3. Каждый человек достоин уважения.
4. Каждого человека нужно как минимум выслушать.
5. Увидел нищего – подай копеечку.
6. Увидел слепого – переведи через дорогу.
7. Увидел инвалида-колясочника – спроси, не нужна ли помощь.
8. Увидел проститутку – иди себе мимо.
9. Увидел сволочь – разберись, не сходя с места.
10. Не жри на ночь и чисти зубы после еды.
В основном Рыба-Молот видел нищих и проституток – и поступал с ними согласно своему катехизису. Инвалиды-колясочники попадались редко, сволочи – еще реже: ведь сволочи предпочитают темную сторону бытия, а Рыба-Молот старался держаться поближе к светлой. Но как-то и он – находясь на границе света и тьмы – спас хорошенькую девушку от приставания сволочей. Девушка с жаром поблагодарила его, но номер телефона не дала, очевидно, Рыба оказался не в ее вкусе. А может, у нее уже был парень… Еще один раз Рыба снял с парапета Кантемировского моста потенциального самоубийцу и потратил на него полдня, приводя в чувство, – что в какой-то мере соответствовало пункту № 4 – «каждого человека нужно как минимум выслушать». Вот Рыба и слушал – и не только того бедолагу. Но и алкашей у соседнего магазина «24 часа», дворников, таксистов, уборщиц, официантов и младший персонал во всех ресторанах, в которых работал (в основном это были женщины, отягощенные не очень-то благополучными семьями). А также непосредственных начальников, если тем вдруг приспичивало затеять откровенную беседу. Что уж говорить о собственных женах и контуженном на всю голову Агапите с его отроками!..
И все эти люди были хоть и со своими тараканами, но никто не прижимал Рыбу-Молота к стене вопросом: «Ваши политические взгляды?» Пожалуй, его еще можно было вытерпеть от Изящной Птицы и даже попытаться ответить на него, тщательно следя за тем, чтобы нимб революционного романтика – на манер Че Гевары – потуже сжимал голову. Но карлики (возможно, даже политические) не имеют на этот вопрос никакого права.
Впрочем, Николаша вовсе не был политическим карликом.
– Я представляю партию власти, – с апломбом заявил он.
– Ну и на здоровье, – меланхолично ответил Рыба.
– Опять ты за свое! – по-голубиному нежно цыкнула на мужа Вера Рашидовна. – Может, не стоит грузить парня? Дай ему осмотреться и в себя прийти.
Странная все-таки это была пара – госпожа Родригес-Гонсалес Малатеста и ее вырвавшийся из тундры муж с простым русским именем Николай Николаев. И что-то эти высокие отношения смутно напоминали Рыбе-Молоту.
– Жилье для вас мы сняли, Александр Евгеньевич…
– Сняли, сняли, – поддакнул жене Николаша. – Но на благотворительность не рассчитывай.
– В каком смысле? – Рыба, углубившийся в мысли об эксцентричном симбиозе салехардских фриков, не сразу понял, о чем идет речь.
– Да погоди ты, Николаша! В том смысле, дорогой мой, что мы оплачиваем только первый месяц проживания. Впоследствии стоимость аренды будет вычитаться из вашего жалованья. Вы не против?
– А у меня есть выбор? – Несколько фамильярное выражение «дорогой мой» поразило Рыбу в самое сердце.
– Все это оговорено в контракте, который, я надеюсь, завтра будет подписан.
– Нужно еще посмотреть, что он за специалист!
– Он хороший специалист, Николаша, хороший. Ты же читал его резюме.
– Р-рръезюме-еее… Понапридумывают тоже! На бумажке можно что угодно написать. Выставить себя этой… английской королевой. Или этим… Филиппом Киркоровым.
– Я не понимаю. – Разговор с парочкой нравился Рыбе все меньше. – Вам шеф-повар нужен или английская королева с Киркоровым?
– Шеф-повар, конечно! – с жаром уверила его Вера Рашидовна. – Вы на Николашу не обижайтесь, но и он где-то прав. Резюме – одно…
– А то, как обстоят дела на практике, – совсем другое, – закончил вместо нее Рыба.
– Вот именно!
– Что ж, я готов. Завтра вечером можем провести дегустацию. Стандартный вариант – несколько блюд плюс десерт. И еще кое-что в качестве бонуса.
– «Кое-что» – это что? – поинтересовался Николаша.
– Увидите, – пообещал Рыба-Молот.
Под местоимением «кое-что» имелись в виду конфеты ручной работы. Обычно Рыба лепил их только для женщин – своих и пришлых, никогда не включая в ресторанные меню (работа – одно, а личная жизнь – совсем другое, капля сладости ей не повредит). Но тут не удержался и ляпнул.
И дело было совсем не в Вере Рашидовне, хотя она и представляла собой достаточно яркий и даже броский типаж «либен клейне Габи, где твой хиртенкнабе?» 3, часто эксплуатируемый немецким атлетическим порно. Дело было в…
– Ну вот, приехали, – сообщила Вера Рашидовна, остановив джип возле вполне приличной, относительно новой и выкрашенной в голубой с белым девятиэтажки. Девятиэтажка, хоть и была панельной, выглядела не в пример лучше, чем вагончики и уж тем более цистерны. Но несравненно хуже собственного дома Рыбы, оставшегося в далеком Питере. И любого из домов в жилом массиве, мелькнувшем на горизонте несколько минут назад. Рыба-Молот втайне понадеялся, что они свернут именно туда, к башенками со шпилями, – и напрасно.
– Николаша вас устроит, а завтра с утра я за вами заеду.
– Ясно. До завтра.
Рыба-Молот выпрыгнул из машины и вынул из нее чемодан, попутно оценив внутренности багажника: несколько огромных кусков мороженого, но уже начавшего подтаивать мяса, несколько небольших картонных коробок в яркой, подарочной упаковке; коробка побольше, плоская и длинная, с таинственной надписью «Kleineisenbahn» 4 на торце. Надписи сопутствовали рисунки: рельсы, вагончики, малютка-тепловоз, – из чего Рыба-Молот сделал вывод, что в коробке томится железная дорога, предмет вожделений любого мальчишки. Вожделение, м-м-м… Со словом «вожделение» лучше всего монтировался образ порочной сестры Рахили Исааковны – Юдифи. Юдифь неожиданно выплыла из глубин подсознания в либенклейне-прикиде «ню», затем ее сменила собственно Габи-Вера Рашидовна в том же прикиде, – и Рыба почувствовал нехорошее жжение и вибрацию в нижнем отделе живота. Затем (из тех же подсознательных глубин) неожиданно поднялась, балансируя на хвосте, змея-бортпроводница. Но не голая и не одетая, а покрытая блестящей чешуей. Из чешуи, на уровне груди, торчала огромная английская булавка с бейджем и надписью на бейдже: «СДОХНИ!» Было ли это пожеланием, а если пожеланием, то кому? Наверняка самому Рыбе. Вибрация от этого не только усилилась, но и переместилась выше, в карман куртки.
Сообщение, – допер наконец Рыба.
Сообщение было от все той же сети PGN, решившей, видимо, окончательно свести Рыбу с ума:
«НЕ О ТОМ ДУМАЕШЬ, ИДИОТ!»
Не о том, все верно.
Не о той!
Волевым усилием Рыба-Молот заставил себя отрешиться от низменного и заглянул в салон. Сквозь стекло ему было хорошо видно, как Вера Рашидовна склонилась над пассажирским сиденьем, скрывавшим Николашу.
Сопли она ему вытирает, что ли? – непроизвольно подумал Рыба, потому что представить какие-либо другие – взрослые и серьезные – действия по отношению к уменьшенной (масштаб 1:2) копии мужчины оказалось весьма проблематичным.
Наконец и Николаша покинул джип. И, не глядя на Рыбу-Молота, направился к подъездной двери, вертя на пальце связку ключей. Рыба последовал за ним.
…Квартирка, снятая для столичного шеф-повара, оказалась небольшой, довольно уютной и хранившей следы прежних, неизвестных Рыбе хозяев: хлипкая сборная мебель времен оттепели, внушительные залежи каких-то рекламных проспектов, буклетов и агитационных материалов, гробовидный телевизор «Электрон» и холодильник «Днепр» с резинкой, прижимавшей дверцу к камере. Из эксклюзива присутствовали огромная медная ступа, в которой лежали шапка из полуистлевшего шелка, меховые рукавицы и колотушка. А также шаманский бубен на стене и наполовину лысая шкура какого-то животного на полу.
– Холодильник работает? – спросил Рыба.
– Работает.
– А без резинки?
– Без резинки – нет. Дверца не закрывается, понимаешь…
– Ясно. А телевизор?
– Это не телевизор. Это мини-бар.
– Мини-бар?..
Баром лишенную телевнутренностей коробку можно было назвать весьма условно: внутри не оказалось ни одной бутылки со спиртным – скорее, воспоминания о них в виде темных, правильных кружков числом около двух десятков. Поверх пятен, в самом дальнем углу, валялись две картонные подставки для пива и обертка от детского гематогена.
– Можешь пользоваться, – великодушно разрешил Николаша.
– Так здесь же нет ничего!
– Заполнить не проблема. У тебя есть чего кирнуть?
– Нет.
– Так-таки ничего и не привез? Никакого привета из Питера?
– Нет.
– А если хорошенько поискать?
– Да нет же, говорю тебе.
– А в чемодане?
– Нет – значит нет. В глобальном смысле, – терпеливо объяснил Рыба коротышке-депутату.
– Можно сбегать, – после глубокого, пятиминутного раздумья предложил альтернативный вариант Николаша.
– Зачем?
– Не зачем, а за что. За встречу на земле Салехарда. И вообще…
– Ну, я не знаю… – Рыбе-Молоту вовсе не улыбалось пить с совершенно незнакомым и мало симпатичным ему человеком.
– Или ты не русский? – подначил Николаша.
– Русский.
– Или ты поганый клеветник из Европы?
– Русский. Я – русский.
– Раз русский – тогда дуй за пузырем. Лучше за двумя.
– А сам?
– Депутаты по гадюшникам не ходят, – резонно заметил Николаша.
До сих пор у Рыбы-Молота не было ни одного знакомого депутата никакого уровня – начиная от федерального и заканчивая местным, оттого он и не знал, где депутатам позволительно являться без ущерба для репутации, а где – нет.
– Все так серьезно?
– Не, несерьезно, – успокоил Рыбу Николаша. – Я, конечно, мог бы и сам… Но продавщица, падлюка, обязательно Верке настучит…
– Верке?
– Жене моей, Вере Рашидовне. Мне, конечно, фиолетово. Только Верка попрекать начнет.
– Я тоже не люблю, когда пилят мозг, – вставил Рыба.
– Не, Верка не пилит. Верка передо мной на коленях стоит денно и нощно. Но когда ей что-то не нравится, она начинает сопли распускать. А я этого не люблю. У меня от этого зубы шататься начинают. Вот так.
Последнюю реплику Николаша произнес горделивым шепотом, непроизвольно оглядываясь на дверь. Больше всего он был похож сейчас на третьеклассника, который тайком курит в школьном туалете и, в случае опасности, готов сунуть непотушенный окурок в карман. Вот кого Николаша все это время смутно напоминал Рыбе-Молоту – третьеклассника, ребенка. А Вера Рашидовна, соответственно, исполняла роль матери третьеклассника: любящей, готовой завалить подарками и выстроить ради драгоценного чада Eisenbahn 5 прямо до луны, и не какую-нибудь klein, а самую настоящую, сверхскоростную. Из телевизионного, а также иностранно-книжного опыта (но больше из экзистенциальных бесед Палкиной-Чумаченки о Фрейде и последователях) Рыба-Молот знал, что такая всепоглощающая материнская любовь имеет и оборотную сторону. И эта – оборотная – сторона заключается в деспотизме, крайнем эгоизме и стремлении поставить объект приложения любовных сил под тотальный контроль.
– Несладко приходится? – прозорливо спросил Рыба.
– Сладко, но сироп иногда в горле застревает. Не туда и не сюда, – доверительно сообщил Николаша. – Вообще, Верка баба что надо. Лучшей и желать нельзя… Скажешь, нет?
– Не скажу.
– Всем хороша.
– Всем.
– Только сука редкостная. Железная Леди елы. Маргарет Тэтчер Ямало-Ненецкого автономного округа. Ты готовься, она с тебя за работу три шкуры драть будет. Вход в Веркин бизнес рубль, а выход – три рубля. Еще и должен ей окажешься.
Рыба-Молот неожиданно почувствовал себя зверем, попавшим в капкан. А в полуметре от капкана стоял совершенно свободный, обласканный судьбой Николаша. Стоял и ухмылялся.
– А с каких пирогов я окажусь ей должным? – удивился Рыба.
– Она найдет с каких. Любого об колено переломает. Верка – она такая, всех в кулаке держит. А я – ее. Так кто в этой жизни главный?
– Кто?
– Смекай, морда твоя гастрономическая. А пока смекаешь, неплохо было бы и в магазин слетать…
Это был простой человеческий разговор – хотя и не совсем приятный, но без политических завихрений и обсуждения идейной платформы партии власти. Может, пронесет, – подумал Рыба, отправляясь в магазин за бухлом.
Посещение магазина заняло гораздо больше времени, чем он предполагал. А все потому, что Салехард, в отличие от Питера, был городишкой небольшим, и каждый новый человек воспринимался в нем как событие. То же самое происходило и в Трубчевске, и в Кяхте, и в других малозначительных населенных пунктах. Каждый раз, возвращаясь в свой хмурый мегаполис, Рыба напрочь забывал об этом – поэтому очередная встреча с аборигенами выглядела как откровение. Откровением оказалась и продавщица из магазина, куда (по наущению Николаши) Рыба заглянул за водкой.
– Что-то я тебя раньше никогда не видела, – сообщила продавщица после того, как Рыба озвучил заказ и положил на прилавок деньги. – Приезжий?
– Вроде того.
– А откуда?
– Из Питера.
Стоило ему упомянуть о культурной столице, как продавщица разразилась десятиминутной тирадой, из которой Рыба узнал, что:
сама продавщица («зови меня Натальей, не ошибешься») хоть и никогда не бывала в Питере, но имеет к нему самое непосредственное отношение, – вроде бы (так гласит семейное предание) ее, продавщицын, род ведется от личного садовника императрицы Екатерины Великой, выписанного прямиком из Германии… а родственники ее первого мужа по материнской линии пережили блокаду – и как только живы остались?.. а племянница ее второго мужа и сейчас там обитает, зацепилась за Питер после института, мандалэйла, окрутила какого-то местного лося, быстренько у него прописалась, а лосиную мать траванула грибочками и теперь живет себе припеваючи в трехкомнатной квартире на проспекте Стачек, есть там у вас такой проспект?
– Есть, – подтвердил Рыба.
– Значит, не врала, мандалэйла, – расстроилась «зови меня Натальей, не ошибешься». – Вот всегда так: стервам все самое лучшее достается, а приличные люди последний хер с солью доедают. Ты-то сам женат?
– Разведен… Мне бутылку водки, пожалуйста. – Рыба попытался подтолкнуть «зови меня Натальей, не ошибешься» к исполнению профессиональных обязанностей.
– И правильно. И не женись больше. От баб все зло! Верно я говорю, Вань?.. – крикнула продавщица куда-то в темноту подсобки.
– А? Чего? – откликнулась темнота толстым мужским басом.
– Верно я говорю, что от баб все зло на свете?
– Куда уж вернее!
– Вот и Ваня, хи-хи, так думает, – подытожила «зови меня Натальей, не ошибешься».
По неожиданно всплывшему опыту прошлых лет Рыба-Молот знал: нельзя углубляться в дебри, нельзя вступать в дебаты и уж тем более нельзя спрашивать у продавщицы, что это еще за скрывающийся во тьме «Ваня» – истина в последней инстанции, что ли? И – заодно – нельзя спрашивать, что означает слово «мандалэйла»: то, о чем подумал Рыба, или что-то другое?..
– А надолго ты сюда?
– Как получится… – состорожничал Рыба-Молот. – Если получится… Если понравится… Может, и задержусь.
– Не понравится. Вам, питерским, что подавай?
– Что?
– Культур-мультур, вот что. А здесь с культур-мультур напряги. Здесь народ дикий. Вчера вот своими глазами видела, как в одном дворе с собаки шкуру заживо снимали.
– С какой собаки? – Рыба и не хотел, а втянулся в дурацкий разговор.
– С обыкновенной. С дворняги… Слышь, Ванька! – снова обратилась к темной подсобке «зови меня Натальей, не ошибешься». – Вчера-то чего видела! С собаки шкуру заживо снимали!
– И чего? – До сих пор не проявившийся Ванька отнесся к страшной новости равнодушно. – Сняли?
– Кто ж его знает… Сняли, наверное. Иначе зачем затеваться было?
– А собака? – содрогнувшись всем телом, спросил Рыба.
– А что собака? С тебя шкуру содрать – что бы с тобой было?..
– Две. Две бутылки водки! – потребовал Рыба, но продавщица снова проигнорировала его покупательский порыв:
– А как губернатор ваш поживает?
– Какой губернатор?
– Не какой, а какая… У вас же баба губернатор?
– А-а… Вроде того… Хорошо, наверное, поживает.
– Да уж! Поживают они – не нам чета… А правду говорят, что дочь ейная обкурилась и восемнадцать человек насмерть задавила, еле отмазали?
– Вообще-то, у нее сын.
– Да какая разница – дочь, сын! Главное – обкурилось чадо и восемнадцать душ насмерть… Правда это?
– Не слыхал.
– …и что она… То есть – он… Самолет угнал в Швецию, прямо с пассажирами, а летели-то они в Якутск. А как в Швецию прилетели, так никто обратно в Якутск не захотел, дураков нету. Попросили политического убежища, и вся недолга. А Путин после этого вызвал мамашку на ковер и сказал: приструни своего беспредельщика, иначе полетишь у меня с поста вверх тормашками…
– Вот так прямо и сказал? – изумился Рыба.
– Ну… прямо ли… криво… А ходят такие слухи.
– Где ходят?
– В народе ходят. Циркулируют… А еще говорят…
– Наташ! Поди сюда, – воззвала подсобка, но продавщица только рукой махнула:
– Да погоди ты! Мне тут питерский человек про тамошние нравы рассказывает… Дай послушать! Так чего там у вас слышно?
– Пока все спокойно.
– Как же – спокойно? А свадьба Волочковой?
– Не присутствовал. – Рыбе-Молоту очень хотелось потрафить продавщице, но все никак не вытанцовывалось, – вот и с балетной примой получился облом.
– Хи-хи! Ясно, что не присутствовал, по морде видно! А если бы присутствовал, то знал бы, что они всю царскую посуду перебили – в том месте, где фонтаны… Как его?
– Петергоф, – подсказал Рыба.
– Точно. Петергоф! А говоришь, что не в курсах… Посуду кокнули – раз. Пугачиху петь не пригласили, и она обиделась смертельно – два. Ракеты в воздух запускали и полдворца вынесли на хрен – три. А еще – культурная столица!.. Стыдобища!
– Наташ! Сколько тебя ждать-то? – снова проклюнулась подсобка.
– «Наташ, ссы на карандаш», – передразнила «зови меня Натальей, не ошибешься». – Вот ведь припекло!.. А ты в гостинице остановился или где?
– На квартире… Здесь, неподалеку.
– И сколько за квартиру платишь?
– Пока не знаю. Расчет в следующем месяце.
– Что ж ты сразу не выяснил, культурная столица? Такие вещи на самотек пускать нельзя, а то у нас со столичных шкуру дерут почище, чем с давешней собаки. Знаешь что? Мужнина племянница тоже квартиру собралась сдавать – может, у нее поселишься?
– Это которая в Питере, на проспекте Стачек живет?
– Это которая другая. Нынешнего моего мужика, а он третий по счету… Это которая из Салехарда никуда не выезжала и осталась человеком. Она и возьмет недорого, а я уж за этим прослежу по-родственному, не сомневайся.
– Да я уже здесь договорился. Не стоит беспокойства, хотя спасибо, конечно.
– Ну, мое дело предложить… Точно не надо ничего?
– Две бутылки водки надо.
– А на закусь что?
– По вашему усмотрению…
– Может, сразу три возьмешь? Чтобы потом не бегать догоняться…
– Нет, – твердо заявил Рыба. – Двух будет вполне достаточно.
О проекте
О подписке