И Марго вдруг испытала прилив шального вдохновения. Она мечтательно улыбнулась, выдержала паузу и томно вздохнула.

– А, да… Точно. Что ж, кофе был действительно великолепен!.. Там, кстати, много осталось, так что сегодня продолжим…

«Кошмар! Тамаз меня совсем испортил», – подумала она и, в восторге от бомбы, которой стала произнесённая ею двусмысленность, отправилась в зал.

……………………………

Лето в провинции – пора гастролей. Будучи своим в театральных кругах, Тамаз «вытаскивал» её на лучшие спектакли, которые они смотрели с самых лучших мест в зале. Именно тогда она сшила своё первое настоящее платье – за три дня! Из обычного ацетатного шёлка, но с необычным, тигровым рисунком. Конечно, при ближайшем рассмотрении в нём можно было заметить некоторые огрехи, но когда Марго выходила из такси перед высоким театральным крыльцом, Тамаз, подавая руку, окинул её взглядом и просиял: «Блеск!»

Он умел обставить своё появление, и когда они шли по ярко освещённому фойе, Марго чувствовала себя почти звездой под прицелом всех этих взглядов, в которых, подобно отражённому от них двоих свету, горели любопытство и зависть. Она потом смутно помнила спектакли и концерты, но послевкусие этого торжества помогло ей пережить ещё много горьких минут…

Когда не было спектаклей, они гуляли по набережной, и этот неистощимый балагур смешил её до колик своими выходками и байками, многие из которых, как она подозревала, он выдумывал на ходу.

Однажды в сумерках они остановились у водопада. В этом месте Терек низвергается с одной из искусственно сооружённых в его русле ступеней, образуя облако брызг, в котором приятно охладиться летом. Марго смотрела на отвесно падающую массу воды, Тамаз облокотился на парапет рядом – разговаривать здесь было невозможно из-за грохота реки. Зажглись фонари, он оглянулся и посмотрел вдоль набережной поверх её плеча на цепочку мигающих огней. И вдруг, притянув её к себе, сказал в самое ухо:

– Обними меня! Быстро!

– Зачем? – растерялась она и тоже попыталась оглянуться, чтобы понять причину этого неожиданного требования. Но он опередил её. Обхватив ладонью её затылок, склонился над её лицом и впился в её губы яростным и жадным поцелуем. Марго перестала чувствовать землю под ногами. Её изголодавшееся по ласке тело пронзило наслаждение столь острое, что она застонала. Но глупое сердце тут же застучало в ушах – это не он! не тот! не тот! Не тот… Она попыталась представить на месте Тамаза того, кого помнило её тело, по ком оно ныло – каждой своей клеточкой, каждым нервом, каждый прожитый миг – кого безвозвратно потеряла и всё ещё так отчаянно хотела…

И не смогла. Это был не мальчик, ошалевший от желания, нетерпеливый и неловкий, но опытный любовник, который умел ждать. И, дождавшись – медленно испить блаженство, не уронив ни капли…

Спустя несколько головокружительных мгновений он оторвался от её губ – но не ослабил объятий. Она жадно хватала ртом воздух.

– Ты меня задушишь, – проговорила, не слыша своего голоса.

– Да.

Она скорее почувствовала кожей, чем услышала его ответ. И тут – в свете ближайшего из фонарей увидела два удаляющихся силуэта, один из которых был ей так хорошо знаком. Это его она силилась вызвать из небытия минуту назад – как раз когда он проходил мимо со своей спутницей. В шаге от неё. Немыслимо далеко.

Марго закрыла глаза и опустила голову на плечо Тамаза.

Они стояли неподвижно в брызгах и грохоте падающей воды, не решаясь разорвать это объятие – каждый по своим причинам.

Марго боялась посмотреть Тамазу в глаза, понимая, как мало она способна отблагодарить его за столь щедрое (хотя, возможно, и не вполне бескорыстное) великодушие. Как бы там ни было, он не просто отвёл от неё удар, избавив от необходимости лицезреть торжество своей соперницы – он обратил её оружие против того, чьей благосклонности она наконец добилась. И это была во всех смыслах сладкая месть! Ведь главной причиной, толкнувшей Слишком Молодого на разрыв, было болезненное самолюбие подростка, которому внушили необходимость доказать, что он мужчина. Наказать дерзкую, которая посмела за его спиной делиться планами их будущей совместной жизни (Ничего похожего Марго не делала – все свои радужные надежды она робко лелеяла в душе, боясь вспугнуть своё счастье; но к тому моменту, когда ей представилась долгожданная возможность очиститься от наветов, правда его уже не интересовала). Сделав то, чего от него ждали, он, наверное, очень гордился собой. И вдруг увидеть, что жертва, так щедро преподнесённая идолу мужского тщеславия, обернулась удачей для другого, что его место рядом с ней так быстро оказалось занятым – это, должно быть, чувствительная пощёчина. Нет, не пощёчина даже – шлепок ниже спины глупому мальчишке, возомнившему себя героем-любовником.

А Тамаза терзали противоречивые чувства, одним из которых была злость. Злость на того, кто не умел ни любить, ни отпустить женщину. И на неё – за то, что её душа всё ещё принадлежит тому, которому она больше не нужна. И вот он, Тамаз, сейчас обнимает это тело и даже может овладеть им, без труда сломив сопротивление. Но ему не нужна эта пустая оболочка. А этот мальчишка способен довольствоваться блестящей обёрткой – но ему за какие-то заслуги досталась душа, пленительное ядрышко этого орешка, ради которого не жаль сломать зубы о твёрдую скорлупу!

Так и не решив эту дилемму, Тамаз наконец ослабил хватку.

– Ладно, пойдём.

До самого её дома он не проронил ни слова. Но – это несколько утешало – не выпускал её руки.

И всё равно в душе у Марго царил полный раздрай. Она не могла понять, что чувствует к Тамазу. Во всяком случае, они сегодня перешагнули черту дружеского флирта: его власть над её желаниями была просто пугающей. Но ещё хуже оказалась догадка о его чувствах. Потому что, как выяснилось, они у него есть – как минимум, гордость. И то, что до сих пор казалось всего лишь весёлой игрой, вдруг дьявольски осложнилось. Она обнаружила себя на незнакомой территории, на очень зыбкой почве.

Поэтому, когда добрались до её дома, Марго увлекла Тамаза в тёмный подъезд: ей не хотелось расстаться с ним походя, как ни в чём не бывало. Она не видела его лица – лампочки здесь не задерживались – но это ей было даже на руку: её лица он тоже не видел.

– Ты хочешь пригласить меня к себе? – спросил он, когда за ними захлопнулась дверь подъезда.

Марго услышала в его голосе знакомую нотку лукавства, и у неё немного отлегло от сердца.

– Нет, – поспешно ответила она. Но тут же, смешавшись, исправилась: – То есть, если хочешь, можем зайти…

– Успокойся, глупая. Я не настаиваю. – Он грубовато, по-дружески, стиснул рукой её плечи: это снова был тот Тамаз, которого она знала. – К тому же, если я зайду, то за себя не отвечаю.

Ну вот, всегда он так!

– Тамаз…

– Да?

– Спасибо тебе.

– Господи. За что?!

Она помолчала, подыскивая правильный ответ, и выдохнула:

– За то, что ты рядом.

После короткой паузы он ответил:

– Было бы за что. Я ужасный эгоист и делаю только то, что доставляет удовольствие мне самому. – Он притянул к себе её голову, щекоча её ухо губами и усами (от чего по всему телу побежали мурашки), прошептал «до завтра» – и исчез за дверью.

Марго постояла в темноте, обнимая себя руками. Потом на ватных ногах поплелась к лестнице…

……………………………

Мозг сплетницы отличается предельно простыми и стандартными нейронными связями. За каждым фактом в нём закреплён ограниченный универсальный набор причин и следствий, не подлежащих сомнению. Причём переход от причины к следствию осуществляется напрямую, минуя все промежуточные условия – по протоптанной тропинке.

Поэтому Марго не особо удивилась, когда Сомова уже на другой день спросила у Тамаза: правда ли, что он собирается жениться? Из чего можно было заключить, что их с Тамазом вчерашние объятия на набережной были замечены и подружка успела обсудить эту новость с Сомовой. Любопытство было не единственной причиной вопроса, если это вообще был вопрос: тот же приём какое-то время назад спровоцировал приступ паники у нынешнего кавалера её ближайшей подруги – настолько сильный, что тот, как настоящий хозяин своему слову, поспешил взять его обратно и отрёкся от Марго раньше, чем пропел петух¹⁰. Причём умудрился сделать это, не потеряв лица – под предлогом оскорблённой гордости. Разница состояла в том, что на этот раз вопрос был задан в присутствии обеих заинтересованных сторон, а также всего состава танцевальной студии. Выбор момента не оставлял сомнений: зная репутацию Тамаза, который к своим тридцати двум годам всё ещё оставался холостяком, можно было предположить, что он, как обычно, отшутится. Это было в порядке вещей при обычных дружеских подначках, но в данных обстоятельствах должно было дать понять Марго, а заодно и всем присутствующим, что не следует обольщаться и эти отношения для него не более чем эпизод.

Однако Тамаз не подкачал. Задумавшись не более чем на пару секунд, он коротко ответил:

– Правда… И мы хотим много детей, – добавил этот негодник, лукаво подмигнув ей через весь зал.

Марго почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Что ж, она имела полное право на стыдливый румянец. А счёт между тем опять увеличился в их с Тамазом пользу: можно сказать, что Сомова забила в собственные ворота.

«Вероятно, следующее, что они будут обсуждать – это срок моей беременности!» – решила Марго. Она, кажется, была единственной, кто не поверил словам Тамаза. Он, конечно, прекрасный человек и настоящий друг. Но, во-первых, скорее всего, останется верен национальным традициям и женится на честной девушке, которую одобрит его семья. А во-вторых, зачем ему это? «Ведь я даже не люблю его!» – подумала Марго, но в следующую минуту вспомнила его объятия и прижала ладони к запылавшим щекам. Нет, в самом деле, не мог же он сказать это серьёзно! Для неё это означало бы выйти замуж только ради того, чтобы насолить Слишком Молодому, и он не может этого не понимать. Хотя с него станется! «Я не могу с ним так поступить», – решила она и дала себе обещание не поднимать эту тему в разговоре с Тамазом.

Однако он сам заговорил об этом. Они уже подходили к её дому, когда он спросил:

– Ну и что ты думаешь насчёт нашей свадьбы?

– Господи, Тамаз, ты это серьёзно?!

– Разумеется. – И так как она уже набрала в грудь воздуха, остановился и развернул её к себе лицом. – Молчи! Я знаю заранее всё, что ты можешь сказать. Исправь меня, если я ошибаюсь. Я ужасный бабник, не пропускаю ни одной юбки, и меня только могила исправит – это раз. И ты думаешь, что никогда не сможешь меня полюбить – это два. Я ничего не забыл?

Марго растерялась. В голове застряло слово «думаешь», которое, как воткнутый между шестернями гвоздь, мешало мыслям крутиться дальше. Всё, что она смогла сказать:

– Ты что, правда собираешься на мне жениться?

– Сколько можно спрашивать одно и то же? Да, я собираюсь на тебе жениться. И – да, я хочу от тебя детей. Но при одном условии.

– Аааа… Ну, значит, свадьбы не будет.

– Почему? Ты же не знаешь, что это за условие.

– Знаю, конечно. Я должна быть девственницей.

– Что?.. Да плевать мне на твою девственность! – Он, видимо, всё-таки обдумал эту мысль, потому что добавил: – Конечно, это с твоей стороны было бы очень мило, но нельзя же иметь всего…

– Тогда что? – Марго терялась в догадках. Он смотрел ей в глаза и молчал. Наконец решился:

– Нас в постели должно быть только двое!

– Ты о чём? – машинально спросила Марго, чувствуя, что готова провалиться сквозь землю: неужели он понял?!

– Ты прекрасно знаешь, о чём я. Тогда, на набережной, когда я целовал тебя, ты ведь думала о нём?.. Можешь не отвечать. Я действительно хотел придушить тебя!..

Марго стояла потупив голову, как провинившаяся школьница, и чувствовала, что вот-вот расплачется.

– Ну вот! Понеслось, – голос Тамаза смягчился, и он притянул её к себе. – Этого ещё нам не хватало… Постой! – отстранившись, он достал белоснежный платок из кармана своего белого пиджака и вложил в её руку. – Держи. А то всего меня тушью перемажешь.

Дав ей выплакаться, он приподнял пальцами её подбородок, посмотрел в заплаканные глаза и сказал серьёзно:

– Ты его забудешь, поняла? Это я тебе обещаю!

……………………………..

Но ничего не вышло.

Дни шли за днями, август незаметным образом превратился сентябрь: Студенческие год закончились, и начало осени стало совсем неотличимо от конца лета. Шесть дней в неделю она ходила на работу в свою библиотеку, по вторникам четвергам и субботам – на репетиции. Все остальные вечера, если Тамаз не был занят у себя в театре, они гуляли по городу, ходили на спектакли и концерты. Раза два она даже бывала у него дома, но эти визиты оставались вполне невинными – он, видимо, тоже ждал: в конце месяца предстоял этот злосчастный конкурс.

Марго мечтала о том, чтобы конкурс, наконец, оказался позади, как моряк мечтает о береге после долгого и опасного плавания. Чем бы он ни закончился, её обязательства перед коллективом и Майей Сергеевной можно будет считать исполненными, и она сможет с чистой совестью покинуть студию. Их конкурсный номер, если верить Майке, вышел «вполне сносным» – по крайней мере, технически. Но ему не хватало того чувственного слияния, которое составляет главную прелесть латинских танцев. Несмотря на все усилия хореографов, это была скорее схватка двух непримиримых противников, каковую мысль и выразил Тамаз после очередной из бесконечного числа попыток:

– Да это просто спарринг какой-то!

Майка вынуждена была признать, что сохранение этой пары оказалось ошибкой. Её многолетний опыт дал осечку. Пережив бессчётные влюблённости всех поколений своих питомцев, она, как ей казалось, научилась преобразовывать их энергию в танец, умело направляя выбросы этого гормонального пара в пластику движений. Эффективность такого подхода подтверждалась многочисленными дипломами, которые почти целиком занимали одну из стен танцевального зала, а также кубками, выставленными в стеклянных стеллажах в вестибюле. Теперь же ни один из её приёмов не работал, и она не могла понять почему: после месяца изнурительных репетиций результат был так же далёк от совершенства, как и в самом их начале. Всё, чего удалось добиться, это определённой технической отточенности, однако это не тот результат, которым можно впечатлить искушённое конкурсное жюри. Майка попыталась изменить концепцию танца, использовав энергию противостояния этих двоих, но это был, конечно, акт отчаяния – самба всё-таки не капоэйра!

Как и следовало ожидать, они не взяли даже третьего места. Да и сама поездка оказалась мучительной. Слишком Молодой и его подружка так усердно изображали любовную идиллию, что даже переигрывали. Остальные раскололись на две неравные группы: те, которые сплотились вокруг Сомовой, шумно играли в карты в её купе, остальные разбрелись по вагону. Большую часть пути в обе стороны Марго провела на верхней полке, спускаясь только в случае необходимости: стоило ей попасть в поле зрения Партнёра, как он принимался с удвоенной энергией тискать свою спутницу, которая повизгивала от удовольствия.

Эти эротические эксцессы вызывали у Марго тошноту. Ей очень не хватало Тамаза, но она не могла понять, в каком качестве. Скорее всего, она просто нуждается в его дружеской поддержке, но могут ли их отношения стать чем-то большим? По мере приближения к дому она всё настойчивей задавала себе этот вопрос. И на рассвете, когда за окном показались первые дома пригородов, она решила, что стоит попробовать.

Попытка обернулась настоящим кошмаром для обоих. Всё шло прекрасно, пока на них ещё оставалась одежда. Но стоило ей почувствовать тяжесть его обнажённого тела, как её руки и ноги скрутила мучительная судорога.

После, когда сидели на диване в тёмной комнате и её голова покоилась на его плече, Марго, собравшись с силами, сказала:

– Прости. Я, видимо, безнадёжна.

– Не говори ерунды. Мы просто поспешили, – возразил он, но в его голосе не чувствовалось уверенности. – Послушай… Может, ты всё-таки девственница?

Марго только вздохнула. Господи, он хоть когда-нибудь бывает серьёзным?!

– Нет, правда! С ними такое бывает…

– Тебе, конечно, лучше знать. Но это так же маловероятно, как непорочное зачатие.

– Жаль…

– Тамаз, имей совесть! Учитывая, что женщин и мужчин примерно поровну, а на твою долю пришлись хотя бы несколько, то девственниц на тебя не напасёшься!

Они грустно рассмеялись: оба понимали, что это конец. Провожая её, он сказал:

– Звони мне на работу, в любое время!

Но она, конечно, не позвонила…

…………………………………

Это было ещё то благословенное время, когда телефонные аппараты имелись далеко не в каждой квартире, и приходилось довольствоваться служебными телефонами, до появления первых мобильников оставалось лет десять. Будь у них тогда мобильники, как знать, в одну из горьких минут она, возможно, и набрала бы его номер. Это был одинокий и трудный год, в течение которого она не раз с благодарностью думала о Тамазе. Она знала, что всегда может рассчитывать если на его привязанность, то, по крайней мере, на его дружбу. Но сначала её останавливала мысль о том, что трубку снимет незнакомый человек, которого придётся просить позвать Тамаза к телефону и ещё, чего доброго, объяснять, кто она такая и зачем он ей нужен. А потом – что он мог уже забыть её, обзавестись новой подругой. Но главное – было бы непростительно пользоваться его добротой, когда она так мало могла дать ему взамен.

Словом, Марго так и не позвонила.