Инкард отчетливо помнил момент отплытия. Стояла скверная погода, что было совсем нехарактерно для вечно приветливого и теплого Гераклиона. Туманная дымка заволокла пристань, и из ее неопределенных очертаний зловеще торчали шипы мачт, напоминая броню гигантских хищных монстров. И на одном из таких гигантов должны были плыть Инк со своей семьей.
Некоторые воспоминания западают в душу глубже прочих и остаются там навсегда, ибо по яркости и остроте переживаний они превосходят все иные. Мальчик смутно помнил, как они, взвалив тяжелый скарб на плечи, поднимались по трапу на плоскую палубу бронтозавра. Зато в сознании его прочно закрепился сам момент отплытия. Так это было странно – видеть родной дом со стороны. Ведь он прожил здесь все свое детство, такое беззаботное, несмотря на отсутствие отца. Хотя Инку иногда представлялось, что он, возможно, и видел отца, но только забыл, как тот выглядит. В любом случае, незримый дух родителя словно бы повсюду витал на улочках портового города, укрывал сына от бед, спасал от поражений и подсказывал, как следует поступать. Гераклион являлся для мальчика убежищем, спасением, а теперь нужно было оставить все за спиной и обратиться к новой жизни – неведомой, страшной. Реальность была столь пугающей, что Инк никак не решался уйти с палубы. Он до боли в руках вцепился в бортик и с тоской наблюдал за тем, как портовый городок становится все меньше и меньше; он таял на глазах, будто мираж в пустыне. Инкарду казалось – отойди он хоть на секунду, как милый сердцу город совсем исчезнет.
– На палубе прохладно, малыш. Пошли в нашу каюту? – ласково сказала Павлия сыну, однако тот остервенело покачал головой и еще пуще вцепился в бортик.
– Оставь его, он просто хочет первым увидеть Тимпатру, – весело проговорил за ее спиной Нороган. Издевка была слишком явной, но ее понял лишь тот, к кому она была адресована. А потом взрослые ушли, на какое-то время оставив его одного среди сонма других вялых пассажиров, вылезших на палубу подышать морским воздухом.
Вечером, улучив момент, когда Норогана рядом не было, Инкард прильнул к матери и с болью в голосе спросил:
– Это правда, что отец нас бросил и больше никогда не придет?
Павлия с удивлением посмотрела на сына: тот выглядел сейчас гораздо старше своих лет.
– Я должна рассказать тебе еще кое-что. Тебе необходимо знать правду. Доланд самоотверженно погиб, защищая лучшего друга, Ирионуса.
– Ирионус остался жив? – спросил тогда мальчик серьезно. Он впервые услышал из уст матери признание о смерти отца. Павлия легонько кивнула и с гордой улыбкой на устах продолжила:
– Да, благодаря твоему отцу Ирионус остался жив. Также как и его маленький сын, Артур. Доланд спас их обоих.
– Неужели папа забыл, что у него тоже есть маленький сын? – воскликнул Инкард, не без некоторой доли ревности и огорчения. Он не совсем понимал, как такое могло произойти: отец спасал неизвестного мальчика, в то время как ему следовало думать о своем собственном.
Павлия строго посмотрела на Инка.
– О тебе он помнил всегда, даже еще до того, как ты появился на свет. Но в тот роковой день с тобой все было в порядке, а Ирионус с сыном могли умереть. Доланд находился рядом и был в состоянии оказать помощь. Разве было бы лучше, если бы он трусливо сбежал, поджав хвост? Запомни, мой дорогой, нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих, ты должен гордиться, ведь твой отец как раз явил собой тот самый пример любви и самопожертвования. Ты понимаешь, о чем я тебе сейчас говорю?
Инкард обидчиво поджал губы. Он прекрасно понимал, в конце концов, он был всего лишь ребенком, а не тупицей. Мать представила историю отца с иной стороны, нежели ее пару часов назад одной фразой хлестко обрисовал Нороган, который сказал, не особо заботясь о чувствах Инка – «отец бросил тебя». Так кто же из них прав?
Инкард, безусловно, был склонен верить Павлии, тем более, что ее слова понравились его сердцу куда больше, нежели те, что он услышал ранее от ненавистного отчима. Однако так ли хорошо разбиралась в происходящем мама? Инк уже начинал в этом сомневаться, ибо по его скромному разумению, человек, хорошо разбиравшийся в жизни никогда бы не связал себя с таким монстром, как Нороган. А если не мать, то кто тогда прав?
Подобный мучительный вопрос занимал голову маленького Инка все то долгое время, что они пребывали в морском путешествии. А потом посреди бескрайнего моря стала различима манящая полоска берега и высокие зубчатые скалы – ворота в новый мир. Тимпатру.
***
Нороган как ребенок был очарован колоритной столицей кочевого мира. Последовав неблагонадежному совету Нольса отправиться сюда, он впервые оказался в Тимпатру. Однако же он так и не послушался мальчишку до конца, ибо не желал искать табиба, да и не видел в этом никакого смысла. Длительное, полное опасностей путешествие немного приободрило его дух, заставило воспрянуть, как растение после обильного полива. По пути отважные мореплаватели чуть не попали в лапы подводным тварям, однако благодаря его естествознательским способностям удалось сохранить жизнь всем членам экипажа. Его не без оснований считали героем; Нороган и сам на какое-то время позабыл о том, кем является в действительности.
Таким образом, в Тимпатру Нороган прибывал уже вполне состоятельным человеком, ибо капитан щедро наградил его за помощь. На подаренные венгерики он смог купить неплохую пещеру-камеру с отменным видом на коричневую пустыню. Отсюда было приятно наблюдать восходы солнца, особенно в компании миловидных тимпатринских девушек. В этой последней слабости Нороган так и не смог себе отказать; впрочем, спустя какое-то время безмятежной жизни смутное беспокойство опять поселилось в его сердце, вытеснив прочие увлечения и удовольствия.
Мужчина с горечью вспоминал Доланда, друзей естествознателей, и постепенно вновь начал безутешно тосковать. В памяти его опять всплывала ужасная лачуга, пиршество мертвецов, а затем послание Нольса, будто пощечина, предназначавшаяся ему одному. Нороган стал вспоминать и общее дело, связывавшее его с товарищами – поиск «Последнего слова». Мужчине начало мечтаться, что найди он свиток, то и вина его перед погибшими друзьями уменьшится, ведь он делает это ради них. На какое-то время данная мысль так прочно засела у него в голове, что затмила все остальные.
Действительно, если они найдут и уничтожат свиток, тогда дело единорогов, забравших у них дар, полностью завершится. Уже никто не сможет вернуть способности себе, повинуясь корыстным целям; значит зла в мире, возможно, будет чуть меньше. Так размышлял Нороган, и вот в какой-то момент милостивая судьба, словно бы повинуясь его желаниям, подкинула ему возможность узнать больше о неуловимом свитке.
Тимпатру бурлил и волновался, ибо в этом году ожидали прибытия известных беруанских путешественников, проделавших огромный путь, чтобы добраться в столицу кочевого мира. Обычно в Тимпатру не пускали чужаков; однако среди путешественников числился некий Нахим Шот, армут по происхождению. Таким образом, двери кочевого города были открыты для отважных исследователей.
Приезд чужеземцев с нетерпением предвкушали, ибо это была неплохая возможность показать город с лучшей стороны, оставить о своем народе приятное впечатление, чтобы в дальнейшем беруанцы с еще большей охотой торговали с кочевниками. Помимо прочего, тимпатринцы намеревались продать иноземным гостям побольше товаров, соблазнить их изделиями местных мастеров, очаровать и в какой-то степени даже пустить им пыль в глаза. Столичные гости, верно, предполагают увидеть диких варваров, а вместо них встретятся с цивилизованным обществом, в котором они приятно проведут время. Возможно, благодаря этому визиту, сам беруанский король обратит внимание на Тимпатру и задумается о его особой роли в жизни Королевства. Так рассуждали простые люди, приготовляясь к приезду гостей. Немудрено, что все туппумы пестрили известиями о чужестранцах. Об их путешествии много говорили в те дни, даже слишком.
Кстати, сам Нороган беспрепятственно попал в Тимпатру; дело в том, что у него имелся пропуск, которым его предусмотрительно снабдил Нольс еще тогда, в старой хижине. Таким образом, пожив здесь какое-то время, он уже вполне мог сойти за своего. Неудивительно, что весть о приезжих путешественниках коснулась и его тоже. Впрочем, Норогана заинтересовала совсем иная вещь.
Дело в том, что маршрут Корнелия Саннерса пролегал через бывший Воронес. Из дневников, которые тот оставлял в разных городах на своем пути, стало известно, что именно в столице естествознательского мира люди Саннерса нашли нечто похожее на библиотеку. Кстати, почти одновременно этим же местом заинтересовалась одна весьма эксцентричная и богатая беруанка – Дейра Миноуг. Нороган все это знал довольно хорошо; армутская почта работала куда быстрее, нежели столичная. Те отправляли письма голубями, а армуты предпочитали скоростных ястребов. Таким образом многие детали путешествия становились известны в Тимпатру еще до того, как именитые гости прибыли к ним.
Норогана же особенно заинтересовал тот факт, что группа Корнелия побывала в Воронесе. Ведь и он со своими товарищами был там, в библиотеке, и безуспешно искал коварное «Последнее слово единорогов», которого на месте не оказалось. Словно тот, кто воссоздавал свитки, нарочно забыл о самом важном. Нороган счел небезынтересным поговорить с путешественником. Вдруг их группе удалось найти то, чего не смогли они со своими друзьями? Что если свиток попал им в руки, но они, будучи простыми людьми, а не естествознателями, даже не догадывались о том, какая власть заключена теперь в их руках? Думая об этом, Нороган решил, что честнее будет поделиться данным открытием с друзьями.
Временно покинув новое жилище в Тимпатру, он отправился на поиски Ирионуса, однако предводитель как сквозь землю канул. Тогда Нороган решил наведаться в Гераклион, ибо там жила Павлия. Что ж, он встретился с ней на пристани и узнал жестокую правду об Ирионусе и Доланде. В первую секунду Нороган был ослеплен горем. Дурное предчувствие не обмануло его; трогательное прощание с другом было последним. Сразу же на Норогана с новой силой обрушились муки совести; ведь пока был жив Доланд, он тешил себя надеждой, что еще расскажет всю правду о произошедшем в хижине, испросит прощение. Но теперь в этом уже не было никакого смысла. Впрочем, про свиток все же надо было рассказать. И Нороган поведал Павлии об известных путешественниках, прибывающих в Тимпатру. В настоящий момент те как раз пробирались по непроходимому лесу в сторону Гераклиона. Без естествознательских способностей они будут еще долго идти. Рассказал Нороган также и о том, что хорошо устроился в Тимпатру, и жизнь там куда лучше, чем в бедном Гераклионе, где ничего нельзя купить и продать, кроме товаров из рыбы. Помимо этого, в городе армутов действительно было безопаснее; тот, кто жестоко расправился с семьей Ирионуса, возможно, охотится за всеми членами Совета двенадцати, как знать? И хоть Павлия и не являлась естествознателем, сын ее был таковым. Словом, преимуществ от переезда имелось великое множество, но, справедливости ради надо отметить, что Нороган хотел в Тимпатру еще по одной причине, уже более эгоистичной и еще пока не до конца оформленной в его голове. Но, разумеется, о ней он предпочитал помалкивать.
***
Павлия очень быстро загорелась идеей поехать в Тимпатру. Гераклион слишком напоминал мужа, а ей хотелось забыться, начать новую жизнь. Возможно, им удастся узнать что-нибудь про свиток. Тогда они продолжат дело Доланда и Ирионуса. Нороган был столь убедителен, что Павлия предпочла согласиться с его доводами. Еще около месяца они продолжали оставаться в портовом городе; за это время Нороган показал себя отличным хозяйственником. В его руках все спорилось, их домик в Гераклионе стал больше, появились удобства, о которых они раньше не смели мечтать. Да и вообще, у Норогана водились деньги, и он умело их использовал, даже в Гераклионе, где царил натуральный обмен. Мало времени понадобилось Павлии для того, чтобы осознать – их встреча неслучайна, и она, несомненно, сделает их жизнь с Инком куда лучше и беззаботнее.
А потом они окончательно переехали в Тимпатру.
Сперва жизнь их напоминала суетливый улей; нужно было наладить быт, найти учителей для Инкарда, влиться в быстрое течение муравейника. Первые дни пролетели незаметно.
Павлия хотела отдать Инкарда в школу, которая называлась в Тимпатру «куттаб». Таких куттабов в городе-муравейнике было всего три: в одной готовили исключительно фуражиров, в другую не принимали чужестранцев, ну и, наконец, в третьей были рады всем подряд. Собственно, именно на последней Павлия и остановила свой выбор, ибо другими вариантами они не располагали.
Детей здесь обучал живописный старик с малиновым посохом в руке. Ученики робко устраивались вокруг него на земле, и если вдруг кто отвлекался во время лекции или проявлял нерадивость, то посох незамедлительно карал нарушителя самым что ни на есть жестоким образом – по темечку. Несмотря на столь суровые порядки, дети в куттабе частенько вели себя так, как и полагается им себя вести, то есть проказничали и придумывали всякие шалости.
Самым шкодливым слыл парень Саиб по прозвищу Тушкан. Его недаром наградили подобной кличкой. Маленький, юркий, он постоянно что-то грыз, причем иногда даже совсем несъедобное. Когда Тушкан задумывал шалость, то наклонялся к напарнику и принимался шептать ему на ухо коварный план, быстро-быстро потирая маленькими ручками от предвкушения. Он потешал всю группу и был среди ребят сродни клоуну.
Когда появился новенький, Тушкан непременно захотел с ним подружиться. Он всюду увивался за Инком, бегал за ним после уроков, рассказывал все сплетни.
– Вчера я поспорил с Маидом на дохлого суслика, что смогу выдернуть волос из бороды нашего учителя! – гордо похвастался он Инку при первом же знакомстве.
Инк в удивлении смотрел на нового товарища. Он смутно осознавал значимость данной проделки, равно как не оценивал по достоинству и саму награду. Однако новичок благоразумно помалкивал, не желая расстраивать собеседника: в Тимпатру все представлялось таким чужим и непонятным, а ему хотелось поскорее обзавестись другом. Тушкан же обрадовался, найдя, наконец, верного слушателя.
– Так вот, как думаешь, мне удалась проделка?
– Не знаю…
– Глянь-ка! Видишь, что у меня в руке? Длиннющий, чтоб его! Белый совсем. Как у тебя, беляш!
Инк посмотрел на волос, зажатый в смуглой руке приятеля, и робко улыбнулся.
– Здорово, да? Держись со мной, я еще и не таким штукам научу, – покровительственно заявил Тушкан, решив взять новичка под свое крыло.
Спустя несколько дней они уже всюду ходили вместе. Инк не решался возражать новому приятелю, ибо никто, кроме дотошного Тушкана, увы, больше не искал его общества. Чужака опасливо сторонились: беловолосый и белокожий парень не вписывался в компанию черноволосых и смуглолицых. Он слишком отличался, и не только по внешности. Хоть каждый человек в отдельности и мечтает быть не таким как все, в толпе он, напротив, желает слиться с общей массой, что вполне объяснимо. Отличных от себя общество исторгает с невиданной жестокостью; так и Инка особенно не принимали. Но Тушкана отчего-то забавлял новичок. Впрочем, в один памятный день приятели круто разругались.
Началось все с злополучного урока, на котором старейшина рассказывал об анатомии муравьев.
– У рабочих муравьев строение мышечной системы довольно простое, в отличие от самок, у которых есть летательная мускулатура… – нудным голосом вещал учитель, покачивая из стороны в сторону посохом и тем самым невольно гипнотизируя своих подопечных. – Однако мы не завершим нашу лекцию без практического, так сказать, урока. Сейчас мы пройдем и встретимся с муравьями лицом к лицу.
О проекте
О подписке