«Неверно считать, – говорит она, нанося сыворотку с витамином С, – что если вам небезразлична косметика или если вы интересуетесь красотой и модой, то вы легкомысленный человек». С ее стороны было хорошей идеей поднять эту тему. Сказать, что увлечение косметикой – это просто увлечение косметикой, все равно что утверждать, будто увлечение футболом – это лишь интерес к мячам и ногам. Безусловно, и футбол, и косметика имеют свое политическое значение. Однако затем она начинает объяснять, почему обсуждать подобные вещи важно. «Женственность придает сил, но в политическом контексте мы часто сталкиваемся с критикой и придирками в адрес имиджа женщин». Она выдвигает любопытный и неоднозначный аргумент. В женственности действительно есть сила, но кто ею пользуется, кто ее контролирует?

Окасио-Кортес предлагает переосмыслить изначальный аргумент феминисток против женственности. Женщин не заставляют быть женственными из-за того, что это один из способов их принизить. Напротив, женственность – причина, по которой вас принижают. Такой подход – попытка снова посмотреть на женственность как на «форму самовыражения», для которой нет разницы между теми, кому она навязывается, и теми, кому в ней отказывают, хотя власть между этими двумя группами распределяется неравномерно. Пожалуй, заниматься подобной реабилитацией женственности проще, когда вы молодая и красивая. Но действительно ли это вызов угнетающим нас нормам, или просто искажение аргументов, позволяющее уйти от ответственности за те случаи, когда мы извлекаем из этих норм пользу?

На данном этапе было бы неплохо дать определение понятию «женственность». Впрочем, это пока невозможно. Что это, набор стереотипов? Врожденная склонность к определенным качествам? Кукольно-розовый конец спектра? Или просто синоним всего «женского» в человеке независимо от его репродуктивных органов? Для многих (предполагаю, временно) это культурно обусловленные привлекательные стереотипы о женщинах и девочках. Высокие каблуки – это женственно, масса неоплачиваемой работы по дому – нет (хотя прислуживание – это определенно женственно, поэтому дела по дому, выполняемые на каблуках, вполне подходят). Молодость – это женственно, средний возраст – нет. Если женственность хрупкая, недопонятая и стигматизированная, то главная угроза для нее – женщины постарше. Больше, чем кто-либо, мы самим своим существованием рушим представления о неизменных женских качествах, выходящих за рамки женской биологии. Мы не нарочно, просто такова наша суть.

Старый, «неженственный» феминизм предлагал определять женственность как набор произвольных различий между «женской» и «мужской» группами населения с целью контроля (сексуальной эксплуатации) второй над первой. Джанет Рэдклифф Ричардс пишет: «Вся шумиха вокруг женственности (и отчасти мужественности), очевидно, не связана с фундаментальной разницей между полами. Скорее с тем, чем они […] должны стать и что для этого должно быть предпринято». С этой точки зрения восприятие мужественности и женственности связано не с выбором или самовыражением, а с насаждением и закреплением низкого статуса женщин относительно мужчин. В таком случае феминистическому движению было бы логично задаться целью отделить женственное от женского и доказать, что сам концепт женственности ничего не значит. Но эту цель разделяют не все.

Мое поколение учили с недоверием относиться к старому феминизму в вопросе критики женственности. Ее принято было считать не последовательной с политической точки зрения атакой на стереотипы и роль пола в социальной иерархии, а произвольной атакой на вполне безобидный стиль жизни. «Современная феминистка, – пишет Наташа Уолтер в своей книге «Новый феминизм» (The New Feminism) 1999 г., – уверена в себе и готова как принять, так и преодолеть старые представления о женственности. Она может женственно одеваться, быть женственной в своем желании иметь семью, но при этом оставаться феминисткой, если выступает за равноправие». Казалось, это новый вызов – преодолеть поверхностные заблуждения, заставившие наших предшественниц так возмущаться по поводу желания женщин немного принарядиться. Эта идея укоренилась в популярном феминизме, хотя ее основоположники уже успели из нее вырасти. В 2020 г. вышла антология «Феминистки не носят розовое (и другие мифы)»^[20], которая свела сложный анализ принуждения, перформанса и соучастия к грубой карикатуре. В книге 2004 г. «Не сестра моей матери» (Not My Mother’s Sister) профессор Астрид Генри цитирует эссе 1992 г. бывшего члена группы активистов: «В те безрассудные дни нам, девчонкам, было легко отмести рассуждения старых феминисток – этих обрюзгших, диких нерях». Эхо этого высказывания мы встречаем в утверждении Уолтер: «Старый миф о том, что все феминистки – одетые в комбинезоны социалистки, давно пора похоронить». Оригинальная, основательная критика женственности проявляется уже в 1792 г. в книге «В защиту прав женщин» (A Vindication of the Rights of Woman), но почти не встречается в современных работах. С тех пор стремление разрушить социальную иерархию подменилось невнятным, расплывчатым обещанием «жить вне бинарности» (но – внимание – не отказаться от бинарности).

Все это довело популярный феминизм до состояния аналитической противоречивости. С одной стороны, стереотипы проявляются в игрушках и маркетинге больше, чем когда-либо. Эта проблема наряду со странным ритуалом предродовой вечеринки по случаю выяснения пола ребенка осуждается как старыми, так и молодыми феминистками. Вместе с тем женственность, как ни странно, остается неприкосновенной. Несколько женщин среднего возраста, с которыми я разговаривала, признаются, что, по их ощущениям, со времен их молодости все меньше стереотипов стало навязываться мальчикам и все больше – девочкам. «Удивительный исторический сдвиг: раньше девочкам, как мне казалось, было свойственно гораздо большее разнообразие. Там, где девочки обладали большей свободой, ее стало меньше, и в то же время ее стало больше у мальчиков. У всех девочек в школе моей дочери должны быть длинные волосы. Если это не так – они не девочки. Я вспоминаю свои школьные дни, и мне кажется, что нам было проще».

Постепенно превращаясь в существ, которые все меньше выглядят и ведут себя «по-женски» – с волосами на лице, широкими талиями, грубой кожей, большей независимостью, – современные женщины среднего возраста опять доказывают несостоятельность понятия женственности. Вот только делаем мы это в тот момент, когда женственность уже полностью реабилитирована и воспринимается как сила, которую нужно сделать доступной для всех. Из-за повсеместного распространения так называемой «гендерной идеологии» некоторые женщины старшего возраста сегодня извиняются за сам факт своего старения. «Во время менопаузы женственность трещит по швам, и то, что казалось естественным, теперь приходится реконструировать», – пишет Дарси Штайнке в «Жизни на менопаузе». Вместо того чтобы считать это проблемой женственности как явления, она встает на сторону Джудит Батлер, смотрящей на гендер как на нестабильную, «неустойчивую во времени идентичность». Выглядит все это так, будто вам дали кукольное платье, которое придется носить всю жизнь, но оно явно для вас маловато. «Женственное» платье никогда вам не подходило, и кроме того, гардероб реальной, естественно стареющей женщины просто в нем не нуждается. Но вы все равно продолжаете винить свое тело, порвавшее швы на этом маленьком платье.

Пока сторонники гендерной идеологии фокусируются на внешней, фетишизированной женственности, старение, отражающееся на внешности женщин, будет рассматриваться как ужасный провал, неспособность исполнить свой долг перед мужчинами. Женщины старшего возраста мешают возрождению женственности как легкой, бесстыжей, обогащенной сывороткой с витамином С силы. Само существование их обвисших, нежеланных тел портит людям жизнь. Во времена моей молодости, пока я еще не стала мишенью для подобных насмешек, открытые сексисты обзывали женщин старшего возраста «стремными бабищами». Теперь к ним присоединились люди более либеральных взглядов и даже «феминисты», утверждающие, что таким образом они не нападают на женщин, а реабилитируют «стигматизированные» представления о них. Не стоит винить женщин за стремление быть молодыми сексуальными девчонками, героинями их фантазий. Лучше винить женщин старшего возраста за подрыв этих фантазий, смеясь над их (определенно ханжески) подведенным ртом и (очевидно говорящей о нетерпимости) прической.

«Мифология искушения, – пишет Жермен Грир в «Перемене», – полна прекрасных дев, превращающихся в адских старух, чьи атрибуты на деле не страшнее, чем самые обыкновенные атрибуты старения». У нас особо не получилось сдвинуться с мертвой точки. Произошел своеобразный ребрендинг: прекрасные девы стали феминистками, а адские старухи – консервативными занудами, которые цепляются за прошлое и изо всех сил пытаются втиснуться в понятие «женщина», несмотря на то, что место уже занято молодыми и симпатичными. Куда нам теперь идти? Исследуя проблему невидимости женщин средних лет, Дороти Норс вспоминает вопрос, который однажды задала феминистке старшего возраста: что самое странное в старении для женщины? «И она ответила: “Женщины? Я больше не женщина”. И потом от души рассмеялась. Что еще ей оставалось делать?»