Читать книгу «48 минут. Осколки» онлайн полностью📖 — Виктории Побединской — MyBook.

Осколок 3. Фотография

Я кричу изо всех сил, но с губ не срывается ни звука. Сердце колотится так, будто сейчас выскочит из груди. Перед глазами мелькают провода и толстые иглы. Я отчаянно пытаюсь вырваться, но не могу.

Секунды, минуты, часы – время затягивает в темные топи, и я тону, погружаясь все ниже под воду. Она смыкается над головой, смертельной отравой проникая в разум. Глубже и глубже.

Чьи-то руки трясут меня за плечи.

– Виола, с тобой все в порядке?

Словно металлический дождь, предметы с резким звоном падают на пол. Стекло разбивается, разлетаясь на сотни осколков. Шум оглушает на секунду, ударяет по ушам. Звук приносит боль, будто пытается залезть под кожу, проникнуть в кости и разрезать сознание на тонкие ленты.

Глухие удары отражаются от стен, покрытых белой керамической плиткой. Я пытаюсь пошевелиться, но не могу. На запястьях широкие кожаные ремни.

Перед глазами вспыхивает образ: седеющий мужчина в военной форме. Внутри поднимается паника. Он собирается причинить мне боль. Он уже причинял мне боль раньше.

Не могу объяснить, но я это точно знаю… Не могу сбежать… Не могу…

– Виола!

– В аптечке глянь, там был нашатырь.

Дождь. Стук разбивающихся о бетон капель.

Звук хлыста. Все внутри сжимается.

Я падаю, падаю, падаю…

– Виола!

А потом становится тепло. Я в безопасности. Дома. Чьи-то руки гладят мое лицо, губы касаются нежно. Тонкие, длинные пальцы обхватывают запястья. Я касаюсь подушки щекой, проваливаясь в воздушные облака. Кто-то шепчет мое имя…

– Дыши, просто дыши, – чей-то низкий голос пытается вывести меня из забытья. – Сейчас станет легче.

– Уводи ее, быстро! Арт, помоги мне!

Сознание трескается, расходится по швам, превращаясь во вспышки холодного света и боль. Как же больно! Комок раскаленной стали взрывается у меня в висках, и сотни металлических игл вонзаются в голову.

– Хватит! Хватит! Хватит! – умоляю я. – Пусть это прекратится!

Я бегу по коридору, не оборачиваясь. На потолке отчаянно мигают лампочки, мерным треском создавая белый шум, и мне хочется разодрать кожу, чтобы только избавиться от этого звука. Толкаю со всех сил тяжелую металлическую дверь, она со скрипом открывается, и мир заливает солнечный свет…

– Виола, посмотри на меня!

Я с трудом разлепляю глаза. Надо мной нависает Шон, удерживая за плечи.

– Ты меня слышишь?

Его сильные руки трясут мое тело, словно шелковый платок на ветру, и я пытаюсь произнести сухими потрескавшимися губами: «Хватит». Потому что хочу только одного – чтобы меня не трогали! Чтобы никто не прикасался ко мне!

Свет от висящей на потолке люстры совсем тусклый, но даже он ослепляет, и я крепко зажмуриваюсь, спасаясь от жжения в глазах. С губ слетает тихий, почти не слышный стон, и Шон, опускаясь рядом со мной на колени, аккуратно кладет руку мне на голову, прижимая к своей груди. Его сердце бьется так громко, что я чувствую стук щекой.

– Как ты, говорить можешь?

Я киваю, хотя не в состоянии произнести ни слова. Пытаюсь встать, но ноги будто набиты ватой и, потеряв равновесие, ускользаю из его рук. Шон успевает меня подхватить и усаживает в кресло.

– Ты точно в порядке? – обеспокоенно интересуется он. – Потому что по виду не скажешь.

Обрывки воспоминаний вновь врезаются в голову мучительным каскадом образов, и тело сотрясает дрожь. Я вытираю рукавом пот со лба, заодно убирая с лица взмокшие пряди, и осматриваюсь, стараясь успокоиться. Арт, вытянувшись в струну, опирается рукой на тумбу, словно ожидая моей реакции или нового приступа. Глаза Ника широко распахнуты. Как и пару минут назад, он сидит на кровати и прижимает к боку полотенце.

Головокружение проходит быстро, и я уверяю парней, что со мной все в порядке. Но в порядке ли?

***

Плюхнувшись на кровать, я крепко обнимаю подушку. Арт с Ником вернулись в свой номер и уже наверняка спят. На двери в ванную щелкает замок, и Шон выходит оттуда в облаке пара, вытирая посеревшим полотенцем волосы. В комнате царит полумрак, если не считать тусклого света ночника на прикроватном столике, но я все равно отчетливо вижу его крупную фигуру. Он присаживается на свой матрас и аккуратно складывает полотенце у самого края.

– Как ты? Голова не болит?

Я дотрагиваюсь до висков, слегка массируя, и провожу пальцами по волосам, пытаясь придать им некое подобие прически. Хотя в нынешней ситуации внешний вид должен интересовать меня меньше всего, я чувствую желание выглядеть если не привлекательно, то хотя бы прилично. Ведь если сегодня днем Шон был просто незнакомцем, теперь он стал парнем, которому я хочу понравиться.

– Вроде нормально, – отвечаю я и сажусь по-турецки, поправляя потрепанное покрывало. – Это было похоже на вспышку. Как будто фрагмент из прошлого, нарезанный из кусочков разных кинопленок, склеенных вместе, но не совсем четкий.

– Наверное, это хорошо, да? – он нерешительно поднимает глаза. – Значит, воспоминания возвращаются?

Я пожимаю плечами:

– Мне кажется, мы никогда по-настоящему ничего не забываем. Моя жизнь все еще там, – дотрагиваюсь я пальцем до виска, – но погребена под ментальными развалинами. Кто-то специально разрушил все внутри, я в этом уверена. Вопрос только – кто? И зачем?

Шон откидывается назад, опираясь на руки, и внимательно меня разглядывает. В желтом свете лампы я замечаю несколько широких шрамов на его груди. Ник тоже говорил, что его ранили не впервые. Что это – настоящие боевые отметки или следы военных экспериментов, о которых парни ничего не помнят?

– Знаешь, с одной стороны, я мечтаю, чтобы тебе больше не было мучительно больно вспоминать, но с другой – хочу, чтобы ты меня помнила. Я, наверное, эгоист? – На мгновение он смущается, но тут же его лицо принимает прежнее выражение.

– Ты не эгоист, – отвечаю я. – Обещаю, что постараюсь вспомнить.

«А если не вспомнить, то узнать заново», – добавляю мысленно.

Шон укладывается на кровать и, сложив руки за голову, глядит на растрескавшийся потолок.

– Артур не звонил? Как там Ник? – спрашивает он.

– Нет. – Я подтягиваю сумку к ногам, высыпая ее содержимое на кровать и принимаюсь внимательно рассматривать. – Кстати, я хотела поговорить с тобой про Ника…

– А что с Ником?

– Тебе не кажется странным, что он один из вас? – спрашиваю я, повернувшись к Шону. – Разве солдат может выглядеть так? Пирсинг, татуировки, его прическа. Ты же понимаешь, о чем я? Ни в одном военном подразделении не станут такого терпеть.

– Да, я тоже об этом подумал, – взъерошив свои коротко стриженные волосы, отвечает Шон. – Но у Лаванта такой же жетон, как и у нас. И он тоже ничего не помнит.

– Или притворяется, что не помнит, – бурчу я, перебирая содержимое сумочки и рассматривая каждый предмет, потому что хочу узнать, кто она – я. Вряд ли состав косметички может много сказать о хозяине, но нужно хоть чем-то занять руки. – Мне кажется, не стоит ему доверять.

– Что ты предлагаешь? Выгнать его?

– Не знаю, но надо быть осторожными.

– Он один из нас, Ви, а солдаты своих не предают, – бровь Шона дергается вверх, словно осуждая.

Я демонстративно закатываю глаза. Господи, до чего же Рид правильный! И наивный!

– Шон, не все такие, как ты.

Я открываю кошелек и вытряхиваю оттуда содержимое. Внутри одного из отделов лежит небольшая фотография, и я подношу ее к глазам.

На ней я еще совсем девчонка, худая, несуразная, с забавным хвостом на макушке. Ссутулившись, стою возле старого каменного фонтана, часть бортов которого разрушена временем, а основание затянуто коркой малахитово-зеленой плесени. Рядом со мной четверо мальчишек не старше двенадцати. Пасмурное небо, затянутое низкими грозовыми тучами, создает гнетущее впечатление, но, несмотря на погоду, все весело улыбаются в камеру. Ребята одеты в одинаковую защитную форму и коротко подстрижены. Я узнаю как минимум трех из них! Прищурившись, рассматриваю лица, пытаясь отыскать черты сходства со взрослыми версиями.

Шон, как и сейчас, выше остальных. Смотрит прямо в камеру, улыбаясь своей фирменной широкой улыбкой. Ник, в отличие от себя нынешнего, выглядит почти нормально. Одна его рука лежит на плече Арта, а кисти замотаны белыми бинтами. Кавано же, помимо светлых волос, выдают светящиеся круглые глаза с расходящимися от них лучиками и фирменные ямочки на щеках, придающие ему вид шкодливого младенца. Но взгляд останавливается на четвертом мальчике. У него темно-русые волосы и широкие густые брови. Он стоит ко мне ближе всех, и я с удивлением обнаруживаю, что мы держимся за руки, переплетя пальцы.

Странно, что из всех фотографий, что могут храниться в бумажнике, я выбрала эту. Бессмыслица какая-то! Со стоном падаю на подушку, закрывая лицо ладонями.

– Ты в порядке?

Шон осторожно прикасается к моей руке, будто хочет успокоить, но на самом деле скорее опасается моей реакции. «Клянусь, если он еще хоть раз спросит все ли в порядке, я его ударю», – мысленно раздражаюсь я, но, убирая руки от лица, мило улыбаюсь и киваю. Тут же, в ответ на мое лицемерие, в голове раздается голос: «Мы с тобой абсолютно одинаковые. Вот почему я вижу тебя насквозь. Никто из нас не показывает свою истинную сущность. Так что мы оба притворяемся». Я отмахиваюсь от его слов, как от назойливой мухи.

Шон наклоняется вперед, опасаясь нового приступа, и не сводит с меня глаз.

– Взгляни, – протягиваю ему фотографию и ожидаю реакцию, покусывая губы. Пару минут он молча рассматривает карточку, не произнося ни слова. И пока он анализирует ситуацию, я прихожу к выводу: все, что делает этот парень, имеет цель и необходимость. Каждый его шаг планируется заранее, каждое слово тщательно продумывается и взвешивается. Словно цель его жизни – ни минуты не потратить на лишние действия или пустые рассуждения.

А я не такая. Мне кажется, что не такая. Но не зря, ведь, говорят, что противоположности притягиваются?

– Зато мы теперь знаем, что Николас действительно один из нас, – возвращая мне фото, Шон откидывается обратно на подушку. – По крайней мере, в том возрасте он выглядел нормально.

Я фыркаю.

– Прекрасно! Но когда я окажусь права, не говори, что я тебя не предупреждала!

Шон вздыхает, а я поворачиваюсь на бок, подкладывая руку под голову, и пользуюсь возможностью получше его рассмотреть.

– Ты что-нибудь помнишь из своего детства? Родителей, друзей, может, свою собаку?

– Нет. – Он протягивает руку к ночнику, выключает его, и комната погружается в темноту. – Такое чувство, будто я только родился. Сразу взрослым. Звучит глупо, но это так.

– А вот Ник помнит, – намеренно делая ударение на имени, говорю я.

– Снова ты за свое, – усталость явно слышится в его голосе.

Ну почему так? Миллион вопросов, как пчелиный рой, атакует мой разум, Рид же, как остров невозмутимости, молча продолжает пялиться в потолок.

– Подумай сам, ведь это странно, что у меня в кошельке лежит ваше фото. Ни отца, ни матери, а давнишняя фотография. Что-то важное случилось тогда… в детстве. И Ник единственный это помнит.

– Я не знаю, Ви.

Кажется, терпению приходит конец.

– Спроси его сама, раз уверена, что он помнит.

– Пф-ф, несмотря на то, что сейчас я не доверяю своей памяти, словам Ника я не доверяю еще больше!

– Давай спать, – произносит Шон, зевая. – Через пару часов рассвет, а утром надо решить, что делать дальше. Поговорим после.

Он прав. Я так устала, что вряд ли я смогу заставить мой разум разобраться в случившемся. Возможно, в предложении Шона обратиться к Нику есть разумное зерно. Вдруг тот и правда что-нибудь расскажет. «Конечно, если подфартит нарваться на его хорошее настроение, – думаю я, натягивая повыше одеяло. – А если уж совсем повезет, то, может, он даже врать не будет. Ладно. Выясню завтра», – решаю я, ставя окончательную точку на своих размышлениях. Откидываюсь на подушку, наполнитель в которой свалялся колом, и пытаюсь заснуть. Ворочаюсь с боку на бок, считая ребрами впивающиеся пружины, но сон так и не идет. После обнаруженной очевидной связи между мной и ребятами я еще больше задумываюсь о четвертом парне. Где он сейчас? Все ли с ним в порядке? А вдруг он тоже был в поезде, и мы просто разминулись?

Я закрываю глаза, мечтая, что утром проснусь в своей постели (где бы она ни была), а все произошедшее окажется дурацким сном. Перед глазами еще несколько мгновений мелькают мутные образы, а потом разум отключается.

Вокруг совершенная темнота, пахнет затхлостью и моющими средствами. Я оглядываюсь по сторонам, но вижу лишь контуры предметов, так как в помещении отсутствуют окна. Вокруг горами возвышаются баки и металлические стойки со сложенными на них вещами. Сделав пару шагов, я спотыкаюсь о швабру и тихо ругаюсь под нос. Пустое ведро падает и с гулким стуком откатывается к стене.

– Не убейся, ради всего святого!

Услышав смешок, я поворачиваю голову и вижу мужской силуэт. Да, судя по низкому смеху, это определенно должен быть парень. Он сидит на полу, прижавшись спиной к двери и согнув ноги в коленях.

Я пихаю подошву его ботинка носком своего.

– Это по твоей вине мы заперты тут. Возможно, на всю ночь, – наиграно спокойно говорю я и тут же добавляю: – Надеюсь, хоть мальчикам, в отличие от нас, сейчас весело.

– О, им определенно весело, – ухмыляется он. – В компании девчонок из института искусств тем более. Они наверняка уже в кинотеатре.

– Где должны были быть и мы, – продолжаю я. – Если бы не твоя вечно ищущая приключений задница.

– Прекрасная задница, должен отметить.

– Спорно.

Медленно подхожу ближе, и парень опускает ноги, вытягивая их перед собой. Я сажусь сверху. Он проводит руками по моей спине, задирая свободную футболку вверх и касаясь кончиками пальцев ребер.

– Через неделю в университете устраивают бал, – говорю я, скрепляя руки в замок позади его шеи. – Но мы конечно же не идем.

– Романтика не для нас, – отвечает он.

– Ты прав. Сдался этот дурацкий бал? К тому же, – заигрываю я, – ты совершенно не умеешь танцевать.

Парень смеется.

Это ты еще не слышала, как я пою.

– Неужели хуже?

Он наклоняется к моему уху и скорее шепчет несколько строк по-французски, чем напевает. У него нет ни слуха, ни голоса, а я не могу понять смысл, но слова кажутся самым прекрасным из всего, что я слышала.

– Боже, я люблю тебя, но ты и правда ужасен, – смеюсь я.

Его губы пробегают по моей шее, осыпая ее легкими поцелуями как раз под ухом, и кажется, что комната вращается подобно карусели в парке развлечений.

– Скажи еще раз. Я люблю слушать, как ты это произносишь.

– Что именно? Что ты ужасен?

– Ты знаешь, что… – довольно улыбается он.

– Я. Люблю. Тебя, – шепчу, с придыханием проговаривая каждое слово.

– Я тоже тебя люблю. С ума схожу. – Мягкие губы касаются моих, осторожно прикусывая кожу, а руки притягивают ближе. И он выдыхает, прислонив палец к губам, словно выдавая свой самый большой секрет: – Французский язык может спасти все. Даже самое жуткое пение…

А потом целует намеренно медленно, дразня и растягивая каждое мгновение. Я нахожу подол его рубашки и начинаю стягивать ее через голову.

– Я бы с гораздо большим удовольствием посмотрела сегодня вечером обещанный фильм, – решаю поиграть я. – Но ладно, и ты сгодишься.

Он смеется, склоняется ко мне и прижимает губы к уху.

– Лгунья, – шепот обдает кожу волной горячего воздуха.

Парень стягивает с меня футболку, бросая в сторону, и скользит пальцами под бретельки бюстгальтера. Мы одновременно тяжело вздыхаем.

«Безумие». Это первое слово, которое приходит на ум, когда кончики пальцев касаются голой кожи, кружа, лаская и рисуя на ней узоры. Именно так я бы рассказала о нас, если бы писала книгу. Рваными фразами. Меткими словами, в которых заключено все.

Жар и холод. Тяжелые вдохи и трепет ресниц.

Мне нравится, как мы цепляемся друг за друга. Нравится бросать вызов и принимать его. Чувствовать, как эта сумасшедшая химия кипит, возбуждает, заводит, словно нити протягивая между нами, не разрубить, не разрезать.

«Жадность». Это слово стало бы вторым, о котором я думаю, когда влажный язык пробегает по моим губам и, сжимая пальцами жесткие мужские волосы, я тянусь навстречу.

Дыхание раскаленной волной опаляет кожу. Опустив левую ладонь на мою грудь, парень стонет, его правая рука проскальзывает под юбку. С губ срывается стон. Я выгибаюсь ему навстречу и прикрываю глаза. Хотя какой в этом смысл? Темнота полная.

– Тише, – выдыхает он. – Твой отец убьет меня в самом прямом смысле этого слова, если кто-то донесет, чем мы здесь занимаемся.

Я слышу, как расстегивается ремень, шуршат брюки, металлическая пряжка звонко ударяется о каменный пол, эхом отражаясь от стен.

– Скажи это себе, лейтенант, потому что в прошлый раз из нас двоих ты был куда громче.

Я чувствую его ухмылку, сильные руки впиваются в мои бедра, привлекая ближе.

– Не может быть, – говорит парень, качая головой, вплотную прижимая к себе, чтобы я отчетливо почувствовала его возбуждение, и с вызовом шепчет: – Первая продуешь. Спорим?

Разве могу я остаться в долгу? Конечно же, нет. И выдыхая в его губы, шепчу:

– Рискни.

Болезненный импульс в висках заставляет распахнуть глаза. Я кручусь, запутавшись в простынях, не сразу понимая, где, вообще, нахожусь. Воспоминания еще сильны, но словно туманная дымка начинают рассеиваться, и я хочу собрать их, как утреннюю росу в ладонь, закрыть и запечатать в разуме. Крепко зажмурившись, замираю без малейшего движения, надеясь вновь погрузиться в сон, чтобы узнать, что будет дальше. Но напрасно.

В комнате жарко, белье липнет к телу. Поворачиваю голову и, глядя на мирно спящего на соседней кровати Шона, понимаю – вчерашний день был правдой. Но чем же тогда был сон? Я видела все так четко, так правдоподобно. Вдруг это действительно случилось? Со мной. С нами.

Я поворачиваюсь, разглядывая спящего Рида, и улыбаюсь широко, как никогда. Подношу руки к лицу, до сих пор ощущая, как от его прикосновений все внутри трепещет. Натягиваю одеяло повыше и прячу глупую улыбку.

1
...
...
12