Читать бесплатно книгу «Солнечная тропа» Виктория и Алексей Варгины полностью онлайн — MyBook

ПОСИДЕЛКИ ДОМОВЫХ

На посиделки Лёнька с Хлопотушей отправились уже за полночь, когда Пески погрузились в короткий летний сон. Темнота не укрыла деревню полностью, и, продвигаясь вперёд, Лёнька ясно различал по сторонам контуры домов и похожие на призраки груды развалин. Тяжёлые ночные бабочки проносились мимо с жужжанием веретена и исчезали в лиловой мгле, а небо то и дело пересекали трепещущие тени летучих мышей.

Лёнька торопился за Хлопотуном, ни о чём не спрашивая и не пытаясь заговорить, словно безмолвная ночь наложила запрет на все слова и расспросы. Хлопотун сам прервал тишину, когда они свернули с улицы и очутились в дебрях заброшенного сада. К Лёньке сразу потянулись шелестящие лапы разбуженных деревьев, а ноги его запутались в силках высокой травы.

– Ты чего там завяз? – поторопил Хлопотун. – Держись меня, тут тропка есть.

Узкая тропинка смело повела их через буйные заросли, и сотни запахов хлынули на Лёньку дурманящей волной. Медовый аромат липы струился с высоких крон, а от земли навстречу ему поднимался густой мятный дух. Чёрная смородина выдавала себя благоуханием резных листьев, в которых пестовала она терпкие целебные ягоды. И где-то совсем рядом в тёплом воздухе то появлялось, то исчезало слабое дыхание ночной фиалки.

Дом для посиделок оказался целым и крепким на вид малышом. Одна-единственная ступенька вела на низкое крылечко. Дверь в избу была ему подстать: только мальчику и домовому впору пройти не нагнувшись. Вслед за Хлопотуном Лёнька перешагнул порог, миновал тесные сени и остановился в кромешной тьме.

– Долгой ночи, добрых дел, – сказал Хлопотун в эту темноту.

– Долгой ночи, – глухо ответил чей-то невидимый голос, – это и есть твой Лёнька? Сколько помню, люди к нам на посиделки не заглядывали.

– Толмач, – тихо промолвил Хлопотун, – то, что должно случиться, рано или поздно случается. Этот человек пришёл к нам не зря. А если ты сомневаешься в мальчике, испытай его сам.

Наступило молчание. Тот, кого звали Толмачом, видимо, задумался.

– Ну, будь по-твоему, – произнёс он наконец. – Может, ты и прав, Хлопотун. А ты, мальчик, вспомни сначала что-нибудь очень хорошее, а потом очень плохое.

Не успел Лёнька сосредоточиться, как в его сознании вспыхнул яркий свет и появился Акимыч со своей по-детски наивной улыбкой. Лёньку опять охватила горячая волна радости, и захотелось, как давеча, броситься на шею к деду. Но свет неожиданно померк, и вместо Акимыча Лёнька увидел бабушку. Она сидела, уронив руки на колени, устремив невидящий взгляд куда-то мимо мальчика, и тот понимал, что её печаль о погибшем муже не развеется никогда…

– Бабушка, – дрожащим голосом сказал он, – бабушка, не плачь, я так тебя люблю!..

– Успокойся, Лёня, – проговорил Толмач, возвращая мальчика в настоящее, – проходи и садись, доброму сердцу все двери открыты.

В этот миг темнота вокруг Лёньки сделалась прозрачной, и он увидел горницу и собравшуюся в ней компанию из пятерых домовых. Среди них Лёнька без труда угадал Толмача. Тот казался старше других, и его длинная шерсть серебрилась сединой.

Толмач сидел, облокотившись о деревянный стол, и смотрел на Лёньку умным спокойным взглядом. Хлопотун подтолкнул мальчика, и Лёнька присел на краешек длинной лавки рядом с домовым в пушистой, похожей на кроличью шёрстке. Пушистый не медля повернулся к нему и весёлым голосом спросил:

– А ты привёз из города игрушки?

– Нет… – растерялся Лёнька.

– Эх, жалко, вот бы посмотреть!..

– Да, напрасно ты, Лёнька, игрушек сюда не навёз, – подхватил домовой, сидящий у окна, – а то в нашем магазине одни платочки для гражданочек.

Домовой рядом с Лёнькой аж подскочил, хотел что-то ответить, но не нашёлся и только нахохлился.

– Ты Панамка? – догадался Лёнька. – Ты в магазине живёшь?

– В магазине, – нехотя буркнул домовёнок.

– А где твоя фуражка?

– Дома осталась…

– Вот, Лёнька, тебе и товарищ, – сказал Хлопотун, – а это у нас Кадило, – и указал на сидящего возле окна.

– Да-а, кадим понемногу, – отозвался тот, – но больше для собственного удовольствия, чем для пользы дела.

Лёнька ничего не понял, тем более, что никто не обратил внимания на реплику Кадила, а Хлопотун уже представлял следующего:

– А это наш многоуважаемый Пила.

– Меня зовут Запечный, – сердито возразил домовой.

– Звали тебя когда-то Запечным, – поправил Хлопотун, – но с того времени, как испортился твой характер, стал ты настоящей пилой.

– Да ещё и ржавой, – в тон Хлопотуну добавил Кадило.

– Ты же ещё и подзуживаешь? – взвился Пила. – Думаешь, не знаю, кто мне эту глупую кличку дал? А я всё равно Запечный.

– Да какой же ты Запечный, если у тебя печки нету? – невозмутимо спросил Кадило. – Живёшь ты в старом курятнике, и правильнее всего звать тебя Насестным.

– Посмотрим, где ты будешь жить, когда твоя бабка помрёт, – огрызнулся Пила, – может, ещё в нужник судьба загонит. Как мы тебя тогда звать будем?

– Да, – сокрушённо вздохнул Кадило, – с моим именем в нужнике жить нельзя. Придётся взять псевдоним – Запечный.

Пила вскочил в ярости, но его слова заглушил всеобщий смех.

– Ну, будет вам, – вмешался Толмач, когда веселье немного утихло, – кончай свой балаган, Кадило.

Кадило принял отрешённый вид, а Пила с глухим ворчанием опустился на лавку.

Лёнька обратил внимание на последнего домового, с которым Хлопотун не успел его познакомить. Этот последний не обронил ещё ни слова и вообще держался как бы особняком. Было похоже, что он думает о своём или о чём-то грустит. Хлопотун заметил Лёнькин интерес и подсказал ему:

– А это, Лёнька, твоего деда Акимыча бывший доброжил.

– Выжитень!.. – вырвалось у Лёньки.

Домовой и тут ничего не сказал, видимо, не желая вступать в разговоры. А может, ему тоже не нравилось теперешнее имя.

Доможил деда Фёдора был заметно выше прочих взрослых домовых, но сильно сутулился. Его шерсть не вилась, как у Хлопотуна, и не блестела, как нежная шубка Панамки, а висела длинными спутанными прядями. Лёнька представил, как зимней ночью Выжитень сидит в своём сарае и мечтает о тёплой избе деда Акимыча. В этот момент Панамка дёрнул мальчика за рукав:

– А ты в школу ходишь?

– Хожу, – ответил Лёнька.

– А зачем?

– Учусь там читать и писать…

– Зачем тебе писать? – не отставал домовёнок.

– Ну, например, я напишу тебе из города письмо, а ты его получишь и прочитаешь, как я живу.

Панамка хихикнул и отчего-то зашептал Лёньке в самое ухо:

– Если ты в городе обо мне подумаешь, я и без письма о тебе всё-всё узнаю в одну секунду!

– В городе вашем одна бестолока и суета, – вдруг ни с того ни с сего заявил мрачный Пила. – Живёте там друг у друга на головах и ужиться не можете.

– Неправда! – вспыхнул Лёнька. – Мы хорошо живём!

– Да какой там хорошо, если сосед соседа всю жизнь изводит, – упрямился Пила. – Домовому в вашем городе никогда не прижиться. Слыхали вы, что Куличик позавчера в Харино вернулся?

– Вернулся всё-таки? – задумчиво переспросил Толмач.

– И полгода не выдержал! Уж лучше, говорит, где-нибудь в сарае бедовать, чем в ихней чокнутой квартире.

– Чем же ему квартира не угодила? – поинтересовался Толмач.

– А тем, что испортила хозяев его! – и Пила отчего-то недобро посмотрел на Лёньку. – Попругиных-то в Харине все уважали – и Василия, и жену. А какой дом был – целый век ещё простоит! Куличик говорит, чуть не тронулся с горя, когда уезжал. А Попругин дом продал, да ещё и приговаривал, довольно, мол, нам в глуши пропадать, хочется пожить по-человечески, мне на заводе квартиру с удобствами пообещали.

– С какими удобствами? – перебил Панамка.

– А это когда нужник не в огороде стоит, а прямо в доме, возле кухни, – услужливо подсказал Кадило.

– Да ну?!

– Можешь не сомневаться. А печка, наоборот, за версту от дома выставлена, так что и не видать, кто её топит.

– Врёшь ты всё, – обиделся Панамка.

– Лёня, я правду сказал? – строго спросил Кадило.

Лёнька, смутившись, не знал, что ответить, но тут Пила продолжил свой рассказ:

– Прикатили Попругины в город, а им и говорят: отдельных квартир нету пока, поживите в общей.

– Это как же? – опять влез Панамка.

– А так, – поспешил ответить Пила, – что в одной квартире разом несколько семей живёт, и у каждой семьи только одна спальня своя, а остальное всё общее.

– Это зачем же так жить? – возмутился Панамка.

– Ну, сказано тебе, отдельных квартир не осталось! – терял терпение Пила.

– Так зачем было общие делать?! – в отчаянье крикнул домовёнок.

– Ты, колун бестолковый, – прошипел Пила, – я тебе сейчас объясню…

– Уймись ты в самом деле, – урезонил Панамку Хлопотун, – слова никому сказать не даёшь. Давай дальше, Пила.

– Ну, дальше поселились Попругины в этой квартире, и Куличик с ними. Такая, говорит, теснота была, как в поддувале. А главная беда, что невзлюбили Попругиных соседи и начали выживать потихоньку. В глаза ничего не говорят, а за спиной пакости делают. Жена Василия отвернётся в кухне, а соседка ей в кастрюлю плюх таракана и потом причитает: «Вот развелось проклятых, уже сами в суп прыгают!» Или попругинское бельё грязью вымажет и охает: «Ой, гляди, милая, простыни-то твои не отстирались!» Ну и жизнь, думает Куличик, тут надо держать ухо востро. И стал следить за соседями. Увидит, что те Попругиным напакостили, и всё обратно переделывает. Крутится день и ночь, только этим и занимается, а всё одно не успевает. Вот, говорит, в Харине я и дома, и в огороде, и на пасеке управлялся, а здесь за двумя вредителями не услежу.

А однажды ночью слышит Куличик, как Василию жена жалуется:

– До чего эта Анфиса Семёновна надоела! Переколочу ей завтра банки с вареньем и скажу, что кот в кладовку залез.

А Василий отвечает:

– Ну и правильно. Сколько ж нам терпеть? Я тоже завтра проводку так обрежу, как будто сама прогнила. Пускай посидят без света.

Ну, дела, думает Куличик, неужто и мои за диверсии примутся? Ну уж нет, варенье разбить не дам, пускай вы и мои хозяева. Взял и перепрятал соседское варенье. Так Любка Попругина со злости раскокала пустые банки и на кота свалила. И пошло-поехало. Такая в доме завелась карусель, что Куличик уже и не знал, за кем следить, чего спасать. И взяла его обида за хозяев. Эх, думает, до чего душевные были люди и в кого превратились! Знал бы такое, ни за что сюда не поехал. И теперь мне тут делать нечего. Вернусь в Харино, в свою избу, буду новым хозяевам служить, а если у них есть доможил, попрошусь к нему в помощники.

– А что, кто-то есть? – спросил Хлопотун.

– Нет, с новосёлами никто не приехал, а харинские решили в своё время не занимать избу год. На случай, если Куличик вернётся… Он и вернулся.

– Радуется, наверное, – подал голос Панамка.

– Радуется!.. Да он совсем голову от счастья потерял. Вот что ваш город делает! – со злостью закончил Пила, адресуя последние слова опять же Лёньке.

– Ну чего ты к нему пристал? – заступился за мальчика Хлопотун. – Все, что ли, в городе такие, как эти Попругины с соседями?

– Все! – с вызовом бросил Пила.

Хлопотун махнул лапой:

– Ну, пошёл пилить…

Должно быть, в это время Кадилу показалось, что становится скучно.

– Удивительно, как это некоторые в курятнике живут и всё про харинские дела знают, – ни к кому не обращаясь, заметил он.

Пила недовольно поморщился:

– Что же мне, безвылазно там сидеть? Я вчера в Харино ходил…

Кадило как будто с неохотой повернулся к нему:

– А может, тебе это приснилось? Ты же с тамошними домовыми дружбу не водишь, харинскими шишигами всех называешь.

– А я ко всем и не ходил. У меня там знакомая домованя…

– У тебя? – неподдельно изумился Кадило. – Да ты, однако, вострая Пила. Стой, уж не жениться ли ты собрался?

Пила понял, что снова попался на удочку к Кадилу, но было поздно.

– Собрался я или не собрался, тебе знать незачем! – отрезал он.

– Как так незачем? – резвился Кадило. – Очень даже зачем. Могу дельный совет дать. Ты ей не говори, что живёшь в курятнике, как петух, а её вместо наседки взять хочешь.

– Тьфу ты! – в сердцах плюнул Пила. – Да не нужен ей мой курятник, у неё дом есть!..

– А-а-а, – протянул Кадило, – так ты, значит, в её дом переселишься, среди харинских шишиг жить будешь… Пора тебе, Пила, возвращать прежнее имя, будешь у нас опять Запечным. Только как с нынешним быть? Очень оно тебе подходит. Давай мы тебя будем величать Запечной Пилой. Не обидишься?

Пила немного поразмыслил.

– Слушай, Кадило, отчего ты ко мне без конца цепляешься? Чем я тебе не угодил? – спросил он вдруг мирным, почти дружеским тоном.

– Не угодил? Да как ты мог такое подумать? – загорячился Кадило. – Я же люблю тебя, Пила! Как я буду жить, когда ты нас покинешь? Нет, без тебя я здесь не останусь. Возьми меня с собой, Пила, я тебе пригожусь!

– На что ты мне пригодишься? – с презрением ответил тот. – Кадилом дымить?

Кадило скорбно поглядел на него:

– Э-эх, предательская ты Пила!.. Да без меня ты в Харине через три дня прокиснешь и сверху паутиной обрастёшь!

– Оставь его в покое, – в другой раз осадил Кадилу Толмач, – этак до утра в своей любви не объяснишься. Вон Лёнька, чай, думает, что мы ради ваших петушиных боёв только и собираемся. Как тебе, Лёня, это безобразие нравится?

– Очень нравится, – признался мальчик, и все засмеялись.

– А ещё что-нибудь нравится?

– Ещё дом нравится. А чей это дом?

Бесплатно

0 
(0 оценок)

Читать книгу: «Солнечная тропа»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно