Вита вернулась в спальню, подошла к окну. В парке царила ночь. Гости разъехались, от праздника осталась легкая печаль. Вита посмотрела на правую руку, залюбовавшись мерцанием бриллиантов на кольцах. Первое Филипп ей подарил сразу после больницы, скрепив помолвку. Вита пыталась отказаться, камень казался огромным, вызывающим, но Филипп и слушать ничего не хотел, надел кольцо и сказал: «Ты моя». Точка.
Ты моя…
Она его.
Точка.
За стеной раздался тихий смех и шепот, затем радостный вскрик. Похоже, Люба рассказала Тимофею о беременности. Вита улыбнулась и провела рукой по животу, ей вновь захотелось ощутить жизнь внутри себя.
Она погрузилась в мысли и не заметила, как к ней подошел Филипп. Очертил пальцами бриллиантовые лепестки на пояснице, по телу пробежала волна дрожи. Он изучил Виту, как школьный атлас, и мог без ошибок сдать экзамен по чувствительным точкам.
– Готова, красавица? – Филипп убрал влажные волосы с ее шеи и поцеловал, провел языком за ухом, слегка прикусил мочку, обнял и погладил грудь. Соски моментально затвердели, потянулись навстречу его пальцам, будто умоляли приласкать. Но Филипп не дотрагивался до них, поглаживал полукружия снизу, спускался ладонями по животу и проводил по лобку и набухшим губкам.
– Да. – Вита повернулась к мужу, поймала его губы, и они слились в трепетном поцелуе, касаясь друг друга легко, как бабочки крыльями.
Филипп поднял Виту на руки и отнес на кровать, перевернул на живот.
– Расслабься, просто расслабься, – прошептал Филипп, увидев, как вместо сладкой неги, Витой начинает овладевать страх. Ожидаемо после того, что ей пришлось пережить.
Филипп вспомнил, как она трепетала в его руках, как не решалась открыться, а потом тихо сказала: «Меня изнасиловали, когда мне едва исполнилось восемнадцать. Друзья брата. У меня были месячные, поэтому… они сделали это… анально». Трудно описать, что он почувствовал тогда, это была ядерная смесь ненависти и вины. Вины за то, что сделал с ней, к чему принудил. И ненависть к тем, кто причинил боль его женщине.
Филипп долго массировал спину Виты, покрывал поцелуями поясницу и ягодицы. Ждал, когда она расслабится, подчинится сладкой неге, затем развел ягодицы и языком прошелся по нежной плоти. Вита вздрогнула:
– Фил, не надо…
– Тш-ш-ш-ш, я сказал, что все сделаю так, как считаю нужным? Просто лежи и не думай ни о чем.
Он целовал, поглаживал, полизывал. Иногда проводил по сочащемуся влагой лону. Смазав плотно сжатое отверстие, Филипп попытался проникнуть в него пальцем. Почувствовав вторжение, Вита напряглась.
– Девочка, тебе неприятно, больно?
– Нет, – прошептала Вита, – непривычно. Продолжай.
Он проникал глубже и отступал, не спешил, ждал, когда она привыкнет.
– Готова?
– Да.
– Ляг на спину.
Вита перевернулась. Филипп нашел тюбик смазки, затерявшийся среди смятых простыней. Потянулся за презервативом.
– Не надо, сделай так, – попросила Вита, – я соскучилась по тебе. И я хочу сама.
Вита села, забрала у Филиппа смазку, выдавила на ладонь и сжала его член, провела несколько раз вдоль ствола. По спальне разлился нежный аромат клубники. Вита откинулась на спину и раздвинула ноги.
Филипп лег сверху. Провел головкой по влажным складочкам, подразнил неглубокими проникновениями лоно, лишь затем начал осторожно, очень медленно преодолевать сопротивление узкого колечка между ягодиц.
– Если будет больно, не терпи, сразу говори.
Вита судорожно вцепилась в его плечи. В уголках глаз заблестели слезы. Филипп остановился.
– Нет! – выкрикнула Вита. – Продолжай. Все в порядке.
– Расслабься, смотри на меня. Это я. Тебе нечего бояться, если будет больно, если будет страшно, я остановлюсь, помнишь?
Вита всхлипнула и прошептала:
– Не больно – страшно. Но я хочу этого, Фил, пожалуйста, продолжай.
– Просто смотри на меня и дыши.
Он продвинулся глубже, заметив, как распахнулись глаза жены, снова остановился.
Черт! Не надо было соглашаться.
– Так, все, я прекращаю.
Вита отчаянно замотала головой:
– Нет, я выдержу, я справлюсь, – скороговоркой произнесла она, судорожно вздохнув, слезы уже вовсю бежали по щекам.
Но Филипп не слушал, выскользнул из нее.
– Любимая, посмотри на меня. Не нужно справляться, тем более выдерживать, секс должен приносить удовольствие, а не становиться пыткой.
– Фил…
– Тихо. – Филипп лег рядом и обнял Виту, стараясь погасить зарождающуюся истерику.
– Я бы смогла, смогла… – повторяла она, глотая слезы и дрожа, как на ледяном ветру. Потом заметила, что его член все еще стоит.
– Как же ты… я сейчас…
Филипп перехватил ее за плечи до того, как она успела склониться к нему и взять член в рот. Уложил обратно на подушки.
– Сам справлюсь, на что мне правая рука? Полежи, успокойся. – Филипп поднялся с кровати и направился в ванную.
Вита свернулась клубочком, притянув колени к груди.
Ну вот, она все испортила. Зачем только попросила его об этом, думала, что справится, но, когда почувствовала, как он проникает внутрь, перед собой уже не Филиппа видела, а мерзкие пьяные рожи. Ее словно выдернуло из реальности и бросило в прошлое, жестко приложив о бетонный пол при падении с высоты. Никогда ей не преодолеть этот страх, никогда не справиться с собой. Хуже всего было осознание, что она не сможет принадлежать Филиппу полностью. Всегда между ними будут те трое, что взяли ее силой, сломали, распяли, уничтожили. Не «Точка», а «Многоточие».
Навсегда многоточие…
Ночью его девочке снились кошмары. Снова. Филипп так и не заснул, прислушивался к дыханию Виты, тихим стонам, поглаживал ее по волосам, шептал, что все хорошо, она в безопасности. Но там, во снах, это было не так. Она звала его на помощь, а он не мог ее спасти, не мог вырвать из того страшного места. От кого она убегает по темным коридорам бесконечного лабиринта? От кого прячется, дрожа и плача в холодных камерах собственного подсознания? От маньяка, убивавшего женщин, которого Филипп зарубил топором, когда он похитил его девочку? Или от Рафаэля Акчурина, упокоившегося в скотомогильнике?
Вита дернулась во сне, всхлипнула:
– Фил!
Филипп крепче прижал ее к себе.
Прикрыл веки, вспоминая ночь, когда они с Тимофеем казнили Акчурина. И это был единственный раз, когда брат не просил проявить снисхождение, простить, отпустить. Тимка стоял, крепко стиснув челюсти и кулаки, наблюдая, как на дне глубокой ямы ворочается человек, издевавшийся над Любой. Брат не произнес ни слова, но не отвел взгляда, даже когда к яме подъехал трактор и сбросил с ковша вниз дохлую корову. Лишь вздрагивал от каждого вопля раздававшегося со дна. Филипп стоял рядом и молча курил, они уже все сказали и друг другу, и твари, подыхавшей в яме.
Все не то…
Не от Рафа и маньяка Вита просила защиты, а от уродов, которые ее изнасиловали.
Филипп в десятый раз за ночь подумал: нельзя было соглашаться на ее просьбу.
– Я найду их и убью. Всех до одного. – Он провел по лбу Виты, убирая светлую прядь, упавшую на лицо.
Не дожидаясь, когда наступит утро, Филипп встал с кровати, оделся, осторожно отпер дверь. Обернулся, посмотрел на жену. Вита тревожно заворочалась, почувствовав, что его нет рядом, затем подтянула колени к груди. Такая беззащитная, хрупкая, что от невыносимой нежности сердце словно пронзило цыганской иглой.
Филипп вышел и осторожно закрыл дверь.
– В «Пандемониум», – бросил он на ходу водителю, старающемуся сдержать зевоту.
Небо едва начало светлеть.
Филипп пересек полутемный зал. Столики и стулья еще стояли по углам, затянутые в пленку, за барной стойкой на полках царила пустота. Саму стойку скрывала белая ткань. Только огромная хрустальная люстра, свисавшая с потолка, ждала, когда свет преломится в тонких гранях и ударит в танцующую толпу.
Если в зале свет еще просачивался сквозь витражи, расцвечивая клуб адским заревом, то на подземных уровнях коридоры тонули в темноте. Под особняком, пользовавшимся дурной славой еще в царской России, располагались даже не подвалы, а катакомбы. Некоторые помещения Мастер решил оставить без изменений, они уже соответствовали его замыслу. Одно из них – камера для наказания провинившихся крепостных. Ржавые решетки отгораживали от коридора пространство в полтора метра высотой и шириной в метр, чтобы нельзя было встать или лечь в полный рост, только сидеть, поджав ноги.
Малюта стоял рядом с решеткой и невозмутимо чистил ногти ножом-бабочкой. Еще двое из людей Филиппа устроились на мягких диванах напротив камеры и потягивали кофе.
Мужчине, скрючившемуся на полу камеры, на вид было лет тридцать. Подбородок зарос щетиной, вокруг глаз лежали тени после бессонной ночи. Длинные русые волосы падали на лоб, рассеченный у правого виска. Кровь засохла на щеке и запятнала ворот светлой рубашки-поло. Завидев Филиппа, мужчина постарался выпрямиться и приосаниться.
– Я хочу поговорить с сестрой, – сказал он уверенно.
– А я хочу, чтобы ты и твои дружки, которые испортили жизнь моей жене, сдохли, харкая кровью.
На лице Александра Чехова не дернулся ни один мускул. Похоже, маменькин сынок, которым его запомнила Вита, изменился за те семь лет, которые прошли, после того как она сбежала из дома.
– Я спрошу один раз, и, если пойму, что врешь, Малюта, – Филипп кивнул на палача, – сначала будет тебя пытать, а потом убьет.
Никакой реакции.
– Что тебе нужно от моей жены?
– Ничего, – ответил Чехов, – а вот ей нужна моя помощь. – Он прищурился и добавил: – И тебе.
Филипп усмехнулся:
– Даже так? Ты предлагаешь помощь Дьяволу?
– Я знаю, кто продолжает заниматься живым товаром.
А вот это уже интересно, похоже, кум (Филипп усмехнулся) не так прост. В любом случае он уже решил, что выслушает его, убить всегда успеет.
– Продолжай.
– Сначала я хочу увидеть сестру.
Филипп провел по волосам, нет, все-таки парень нарывается.
– Этого не будет.
– Тогда можешь и дальше ловить тени, Дьявол, – добавил Чехов с упрямством.
– Знаешь, как говорится, лучше один раз попробовать, чем сто раз увидеть. – Филипп кивнул своим людям.
Малюта отпер клетку. Двое наемников встали с дивана, не торопясь вытащили парня из камеры, поставили на колени перед Филиппом. Малюта с бесстрастным лицом взялся за его правую руку и сломал указательный палец. Чехов заорал. Эхо разнеслось по пустым, гулким коридорам.
Филипп молча ждал, вопрос он уже задал и не собирался повторять.
Парень тяжело задышал, стараясь справиться с болью, упрямо посмотрел на Филиппа. Малюта, не дожидаясь приказа, сломал ему средний палец.
– Петр Застрожный! Его зовут Петр Застрожный! – завопил Чехов. – Он забыл о ней! Но, когда появилось видео… он снова ее захотел! Он хочет мою сестру!
– И кто этот Петр Застрожный? – процедил Филипп сквозь зубы, начиная терять терпение.
О проекте
О подписке