Лукин ненавидел бывать в деревушках, помеченных на карте мелким курсивом в скобках: (нежил.).
Даже свежесожженные селения (приходилось видеть в Африке и такие) не производили на него столь гнетущего впечатления, как медленно ветшающие дома с заколоченными окнами, покривившиеся заборы, заросшие небывало густой крапивой огороды…
Он медленно шел по главной и единственной улочке деревни и сам не понимал, что он здесь ищет.
Отпечатки огромных лап на высохшей до железобетонной твердости грязи? Или следы укусов гигантских челюстей на потемневших досках и бревнах? Не нашлось ни следов, ни отпечатков…
И на всем протяжении нескольких километров между его стоянкой и деревней не нашлось – он добирался сюда почти три часа, самым внимательным образом исследуя все полого спускающиеся к воде участки берега и подолгу осматривая в бинокль заросли камыша и озерную гладь…
Ничего.
Нашел в одном месте следы ходивших на водопой лосей и каких-то еще мелких зверьков – и все. Если в озере и обитало НЕЧТО, то на берег оно предпочитало не высовываться. И следов пребывания людей он тоже не обнаружил. Похоже, Лариса с Валерой оказались первыми за много лет посетителями заброшенного уголка…
«И понес же черт их именно сюда, – подумал Лукин с неожиданной злостью, – карта вся пестрит такими вот озерами, наверняка есть не менее красивые, так ведь нет…»
Он мысленно перебирал огромное количество фактов, старательно просеивая все, что помнил из своего огромного архива.
Много лет Лукин собирал любые сообщения о загадочных случаях, имевших место на озерах и реках разных широт: наблюдения за непонятными явлениями, сильно смахивающими на неизвестных науке существ; таинственные следы на берегах; загадочные нападения на домашних животных и странные исчезновения людей.
Только в последние годы он перестал пополнять свою коллекцию, перекочевавшую из набитых письмами и вырезками папок в компьютерные файлы, – с тех пор как по страницам желтой прессы запорхали сенсационные утки, авторы коих использовали в качестве неиссякаемых источников сведений исключительно потолок и собственный палец…
Лох-Несское диво и его младших братьев Лукин отмел сразу.
Их немало, многие курортные местечки стараются обзавестись на своих озерах чем-либо похожим. Но все они: и шотландская Морри (младшая сестричка небезызвестной Несси, будто бы живущая в Лох-Мораре, и, похоже, не выдержавшая конкуренции с родственницей в схватке за кошельки туристов); и канадские Ого-Лого и Поуник; и американский Шамп, и скримслы, которыми могло похвастаться почти каждое уважающее себя скандинавское озеро – так вот, все мифические гиганты нравом отличались на редкость кротким. Даже на многочисленных сувенирах, проспектах и календарях они отнюдь не скалили кровожадно зубы, наоборот, имели вид вполне дружелюбный, не способный отпугнуть туристов перспективой гибели на клыках ожившего мифа…
И, конечно, ни одного свидетельства о нападении живых легенд на людей в архиве Лукина не хранилось.
Но имелись в его коллекции и другие случаи – загадочные, кровавые, некоторые так и не разгаданные…
Значительная часть их была связана именно с ящерами. Не с заплутавшими меж времен динозаврами – с вполне реальными крокодилами, аллигаторами, гавиалами.
Твари эти отличаются большой подвижностью как на воде, так и на суше, а также врожденной тягой к путешествиям. И порой обнаруживаются в краях, где их появления никто и никак не ожидает (жители районов, в которых заведомо обитают подобные рептилии, приближаются к воде с куда большей осторожностью).
А еще порой аллигаторы и их собратья оказываются в совершенно не подходящих для них местах не путем естественных миграций, но случайно: сбегают из зоопарков и зверинцев или выбрасываются хозяевами, разочаровавшимися в экзотичных любимцах… И встречи ничего не подозревающих граждан с оголодавшими беглецами завершаются весьма печально.
Но подавляющее число таких историй произошло отнюдь не на севере Европы – за океаном, в Америке и в других теплых краях.
При всем напряжении фантазии Лукин никак не мог представить, как такое могло оказаться здесь: зоопарки и цирки по здешним берегам никогда не путешествовали, и в окрестностях не наблюдалось новорусских вилл, в бассейнах которых мог бы обитать ящер, способный напасть на человека…
Хотя, хотя, хотя…
Лукин смутно помнил, что на похожем глухом озере в Псковской области лет двадцать или двадцать пять назад несколько сезонов проводился эксперимент по выживанию крупных приматов, шимпанзе и горилл, в наших условиях.
На остров (волосатые родственники человека плавать почти не умеют) весной выпускали партию обезьян, и до осени они существовали под наблюдением ученых исключительно на подножном корму.
Все шло хорошо, аборигены знойной Африки быстро переключились с бананов на ягоды, орехи и грибы, ловили и ели лягушек, личинок и улиток. Уже шли разговоры о попытке оставить часть зверей на зимовку – шерсть достаточно густая, живут же в Японии обезьяны в зоне вечных снегов.
И тут случился казус: с острова бесследно исчезла пара горилл…
О похищении речь не шла, горилла сама кого хочешь похитит – не то парочка самостоятельно освоила нехитрое искусство плавания, не то использовала в качестве плота прибитое ветром к острову большое дерево. Эксперимент быстренько свернули, а по ближайшим районам много лет гуляла, на радость любителям нездоровых сенсаций, легенда о диких и волосатых лесных людях…
Лукин достал блокнот и записал быстрым почерком: “Проверить, не было ли на озере ученых? Чем занимались?”
Подсознательно ему хотелось, чтобы давящая на психику деревня оказалась покинутой из-за происшествий с местными жителями: бесследно исчезавшая скотина, непонятным образом опрокидывающиеся при тихой погоде лодки или еще что-либо подобное.
Это могло бы дать хоть какой-то след в его слепых поисках.
Но действительность (Паша успел рассказать в их первый и последний совместный вечер на озере) была проще и грустнее.
Деревня умирала постепенно: сначала укрупнили совхоз, затем закрыли школу и амбулаторию – молодые, кто с детьми, поневоле потянулись в поселок, на центральную усадьбу; оставались доживать старики, а их становилось все меньше; магазинчик работал сначала три дня в неделю, потом день, потом поездила один сезон автолавка – и это прекратилось; электроветку, обрывавшуюся часто по зимнему времени, до весны не чинили – дорогу не чистили, машине монтеров не пробиться…
И оставшиеся старики съехали помаленьку к цивилизации поближе, в поселок; одно время наезжал кое-кто на лето, потом перестали – дорога почти непроезжая, электричества нет, телефона нет, магазина нет…
Остался труп, разлагающийся труп когда-то живого места.
Пашка говорил, что даже охотники, забредавшие сюда про осеннему времени, избегали постоя в заброшенных домах: дескать, в оставленном людьми жилье быстро заводятся и слишком вольготно чувствуют себя жильцы другие …
Чепуха, конечно, но он почувствовал нешуточное облегчение, выехав наконец из деревни.
Дальше вдоль озера дорога шла абсолютно никакая – похоже, и в лучшие времена никто, кроме тракторов и лесовозов, по ней не ездил. Пришлось почти сразу включить второй мост, но трижды и это не помогало – Лукин вылезал из кабины, нарубал в окрестных зарослях жерди и мостил импровизированные гати – родники дальнего берега, за деревней вовсе уж низкого и болотистого, не смогло иссушить даже нынешнее небывало жаркое лето…
Топор легко вгрызался в податливую древесину ольховой поросли – работа чисто механическая, руки делали все почти без участия сознания и Лукин продолжил свои прерванные визитом в мертвую деревушку дедукции.
Следующим пунктом повестки у него шли рыбы.
Вообще-то люди едят рыб гораздо чаще, чем рыбы людей.
Но в этом правиле, как и во многих других, встречаются исключения – есть уголки, где люди составляют преимущественную пищу некоторых рыб. На иных островках Океании земля в большом дефиците, под кладбища свободного места нет – хоронят в океане, на радость прибрежным акулам. В бухтах, служащих местом упокоения аборигенов, акулы разжиревшие и ленивые (их не ловят – табу!) и к добыванию другой пищи уже не способные.
Акулы…
Это вариант, это уже версия. Лукин хорошо знал, как в крохотном мозгу морских хищниц порой что-то закорачивает, и в результате их охватывает непреодолимая страсть странствовать по пресным водам.
Несколько лет назад два американца вышли на речку половить рыбки (а если говорить начистоту – побраконьерствовать лосося). Финал ловли удивил – гигантская рыбина накрутила на себя несколько перегораживавших речку сетей и, с огромным трудом вытащенная на берег, оказалась белой акулой почти в тонну весом. Самое любопытное в том, что эпопея происходила на речке шириной не более двадцати метров и на расстоянии почти полутора сотен миль от атлантического побережья. Власти, кстати, не стали затевать иск о браконьерстве; больше того, вполне представляя, что могла натворить такая зверюшка с ничего не подозревающими людьми, отдыхавшими на речке, – даже выписали премию ловцам для компенсации изодранных снастей.
Не всегда подобные истории заканчивались удачно.
Известный ловец акул капитан Янг в своей книге упоминал кровавую драму, развернувшуюся на другой небольшой реке, опять-таки в США. Там были жертвы – рыбак (его лодку, кстати, тварь тоже опрокинула!), несколько купавшихся мальчишек и собака; в конце концов акулу изловили, и большей части нападений вполне удалось бы избежать – но никто не сумел сразу поверить, что в их речке могло завестись такое…
«Вот это очень похоже… – думал Лукин. – Не фантастика типа “Легенды о динозавре”… Замкнутых озер здесь мало, почти все сообщаются между собой протоками или речками, – и имеют водную связь с морем. Правда, в наших северных морях акулы с репутацией людоедов редко встречаются… так ведь и купальщиков не густо, не Австралия. Но сельдевая акула вполне обычное дело – режет, как ножом, сети, ворует рыбу, промысловики ее ненавидят… На человека вроде не нападает, но профессионалы считают потенциально опасной любую акулу длиннее метра. Если такая четырехметровая рыбка, или несколько рыбок, умудрились сюда просочиться… привычной пищи нет… могли вполне напасть на лебедя… и на человека. Значит тварь (твари?) голодная. Значит поймать ее можно… при наличии необходимого оснащения…»
Лукин живо представил картину: уазик медленно подруливает к районной прокуратуре, сзади на импровизированной волокуше тащится огромная туша, вычерчивая зигзаги в пыли слабо конвульсирующим хвостом.
А потом, когда все для Лариски благополучно закончится, огромная голова, высушенная и залакированная, украсит стену его кухни, среди навеки оскалившихся щук, судаков и тайменей – и они сразу покажутся мелкими и несерьезными.
Это будет рекорд мира для пресноводных водоемов: в полном смысле во-о-о-от такая! Удочку можно будет сломать о колено, поставив ногу на голову побежденного монстра – крупнее все равно в жизни не поймаешь.
Дорога, пусть и плохая, закончилась – уперлась в канаву глубиной метра два с лишним, с крутыми откосами. Наводить переправу еще и здесь Лукин не собирался, до вытекающего из озера потока оставалось меньше полукилометра, он решил прогуляться пешком. Достал из машины удочку и спиннинг – ему хотелось все же отведать ухи, пакеты быстрого приготовления также быстро и надоели. Ружье на всякий случай прихватил с собой, закинув на спину…
Дошел он минут за двадцать, рыбалка не задержала – с этого берега тоже абсолютно не клевало. На блесну позарился единственный окунек-маломерок, отпущенный Лукиным обратно в озеро…
«Интересно, связано бесклевье как-то с моей гипотезой?.. Сколько надо акул, чтобы серьезно обезрыбить озеро таких размеров?.. Не похоже… тут что-то другое… Какая-нибудь магнитная буря, отбившая рыбам аппетит дня на три, они на такое чутко реагируют…»
Течение в вытекавшей из озера протоке оказалось довольно быстрым, а ее размеры вполне подходящими – легко могла прокрейсеровать и оказаться в озере хоть двадцатитонная китовая акула. Китовые, правда, на людей вроде не нападают… Ниже по течению доносился ослабленный расстоянием шум воды (порог? перекат?) и Лукин отправился на звук, продираясь сквозь густой прибрежный подлесок, никаких троп здесь не осталось.
Там шумел водопад, невысокий, метра два с половиной, но живописный – за ним поток резко замедлял свой бег и разливался на болотистой низменности поросшим осокой озерцом, на карте не обозначенным.
«Вот так…. И никакая акула тут не проплывет вверх по течению. Хотя… для лососей такой водопад не преграда, они запрыгивают и на более высокие…»
Перед глазами встала совершенно живая картина: вода внизу, под водопадом, в вымытой падающей струей яме внезапно вскипает, огромная четырехметровая серая туша взлетает в воздух и с шумом и фонтаном брызг хлопается уже наверху, по другую сторону преграды.
О проекте
О подписке