– Слушай, отстань от меня, а? – жалобно попросила пери, уставившись в покрытую фольгой кюветку («с курицей», как было торжественно объявлено гестаповкой). Так и не рискнув отведать курицы, она переключилась на плавленый сырок, лежащий на листе салата, – но и сырок не внушил ей доверия. Оставался кекс «Весенний», сомнительная упаковка которого больше всего подходила под определение «просроченный продукт». Рыба тут же вспомнил историю с ночным посещением одного из крупных сетевых супермаркетов, где прямо у него на глазах бесстыжие продавцы меняли ценники с датой выпуска на фасованном курином филе. И другую историю – с палкой сырокопченой колбасы, казавшейся относительно свежей. Но только до тех пор, пока Рыба-Молот не заглянул под бумажное кольцо, – там колбаса была густо покрыта зеленой плесенью! Кроме того, он знал 133 (или 1330) способа реанимации безнадежно испорченной красной икры, растительного масла, пива живого брожения, творожной массы и кунжутной халвы.

Но кому нужны эти гастрономические истории с душком?

Пери уж точно нет. А какие тогда ей нужны?

Что-нибудь героическое в стиле Джека Лондона, Руаля Амундсена и армейских будней одной мотострелковой дивизии… э-э нет, героизм нынче – неконвертируемая валюта.

Что-нибудь конъюнктурное и высокооплачиваемое в стиле бывших менеджеров и рекламных агентов, переквалифицировавшихся в писатели! Но он никогда не был менеджером и агентом, следовательно – и карьера преуспевающего писателя ему не светит. К тому же Рыба ненавидит щетину на лице, а без многозначительно-культовой щетины путь в литературу заказан.

Что-нибудь модное, с элементами ненорматива и стёба – в стиле «live journal» или – как их там?.. интернет-блогов. Или это – одно и то же? Рыба-Молот не в курсе, завести свой сетевой дневник он так и не сподобился. Кошкина была против Интернета (вдруг ее нестойкий муж погрязнет в пучине порносайтов?). Рахиль Исааковна была против Интернета (вдруг ее нестойкий муж погрязнет в пучине сайтов знакомств?). Сам Рыба был против, поскольку стыдился собственной безграмотности, отсутствия юмора и неумения сколько-нибудь адекватно донести мысль.

И он не знает ни одной приличествующей случаю убойной цитаты ©, за исключением: «Кто эти люди, которые запрещают нам ковыряться в носу?»

Положительно, Рыбе-Молоту совершенно нечем заинтересовать прелестницу-пери.

Придя к этому неутешительному выводу, Рыба сник и сжался в своем кресле в позе эмбриона. За час до посадки ему пришло еще одно сообщение от сети PGN:

«ТЫ – ИДИОТ»,

улучшению настроения явно не способствующее. Сообщение сопровождалось музыкальным парафразом на тему основательно забытой советской песни про клен – «а любовь, как сон, стороной прошла».

Не судьба, – решил про себя Рыба и немного успокоился. И то правда – ничего общего между ним и смуглолицей дивой (кроме соседних кресел в самолете) нет и быть не может. Она слишком хороша для Рыбы-Молота. Кошкина с Рахилью Исааковной тоже были «слишком», но – объективно – недотягивали по красоте до пери процентов восемьдесят – восемьдесят пять. Чего уж при таких раскладах веслами махать? И пить «боржом», когда почки отвалились?..

Посадка ознаменовалась аплодисментами и непроизвольным падением держащихся на соплях столиков на колени пассажиров. Кроме того, с полок посыпалась ручная кладь. Сидевший у прохода Рыба принял на себя удар маленького дорожного саквояжа: судя по кокетливому виду и умопомрачительному запаху кожи, он принадлежал соседке.

– Это ваш? – спросил он у пери.

– Мой.

– Возьмите, пожалуйста…

Пери протянула руку к саквояжу, а Рыба-Молот между тем вовсе не торопился расстаться с чудесной вещицей. Напротив, вцепился в кожу мертвой хваткой. Чего это на меня нашло? – внутренне содрогнулся он, но хватку не ослабил.

– Дайте его мне!

– Пожалуйста, пожалуйста…

– Дайте же!

– Сию минуту!..

И от саквояжа, и от пери пахло нежнейшими цветочными духами. Руки у пери были тонкими, пальцы – длинными, а косточки на запястьях могли свести с ума кого угодно. Тупо глядя на все это великолепие, Рыба понял, что пропал окончательно. Что мысли о случайной попутчице будут преследовать его всю оставшуюся жизнь – подобно мини-гарпунам. Да нет, какие тут «мини»? – речь идет о полноценных гарпунах, массой около центнера, с ввинченной в головку гранатой. Запустить их в цель можно только с помощью гарпунной пушки; а целью, естественно, является Рыба-Молот (пора бы уже начать оправдывать свое дурацкое прозвище!). Так он и будет болтаться по волнам – с гарпуном в башке или в других, более чувствительных и уязвимых частях тела. А над ним, громко матерясь и пересмешничая, закружит дээн-чайка по имени Джонатан Ливингстон. И другие чайки, гораздо менее продвинутые… Картинка, возникшая в воображении Рыбы, была настолько яркой, что на глаза его навернулись слезы – от безысходности ситуации и от жалости к самому себе.

– Да что же это, в конце концов, происходит?! – в сердцах воскликнула пери.

Ну же! Пока у тебя в руках ценная вещь, пери ничего не остается, как выслушивать любые глупости, пришедшие в пораженную гарпуном любви голову!.. Вперед, рыбец! Avanti! – как говорили бойцы гарибальдийских бригад, чьим любимым блюдом, по агентурным сведениям Рыбы-Молота, была паста под соусом болоньезе.

– Ослеплен вашей красотой, – промычал Рыба.

– Сумку верните!!

– В жизни не встречал такой прекрасной женщины…

– А я – такого идиота! Убери лапы от моих вещей, скотина!..

Силы в пери оказалось намного больше, чем можно было предположить исходя из ее хрупкой конституции. Оттого и борьба за саквояж закончилась быстро: поверженный Рыба выпал в проход. А пери, переступив через него и пронзив щиколотку правой Рыбьей ноги острым каблуком, мгновенно исчезла в толпе выходящих из самолета. Следом за ней двинулся бесцветный мужчина лет сорока, который занимал место 8А у иллюминатора и, кажется, проспал весь полет. Двигался мужчина чрезвычайно осторожно, бесшумно и даже грациозно – как какой-нибудь солист балета. Или энтомолог, охотник за редкими видами насекомых.

Вот кого он напомнил Рыбе – энтомолога! Время от времени представители этой экзотической профессии мелькали в ящике – в передачах канала «Animal Planet», ужастиках про взбунтовавшихся сороконожек, а также в криминальных новостях, если кто-нибудь из них попадался на нелегальном вывозе насекомых из тропических стран.

Этот не попадется, – почему-то решил про себя Рыба, глядя на пассажира из кресла 8А снизу вверх, этот вполне способен нелегально вывезти откуда угодно не только насекомых, но и атомный реактор. По частям. И вовсе он не бесцветный. Скорее – бесстрастный. Представить его накалывающим жуков на булавки Рыбе-Молоту не составило особого труда. Правда, на месте жуков неожиданно оказались Палкина с Чумаченкой, зав. метеостанцией Ую, гнобивший Рыбу все полтора месяца работы, и еще с пяток недругов и недоброжелателей. Рыба-Молот приплюсовал к ним гестаповку-бортпроводницу с булавкой в лобной кости.

Превосходное, восхитительное зрелище!..

Не менее захватывающее, чем шрам под подбородком пассажира 8А, мелькнувший и исчезнувший так же быстро, как и он сам. Этот шрам по затейливости и разветвленности вполне мог поспорить со шрамом Рыбы.

Нога, протараненная каблуком незнакомки, нестерпимо болела, но Рыба-Молот был даже рад этому обстоятельству: какая-никакая, а все-таки память. Журнал, который читала пери, он тоже заберет с собой!.. Рыба вытащил журнал из сетки и готов был уже свернуть в трубочку и сунуть в карман, как из его недр выпал небольшой прямоугольный кусок мягкого картона.

Посадочный талон!

На талоне значился номер рейса Санкт-Петербург – Салехард (тот самый, которым летели Рыба-Молот и пери), место (8Б) и – главное! – имя пассажира:

АНУШ ВАРДАНЯН

Итак, его до сих пор безымянная пери – прямой потомок сильфов, эльфов и нимф – обрела вполне реальные паспортные очертания. Хотя и не перестала быть незнакомкой, – ведь совершенно ясно, что они никогда больше не встретятся.

Рыба-Молот похромал к выходу, раздумывая о природе странного имени Ануш. Склоняется ли оно, как, к примеру, слова «тушь» или «гуашь»? Или оно все-таки ближе к слову «туш», что означает короткое музыкальное произведение в виде приветствия?

Его уж точно никто не будет встречать в Салехарде с оркестром – дай бог, чтобы просто встретили. Опыт прошлых приездов во всевозможные тмутаракани и «муркины задницы» подсказывал ему – не расслабляйся, рассчитывай не на лимузин, а на такси за свой счет и телефон для сверки координат. Хотя наличие транспорта оговаривается заранее: деликатно, интеллигентно, с многократным, почти медитативным употреблением частицы «бы»:

«хорошо бы»,

«неплохо бы»,

«было бы замечательно, если бы»,

«не были бы вы так любезны», и прочая, прочая.

Чрезмерно мягкий характер Рыбы-Молота проявляется не только в телефонных разговорах с работодателями, но и сквозит в строчках электронных писем и резюме. Как ему удается выползать на всеобщее обозрение – загадка.

Вряд ли имя Ануш склоняется.

Оно – армянское, вопреки среднеазиатским ожиданиям Рыбы-Молота. Но это даже и хорошо, армяне – очень древний библейский народ. Популярная певица Шер – армянка, популярный певец Азнавур – армянин. Популярное блюдо долма (мясо и овощи в виноградных листьях) – тоже армянское. Армяне много страдали в своей истории. В чем именно заключались страдания армян, Рыба-Молот, к стыду своему, припомнить не мог, но это – дело поправимое. Достаточно почитать статью в какой-нибудь энциклопедии, чтобы быть в курсе всех дел, происходящих в Армении и с Арменией.

Ах, да – коньяк!..

Армянский коньяк – вещь что надо. И хотя Рыба-Молот относится к коньяку неоднозначно (от него бывает изжога и непонятная тяжесть в груди и на сердце) – придется полюбить и его. А также певицу Шер и певца Азнавура.

Добравшись до трапа, Рыба-Молот неожиданно вспомнил еще одно армянское имя – Мартирос Сарьян. Мартирос Сарьян был художником, и репродукция его картины, густо засиженная тараканами, висела в зале столовки райцентра Кяхта вместе с еще несколькими не бог весть какого качества репродукциями. От избытка чувств Рыба неожиданно воскресил в памяти и название – «Долина Арарата». И тотчас представил себе, как он с прекрасной Ануш прогуливается по предварительно очищенной от тараканов долине Арарата, – срывая тучные плоды слив, персиков и инжира. А следом за ними бродят, как привязанные, серны, антилопы, королевские олени, пумы и гепарды с (во избежание эксцессов) затупленными зубами и обстриженными когтями. И прочее зверье – помельче. В воздухе носятся птицы и порхают бабочки; на возвышенности стоит казан с пловом и долма, приготовленные Рыбой в промежутках между прогулками и срыванием плодов. А рядом с казаном топчется единорог, символ чистоты и девственности, альтер-эго красавицы из красавиц Ануш Варданян…

– Шевели плавниками, – бесцеремонно ворвался в грезы Рыбы голос гестаповки-бортпроводницы.

– Да пошла ты! – с достоинством ответил ей Рыба, прикрытый с тыла сернами и единорогом, но – в большей степени – пумами и гепардами.

– Попадешься ты мне на обратном пути…

– И не мечтай!

Так, согреваемый видениями горы Арарат, Рыба-Молот (последним из пассажиров) вошел под своды салехардского аэропорта. Внешний вид здания, и особенно внутренности, приятно поразил его европейским, и даже каким-то британским, лоском, хотя Рыба и не бывал в аэропортах Европы, и уж тем более в Британии. Но именно такими мнились ему крупнейшие аэровокзалы мира: обилие стекла и мрамора, прозрачный соборный купол и приветливо светящиеся табло, которые сообщают, что восемь из десяти рейсов задерживаются. А оказавшись в зале прилета, Рыба-Молот и вовсе возликовал: его встречали!

Встречающих было двое: высокая монументальная блондинка и крохотный черноволосый парнишка с плоским, как блин, лицом и раскосыми глазами: типичный представитель коренных народностей Севера. В руке блондинки был зажат самопальный плакат с надписью:

«Господин БАРХАТОВ, г. Санкт-Петербург».

– Господин Бархатов – это я, – сообщил Рыба-Молот, приблизившись к блондинке и ее спутнику.

– Александр Евгеньевич? – уточнила она.

– Все правильно.

– Тогда давайте знакомиться. Я – Вера Рашидовна Родригес-Гонсалес Малатѐста, хозяйка ресторана. А это мой муж, Николай.

Рыба-Молот совсем не политкорректно и отнюдь не толерантно выпучил глаза. Мало того что имя, отчество и несколько фамилий блондинки находились в состоянии полнейшего несоответствия друг с другом и такой же полной разбалансировки. Так еще и коротышка-муж, которого Рыба-Молот поначалу принял за мальчугана лет тринадцати! А между тем это вполне половозрелая особь, отхватившая себе лакомый кусок, коим, безусловно, является Вера Рашидовна. Хорошо еще, что Рыба не задал глупейший вопрос: «Это ваш сынок?» – то-то было бы конфузу!

Через десять минут они уже сидели в новехоньком джипе: Вера Рашидовна за рулем, ее муж Николай на переднем пассажирском сиденье, а Рыба-Молот – на заднем.

– Ну, рассказывайте, Александр Евгеньевич… Как долетели? – спросила Вера Рашидовна, трогаясь с места.

– Долетел… э-э… хорошо.

– А как вам наш аэропорт?

– Выглядит замечательно.

– Город у нас тоже замечательный. Не Питер, конечно… Но со временем будет не хуже Питера.

– Не сомневаюсь, – с готовностью ответил Рыба, рассматривая пролетающие мимо хибары, одноэтажные бараки и вагончики различных конфигураций – от строительных до железнодорожных. Венцом же градостроительной мысли выступали цистерны с вываренными автогеном окошками. Неужели в них тоже живут люди? Судя по занавескам на окошках – еще как живут!..

– В последние годы много чего строят. Ледовый дворец построили… Катаетесь на коньках?

– Как-то не приходилось…

– А на лыжах?

– И на лыжах не приходилось.

– Ничего, дело наживное. В тундру вот с Николаем поедете. Там красиво.

Перспектива отправиться в хрестоматийно стылую тундру с мужем Веры Рашидовны не слишком-то обрадовала Рыбу-Молота, и он попытался увести разговор подальше от северных красот:

– Хотелось бы побольше узнать о профиле вашего ресторана. Какой кухне вы отдаете предпочтение?

– Где не воруют. За воровство в бараний рог сверну, – неожиданно подало голос переднее пассажирское кресло.

– Думаю, господин Бархатов совсем другое имел в виду, – осторожно возразила мужу Вера Рашидовна.

– Это я так, Верунчик… Чисто предупредить.

Рыба хотел было обидеться за совершенно необоснованные – с порога в зубы – подозрения, что он что-то там собирается стащить, пользуясь служебным положением. Но, представив недомерка из тундры, сворачивающего его, довольно рослого мужика, в бараний рог, обижаться раздумал.

– Вообще-то я специалист по средиземноморской кухне, я уже вам писал. Испанская, итальянская…

Рыба специально сделал упор на испанской и итальянской кухнях, хотя мог назвать еще французскую, арабскую (с нюансировкой, касающейся стран Магриба и стран Аравийского полуострова), да еще грузинскую с еврейской. Но испано-итальянские корни работодательницы… Они наверняка не останутся равнодушными к Средиземноморью!

Корни соображали ровно минуту

– А попроще?..

– Попроще? – Рыба на секунду задумался. – Можно немецкую, но лично меня немецкая не вдохновляет.

– И меня. Не люблю немцев, – снова отозвался Николай.

– Опять ты за свое! Чем тебе немцы-то не угодили?

– Фашисты они проклятые…

– А к… еврейской как относитесь? – стал сбрасывать козыря Рыба-Молот. – Или… там к грузинской?

– Грузинские хари – наглые-носатые – видеть не могу. Ни по телевизору, ни по радио, ни на базаре. А жиды – те же фашисты. – Ксенофобская сущность Николая никак не хотела успокоиться. – Вон как арабов мочат!

– Так, может, арабскую? – осенило Рыбу. – В знак солидарности, так сказать… Со страдающим народом Палестины.

– Не-а… Арабы сами нарываются. Вот и получают по рогам.

Логики в словах карликового мужа Веры Рашидовны было не больше, чем в иных высказываниях иррациональной Рахили Исааковны, а до этого – иррациональной Кошкиной. Но не только отсутствие логики смущало Рыбу-Молота: его еще можно пережить, но что делать с людоедскими настроениями мужа потенциальной благодетельницы? А ничего. Не скажешь ведь, находясь на его территории, в его городе и в его машине: «Сударь, вы подлец! Где у вас здесь выход? Где прокуратура? Где правозащитные организации?!.» Пацифистскую сущность Рыбы скрючило – да так, что он всерьез стал подумывать о том, как бы вернуться туда, откуда приехал. Но об этом и речи быть не могло, причем сразу по нескольким причинам:

– авиабилет, по которому Рыба десантировался в Салехард, заказан по Интернету Верой Рашидовной и ею же оплачен, следовательно – человек рассчитывал на сотрудничество и обманывать его ожидания не есть хорошо;

– лететь обратно, да еще самолетом, да еще в компании со змеей-гестаповкой он не в состоянии. Может быть, потом, спустя какое-то время (декаду, месяц, квартал) – но не сейчас;

– в крайнем случае, можно отправиться домой поездом, хотя поезда ходят и не от самого Салехарда, а от станции рядом, странное название которой напрочь вылетело из головы, но – опять же… Расписание поездов Рыбе неизвестно, вдруг следующий будет только через декаду (месяц, квартал?);

– в город Салехард, неизвестно какими судьбами, залетела Изящная Птица – вдруг они еще встретятся?

Последнее обстоятельство перевесило все остальные, и Рыба-Молот решил не нарываться и не высекать. В конце концов, все еще может повернуться светлой стороной, а поспешные выводы часто бывают ошибочны.

– Ну, ты совсем парня запутал, Николаша! – мягко попеняла мужу Вера Рашидовна. – Давайте-ка вопрос о кухне перенесем на завтра. И другие организационные вопросы тоже. Встретимся утром на точке и там все решим. Человек ведь с дороги, не забывай. Ему отдохнуть надо, с местностью ознакомиться. Сейчас устроится, а ты проследишь за этим, а потом покажешь ему город… Как договаривались.

Перспектива остаться один на один с расистом-недомерком ужаснула Рыбу, и он поспешил дистанцироваться:

– Вообще-то, я привык знакомиться с новыми местами сам. Для чистоты, так сказать, эксперимента. Не стоит утруждать себя…

– А Николаше не трудно. Правда, Николаша?

– Не трудно, – подтвердил недомерок. – Заодно выясним твои взгляды на жизнь.

– Чего их выяснять? – удивился Рыба-Молот. – Я же поваром к вам приехал работать. И мои взгляды, какими бы они ни были, на качестве кухни не отразятся. Уверяю вас.

– Все правильно, – после небольшой паузы заметила Вера Рашидовна. – Но и Николашу понять можно! Он у нас депутат Городской думы, потому и смотрит на все под политическим углом зрения. Он – человек идейный. Правда, Николаша?

– Идейный, – эхом откликнулся Николаша. – Вот ты – каких убеждений придерживаешься?

– Каких еще убеждений? – странный разговор тяготил Рыбу-Молота все больше и больше.

– Левых. Правых. Или ты – центрист?

– Я магниты на холодильник собираю.

– Магниты, положим, все собирают. Ты не увиливай.

Несмотря на то что Рыба прожил на свете уже тридцать пять лет и успел насмотреться на метаморфозы Великой Империи (а может – именно благодаря этому), никаких ярко выраженных политических предпочтений у него не было. И активной жизненной позиции тоже. В разное время он считал себя либералом, почвенником, сторонником крепкой руки, сторонником максимального сближения с Западом, сторонником максимального от него отторжения с последующей автаркией; анархистом, экологическим радикалом, славянофилом, славянофобом; противником и власти, и оппозиции, живущим под лозунгом «Чума на оба ваши дома!». Что же касается принципов (не путать с убеждениями!) – их у Рыбы-Молота было немного:

1. Женщин, детей и стариков нельзя обижать.

2. На женщин, детей и стариков нельзя обижаться.