Цитаты из книги «Своя комната»

насколько важно то, что за перо взялись именно они, а не только одинокие аристократки, уединившиеся в своих поместьях в обществе книг и поклонников. Доказательство тому — «Гордость и предубеждение», «Миддлмарч», «Городок» и «Грозовой перевал», ведь не будь этих предшественниц, Джейн Остин, сестры Бронте и Джордж Элиот не написали бы ни слова, так же как Шекспир ничего не создал бы без Марлоу, а Марлоу — без Чосера, а Чосер — без всех тех забытых поэтов, что вымостили ему путь и укротили необузданный английский язык. Шедевры не появляются на свет случайно и обособленно, за ними кроются годы объединенных усилий и общих размышлений, так что опыт целого народа оказывается выражен одним голосом.

Женщины среднего класса начали писать.

Обширные группы людей никогда не несут ответственности за свои действия. Ими движут неконтролируемые инстинкты.

Приходилось скрывать свой единственный дар, пусть небольшой, но дорогой мне, и он постепенно умирал, а вместе с ним — моя душа: словно ржа губила весенние цветы и точила сердцевину дерева.

Общество дает мне курятину и кофе, кровать и крышу над головой, и все это взамен на какие-то бумажки, которые оставила мне тетка — исключительно потому, что мы с ней тезки.

А также почему любое женское замечание лишает мужчин покоя: нельзя сказать, что книга скучна или картина беспомощна, не всколыхнув шквал боли и гнева — несоразмерный той реакции, которую вызвала бы сходная критика, но от мужчины. Если женщина начнет говорить правду, силуэт в зеркале скукожится и утратит жизненные силы.

Далее подали чернослив с кремом. И если кому и вздумается пожаловаться, что чернослив, пусть даже и смягченный кремом, — немилосердный овощ (язык не поворачивается назвать его фруктом), жилистый, точно сердце скряги, а сок его — как кровь этого скряги, который восемьдесят лет отказывал себе в вине и тепле, и все же не подал нищему ни гроша, — пусть недовольный вспомнит, что все же есть люди, чьего милосердия хватает хотя бы на чернослив

И где-то там, посередине позвоночника, где кроется человеческая душа, начал разгораться свет — не жесткий электрический проблеск того, что мы зовем остроумием, но мягкий и ровный свет человеческого общения. Нам некуда спешить, нам незачем блистать. Нам ни к чему быть кем-то еще, кроме самих себя. Нас всех ждет рай в сопровождении Ван Дейка. Как великолепна жизнь,

Все эти века женщины выступали в роли волшебных зеркал, в которых мужчины отражались настоящими гигантами. Без такого волшебства Землю наверняка еще покрывали бы джунгли и болота. Военные победы не состоялись бы.

Поэты прошлого восхищают, захватывают, опустошают нас именно потому, что воспевают чувства, которые мы все когда-то переживали (возможно, на довоенных обедах), и мы инстинктивно отзываемся на стихи, не проверяя себя, не сопоставляя с нынешними чувствами. Поэты наших дней, напротив, выражают чувства, раздирающие нас прямо сейчас. Поначалу мы не узнаем их; зачастую они нас пугают; мы внимательно наблюдаем за ними и ревниво сравниваем с прежними