Я едва не грохнулась. Подставила две табуретки и, взгромоздившись на них, потянулась к самому верхнему отделению шкафа. В нос ударил запах пыли, и от того, что я никак не могла дотянуться до искомого, дико бесилась. В конце концов, скинув на пол все, что мне не было нужно, я схватила коробок.
Сорвалась во двор. Слышала, как мама возится с готовкой в кухне, Мира отдыхала в своей комнате. Вот только видеть их я сейчас не хотела. После разговора с Огинским, я убедилась, что пора заканчивать этот бред.
Я злилась. Злилась на всех. Потому что уже знала, они не сказали мне правды. Знали все, но по какой-то причине предпочли молчать.
Я чувствовала себя обманутой и брошенной. Понимала ведь, что больше не могу прятаться за иллюзорной надеждой, словно я не одна. Словно он есть у меня.
В ушах звучал его голос. Злой голос. Он то и разбивал мое сердце прямо сейчас.
Подойдя к пустому мангалу под навесом, открыла коробку и высыпала в нее то, что все эти годы было для меня самым ценным и дорогим. То, что не видел никто. Я выбросила как ненужный хлам все свои тайны и девичьи мечты. Огонь уничтожает все на своем пути. Он сжигает здания, оставляя после себя лишь горку пепла. Вот и мои чувства должны быть выжжены дотла.
Маленький огонек зажигалки – моя надежда на светлое будущее. На будущее, не запятнанное безответной любовью. Я больше не хочу быть неудачницей и серой мышью, безнадежно воздыхающей по тому, кому до меня и дела нет.
Когда я подпалила первую фото, буквально почувствовала, как огонь прошелся по вене, обжигая сердце. Оно забилось раненой птицей. Вырваться хотело, чтобы спасти их… Все, что имело значение, сейчас должно было потерять свою ценность в моих глазах.
Пальцы дрожали, но, упорно сглатывая слезы, я решила довести дело до конца.
Все вспыхнуло быстро, словно груда сухих листков. Десятки его фотографий, фантики от шоколадок, несколько брелков и куча ерунды, заставляющей мою память делать мне больно.
Некоторые из его фото я по-тихому утаскивала у сестры. Помню, как ночами смотрела на него и представляла, будто это не Мирка, а я с ним. Будто меня целует нежно, и обнимает.
Слезы текли по щекам, изнутри пробивала дрожь. И чем ярче разгоралось пламя, уродуя все, что было так дорогого, тем сложней мне было сдерживать слезы. Я обняла себя за плечи, каждую секунду уговаривая, что поступаю правильно. Что все это мне больше не нужно, оно тянет меня вниз. Оно позволяет ему обижать меня, разбивает мне сердце.
Я смотрела, как плавится брелок в виде Спанч боба, который он подарил мне во время отдыха на море, и чувствовала, как внутри меня с этим пластиком все корежилось от боли.
Упрямо смахнула слезу. Разозлилась на собственную слабость.
–Ты взрослая уже, Белова! – прошипела сквозь зубы. – Хватить страдать по нему! Хватит быть тряпкой и размазней. Ненавидит меня? Да пошел он к черту! Огинскому я и не нужна была никогда, хватит жить наивными мечтами.
В кармане зазвонил телефон. Сообщение от Марка. Когда открыла его, тут же засмеялась.
Он прислал мне свое фото. Этот дурень лежал в постели, в трусах леопардовой расцветки и с баллончиком сливок в руке. Его соски уже были задрапированы сладостью. Судя по розовому цвету постельного белья, находился он не у себя дома.
«Моя ночь была горячей. А чем можешь похвастаться ты, несчастная?»
Поднесла телефон к огню, и сфотографировала пламя.
«А я сжигаю мосты».
Марк знает о моих чувствах к Демиду. Он единственный, кому я доверилась.
Тут же зазвонил телефон. Марк. Уже хотела принять вызов, но увидела, как из дома вышла Мира.
Ее лицо было бледным, она укуталась в старую мамину кофту и подошла ко мне. Я сбросила вызов и убрала телефон в карман.
Неделю не видела сестру, за это время она сильно похудела. Но все равно, несмотря на болезненный вид, Мира была красива. Есть такие девушки, в каком бы состоянии они ни были, каждый их жест, каждая черточка, каждый миллиметр кожи пропитан воздушной, неземной красотой. Если бы Мира жила во времена эпохи Возрождения, ее красоту обязательно бы запечатлел какой-нибудь известный скульптор. И на сестру смогли бы веками любоваться.
Вот и Демид любил ее, сколько себя помню. Всегда только одна она для него существовала, никого больше не замечал.
Для него я всегда была серым мышонком, сестрой. А теперь так, врагом стала. Все, к черту эту историю. Пора ее оставить в прошлом.
– Мама собралась кредит брать. – Сестра стояла рядом и смотрела на догорающие осколки моих надежд.
Ни слова не спросила, и за это я была ей безмерно благодарна.
– Ей не дадут, у нее не погашенных два…
Мира кивнула.
– Я знаю. Отец приходил?
Я не хотела говорить об отце. Не хочу, чтобы Мира узнала, что он бросил ее. Бросил в беде, выбрав вместо больной дочери новую молоденькую жену. Она всегда была любимицей у него, и после расставания с мамой, Мира поддерживала с ним связь. Но в какой-то момент, они перестали общаться.
–Вот еще, – усмехнулась, ковыряя металлической лопаткой золу, в которую превратились фото Огинского. – Ты же знаешь, у меня с ним разговор короткий.
Сестра улыбнулась.
– Я найду бабки, мне пару недель нужно, и я решу вопрос. А ты пока продумывай свой гардероб. Слышала, в Израиле жарко…
Мира молчала.
– А ты знала, что в мертвом море можно лежать прямо на воде?
– Лежать?
– Да, ты как ходячий спасательный круг, просто ложишься и плывешь. Клянусь, ты должна попробовать…
Она засмеялась и обняла меня. От Миры пахло ее любимыми духами. Все никак не запомню название, но знаю точно, что куплю себе флакон и буду ими душиться, пока ее нет. Чтобы не скучать так сильно.
– Мир…
– М?
– Скажи, почему вы расстались с Демидом?
Сестра замерла, будто перестала дышать. Я чувствовала ее нервозность, но мне было важно это узнать.
– Я не хочу об этом. Ты же знаешь, еле выбралась из той дыры…
Она хочет уйти. Я чувствую себя сволочью, за то, что заставляю ее вспоминать об этом. Но я должна знать правду. В первую очередь, для того, чтобы суметь отпустить Огинского.
– Ты знала?
Мира останавливается. Опускает голову. Еле заметно кивает.
А я прикрываю глаза, желая разрыдаться.
– Знала, что у него отец повесился?
Она оборачивается, в ее глазах слезы.
– Я знаю все, Лия. Знаю все до мельчайших деталей. И как отец реализовывал свой хитрый план, как уводил деньги со счетов их общей компании, как в итоге бросил дядю Рому с огромными долгами. Я знаю, как Огинским угрожали коллекторы, как однажды ударили его маму в подъезде дома. Я знаю, что дядя Рома продал все, и долгов все равно было несчетное количество. Знаю, что Демын отец повесился, решив так спасти свою семью. Я все это знаю, – она нервно накручивала локон волос. – И ты думаешь, мне нравилось это знать? Думаешь, это что-то дало мне?
Я сделала шаг навстречу. Голос не слушался, и лишь со второй попытки, я смогла заговорить.
– Почему ты не сказала мне? Почему вы все молчали?!
В глазах Миры вспыхнула злость.
– А зачем тебе это знать, Лия? Ты бы как то помогла? Ты бы вразумила отца? Или заставила бы Демида любить меня?
Что-то не складывалось. Ее объяснения не вязались с реакцией Огинского и его словами. Он не просто обижен на Миру, он на нее зол. Настолько зол, что предпочел вычеркнуть из жизни всех нас.
– Почему он считает тебя врагом? Почему он так настроен?
– Потому что обозлился на весь мир. – она вдруг всхлипнула. По бледной щеке потекли слезы. – Когда все произошло, он злой был. Пришел ко мне, отца стал оскорблять. А я и наговорила ему всякого. Что знала все, и что его отец тянул компанию вниз, а мой спасал дело. Демид был в ярости. Он сказал, что больше меня и знать не хочет. И что меня для него нет…
– В любом случае, это просто слова. Он должен был понять, что ты сказала это на эмоциях. Неужели нельзя было потом объясниться?
– Я пыталась. Через неделю пришла в клуб, хотела поговорить с ним. Он ведь трубку не брал, на сообщения не отвечал.
– Ну и? Поговорили?
– Поговорили…, – улыбнулась горько. – Он с телкой был, чуть ли не трахал ее там на диване. Унизил меня так, что я была раздавлена. Я просто ушла и все.
Все равно не понимаю.
Мира стирает с лица слезы, а когда возвращает ко мне взгляд, в нем вспыхивает злость.
– Почему ты вдруг заинтересовалась им?
От столь резкой перемены ее настроения, теряюсь.
–Я … разговаривала с ним недавно…
– Что?!
– Я просто хотела попросить помощи.
Лицо сестры кривится в гримасе.
– Что ты хотела?! Попросить помощи? Надеюсь, ты не сказала ему про мою… – она осеклась.
А мне стало обидно. Неужели, она думает, что я могла бы так поступить?
– Нет, не сказала. Не переживай.
– Лия! Ты хоть понимаешь, что сделала?! Кто? Ну кто тебя просил?! – она раскричалась так, что ее стало трясти. Я испугалась.
– Слушай, прости. Идем в дом… – попыталась коснуться ее, но Мира резко отстранилась.
В этот момент из дома вышла мама. Увидев Миру в таком состоянии, она бросилась к ней.
– Что случилось?
Сестра обняла маму и разрыдалась на ее плече. Мама бросила на меня злой взгляд.
– Лия, что произошло?!
– Ничего не случилось, мам! Кроме того, что по какой-то причине вы держите меня за дурочку. Я не знаю, чем это заслужила, но мне очень больно, что у вас от меня тайны.
Я подошла к ним. Мира дрожала как осиновый лист. В груди сдавило от чувства вины.
– Прости меня, Мир. Я думаю, сейчас все это неважно. Когда выздоровеешь, тогда и будем ссориться, а потом рвать друг на друге волосы. Хорошо?
Она отстранилась от мамы, смахнула с лица слезы и кивнула. Сестре сильно досталось за последние полгода. Две операции, постоянные анализы и больницы. А сейчас так вообще диагноз неутешителен.
Я не виню ее за срыв. И оставить Огинского в прошлом – самое правильное решение. А тетю Олесю я обязательно навещу в больнице. Главное, чтобы она скорее поправилась.
– А пойдемте пить чай? – улыбнулась мама. – Я только что испекла шарлотку. Тебе можно кусочек…
Мира нахмурилась.
– Я устала, хочу немного полежать.
Телефон снова зазвонил. Марк. На этот раз я приняла вызов.
– Мать, мы ведь сегодня отпразднуем твое освобождение? Я так понимаю, это те самые фото, на которые ты пускала слюни все это время?
Я засмеялась. Был бы он рядом, треснула бы по-дружески. Убедившись, что мама с Мирой зашли в дом, спросила Марка.
– Ты занят? Или у вас перерыв?
– Для тебя всегда свободен, подруга.
– Тогда жду тебя через час. Помнишь, у тебя был знакомый управляющий в банке? Мне очень нужна его помощь… Будем брать кредит.
О проекте
О подписке