источник свидетельствования – не скрижали,
а тайна возникновения и увядания,
роста и шелеста листвы,
перехода на ты,
доверия;
мой ангел,
одухотворяющий пребывание, а не таяние
сил под образами, прозрел – сверх стрел —
что сердцу полета в опереньи нет прока;
изображение – облаченный в символ удел
отлученных;
при-частие прежде срока: слово, рожденное
как предварение любого рождения,
порыв в цвет и становление,
развивает в речи
жизнь.
В дыхании утра растут минуты
и колосятся в радостной вести
строчками притч в Книге песен.
Голосист и весел северный ветер,
резвится лихо в сапфире листьев
светотенью их трепетных кистей.
И близко в волнении моря травы,
скользящей меж пальцев, лаская,
нежность ширится, как небо мая.
В пастели рассвета цветут глаза
и пахнут вдохновенной встречей,
переливаясь синецветной речью.
когда я слышу тебя в песне поля
нежного, полынного, спокойного,
мне становится радостно, больно
ловить душный и сочный воздух
мелким сачком грудной клетки
вперемешку с летним раздольем
лиственных зонтиков и розеток.
когда я узнаю тебя в терпком зове
цветущих яблонь, таких вольных,
что рядом с ними и волны волос,
и волны моей беспокойной крови
чувствуют жизнь трепетно, ново,
легко, уверенно, почти спокойно,
неся в себе созревшие ее черты.
На белом старом рояле
– как верный предтеча —
горела узкобедрая свеча,
в порыве огненном она
остригла вдовьи косы,
башней разрушенной
замерла в пустоте окон.
Но пролилась музыка
семицветным потоком
через плоть сумрака, и
та свеча разгадала сон
колокола – затворника,
покинутого звонарем.
Любое творение – стон и
в долгом рождении своем
повергнет тварного творца,
и на трофеях старца Бога
выложит мозаику дворца
прелестной ненужности.
Ненужное необходимо
как имя, знак различия,
маятника ход и кадило;
и прежде тепла светила,
город, устав без наживы,
без устали и неотрывно
будет жертвовать впрок.
Ее звали Веста. Она не прекращалась: плескалась в переливах лета, смеха, загоралась новой идеей и выпускала ее из рук, как мяч, находила постоянно диковинных жуков, бабочек, камушки, стекла, – словом, то, что можно долго и близко рассматривать или наблюдать, как это что-то ползет, летит, сверкает на солнце. Веста звучала, постоянно звучала тонким, звонким, свежим ручейком, который воодушевляясь становился прозрачным летуном, прозрачнее своих серых зернистых глаз, бегал и журчал, мелькал острыми коленками и пятками, переливаясь охристыми оттенками белокурых мягких волос, то шлепающих по плечам и спине двумя косичками (при ее-то непоседливости!), то плывущих прядями по течению ветра (допустим, этому я ее научила). «Веста, расплети косы!». Веста расплетала, и начиналась история. Мы обменивались именами: она называла меня Вестой, я ее – Викой. От родителей ожидалось хотя бы понимание, в идеале – участие в нашем обмене именами. С ней было радостно рисовать на асфальте и стенах, прятаться, стирать кукол и кошек, ловить языком дождевые капли, смотреть друг другу в глаза, пока хватит терпения, говорить. Мы тогда много говорили. Я чувствовала ее всеми фибрами своего существа, а иначе с ней невозможно было дружить. Стоило Весте остановиться, и она растворялась в потоке цветов, запахов, шумов, и найти ее можно было только по ее струнным вибрациям, колебаниям воздуха. Через год Веста с родителями уехала в Польшу, а у меня был еще год до ответственного семилетия и безвозвратного ухода во взросление.
Пусть сказанное слово воплотится,
Представ соединительным союзом
Материи и времени, матери – отца,
Просеянным чрез ситце испытаний
Для благолепного примера и венца —
Энергия, но с амплитудой колебаний
В имени – во имя Духа, Сына и Отца.
Однако, материнской еме нет конца —
Она в себя вмещает и пустоту, и небеса,
Как если б космоемкостью была вода,
Вобравшая морскую живность и леса,
А за пределами оставив сушь и острова,
Как если бы идея космоемкостью была,
Чья глубина этапам восприятия равна.
Виктория – все-таки имя нарицательное,
поэтому предшествует восклицательным
знакам —
оно не шелестит осенней листвой, но
бравурно и громогласно:
в нем, право, достаточно гласных
для громогласности.
Но если-таки Виктория – собственное имя:
тогда, как объяснить его стремление
к минимализму:
до Ви, Вика, Тори – уж не оттого ли,
чтобы укрылось «кто»
танцующим мостом и сном; а на потом —
собственно имя?
Двигайся, как луч света,
Летай, как молния,
Бей, как гром,
Вращайся вокруг
Устойчивого центра.
Морихей Уэсиба
Гармония небесной пустоты,
Где плавные пушистые цветы
Рождают некую иллюзию мечты,
О проекте
О подписке