Она осталась в темноте: ни фонарика, ни зажигалки, ни «коптючек».
И где-то в этой тьме был Леха с ножом. Упорно преследовал ее. Наташа надеялась: кровопотеря сделает свое дело, он упадет и больше не встанет… А он не падал, упрямо тащился за ней. Шел без света, ступал осторожно, но Наташа слышала шаги.
А ведь казалось: она выиграла, и теперь самая главная задача – не сблевать Лехе в трусы, разило оттуда так, что вонь близкого скотомогильника отступила на второй план. Наташа знала, что и от нее несет не лучше: воду, едва сочившуюся по стене, они собирали тряпками, потом отжимали, – едва хватало, чтоб не умереть от жажды, не до мытья. Знала и терпела, подавила рвотный рефлекс и смогла взять в рот: победа! мой! эта курица никогда ему такого не делала…
Он заговорил – и весь просчитанный план Наташи рассыпался, и ощущение победы исчезло, и остался только вонючий хер у нее во рту.
Она стиснула зубы. Рефлекторно, не задумываясь о последствиях.
Позже, убегая во тьме, сообразила: так даже лучше, новый расклад всех устроит, плевать, что мужское мясо жестче, чем женское.
Но сначала он должен сдохнуть от кровопотери. А до того не должен зарезать Наташу. Однако Леха был упрям и никак не хотел подыхать…
Она вновь упала, как падала уже несколько раз, но падение показалось странно растянутым, замедленным.
Голова хрустко приложилась о твердое. Наташа так и не сообразила, что к крысиному уступу ее пригнал не Леха – ее собственный страх, превращавший в звук шагов грохот пульса в ушах.
Сознание она не потеряла. Лишь тело стало ватным, бессильным. В щеку ткнулась крысиная мордочка – мягкая, щекотная, даже нежная. Наташа поняла, что надо вскочить, полтора метра – ерунда, подтянется, вскарабкается… И осталась лежать, как лежала.
Епифан не преувеличивал, говоря про Милиного папу. Тот действительно мог многое, и поставил на уши всех, когда после недели поисков в катакомбах стало ясно: Саблино – ложный след.
Прошерстили все станции по всем железнодорожным веткам, куда можно было доехать из Рыбацкого. Не сразу, но сыскались свидетели, видевшие, как шестеро сошли с платформы и двинулись через поля.
Дальнейшее стало делом техники – эмчээсовской, и строительной, и военной – мобилизованной на спасательные работы.
Мила звуки работ игнорировала. И ворвавшиеся в пещеру яркие лучи фонарей проигнорировала. И людей в измазанных спецовках.
Она сидела у костра, осоловевшая от сытости. Воняло подгоревшим мясом, – коптить его впрок Мила толком не умела.
Сидела и блаженно улыбалась: еды много, еды хватит на всю жизнь и даже еще останется.
23.11.2017
Детская кроватка роскошная… Со всеми современными наворотами: может изменять глубину по мере роста малыша, и форму тоже, превратившись из круглой в овальную, и снабжена вращающимся «мобилем» с набором забавных игрушек, и прочая, и прочая… И никаких ДСП, разумеется: настоящее цельное дерево, причем не их дешевых, – карельская береза… Хорошая древесина, прочная.
Удар!
На древесине появляется глубокая вмятина, но кроватка выдерживает. Бутылка с виски тоже выдерживает – эксклюзивная ограниченная партия, толстое фигурное стекло, уронишь на пол, хоть бы и на каменный, – не разобьется. Хорошо иметь возможность покупать дорогие и прочные вещи… Но иногда, если возникает душевная потребность что-то разбить и разломать, – случаются такие накладки.
– Сережа… – В дрожащем женском голосе смешалось множество эмоций, но главная из них – страх.
Импозантный мужчина лет пятидесяти не слышит. Или не обращает внимания. Резко дергает пробку, – не столько отвинчивает, сколько срывает с резьбы, припадает губами к горлышку. Благородный продукт кентуккийских винокуров проливается на дорогой костюм, на сорочку. По назначению тоже попадает немало…
– Сережа…
Мужчина, подкрепившись, вновь принимается за кроватку. Теперь он бьет ее ногами. Остервенело, бешено. Продукция итальянских обувщиков более успешна в борьбе с карельской березой, чем изделие стеклодувов. Дерево с хрустом ломается, мобиль с жалобным звуком улетает куда-то в сторону. Кровать повержена, и тайфун вандализма меняет вектор: под атакой игрушки, их в детской множество, – новеньких и дорогих, не распакованных. Теперь некоторые покидают коробки силой обстоятельств, вылетают из них от ударов ногами. Другие гибнут, как были, в упаковках.
Потенциальных объектов для разрушения остается все меньше.
– Сережа…
Других слов не осталось, пропали, попрятались от страха, потому что импозантный мужчина сейчас страшен… С такими лицами убивают, не задумываясь. Мужчина слетел с резьбы, как пробка с бутылки виски.
Женщина на вид вдвое моложе. Лет двадцать пять, двадцать шесть… А месяц – примерно восьмой. Тоже на вид.
Мужчина с бутылкой – ее муж. И отец будущего ребенка… По крайней мере до недавнего времени он считал именно так.
– Сережа, нам надо поговорить…
Другие слова наконец-то нашлись… Они словно переключают триггер в голове мужчины. Эпидемия разрушений прекращается, занесенная нога опускается без удара. Взгляд на бутылку, – в ней осталось не больше четверти, по ходу дела мужчина еще пару раз прикладывался, но куда больше расплескал, размахивая бутылкой без пробки.
Резкий взмах! – почти небьющаяся емкость разбивается-таки, – коричневая клякса на детских обоях, с нее опадают осколки стекла, языки жидкости тянутся вниз, от одного веселенького зверенка к другому.
– Не-е-е-е-ет, – мужчина произносит это слово очень протяжно, покачивая головой. – Говорить мы с тобой не будем… Мы займемся разными делами, общих дел у нас больше нет. Я сейчас вызвоню шлюху, или двух, или трех, сколько захочу, столько и приедет. И я буду их трахать на нашей семейной кровати… Ты ведь, сучка, там трахалась со своим кобелем? Не отвечай, все равно соврешь, и про кобеля можешь не рассказывать, все узнаю сам… Так вот, я буду трахаться, а ты будешь сидеть взаперти и думать, что я завтра с тобой сделаю.
Он говорит, а губы кривятся в улыбке, и та страшнее, чем недавнее бешеное выражение лица. Улыбка намекает: может сделать все, реально все, включая самое страшное…
За несколько часов до того.
Дорогая фешенебельная клиника, та же женщина на приеме, и сейчас она спокойна, в хорошем настроении, – беременность протекает не просто нормально, она, можно сказать, эталонно протекает.
О чем и говорит сидящий напротив врач, просматривая результаты очередных исследований и анализов. В тоне явственно слышится: у нас иначе и быть не может, запомните, и мужу передайте, и всем подругам расскажите, – потраченные здесь немалые деньги не выброшены на ветер, они инвестированы в здоровье. Его, как известно, не купишь, но сберечь, сохранить можно… Если с умом выбрать клинику. Нашу.
За окном начало лета, солнце и высокая липа. Жалюзи шинкуют солнечный свет ломтиками, и очень стильный медицинский костюм доктора похож на шкуру зебры, – женщина улыбается этому сравнению, муж вчера купил зебру, огромную мягкую игрушку, он все любит запасать заранее, такой уж человек, патологически предусмотрительный…
Эти ее мысли и улыбка – последние в нормальной и мирной жизни, дальше начнется кошмар, но женщина не подозревает о том, и не наслаждается моментом, и не старается его растянуть… Она просто улыбается.
Кошмар начинается заурядно. Доктор, не меняя тона, произносит, кивая на медкарту:
– На самом деле я немного поспешил: здесь подшиты результаты не всех возможных исследований, что мы проводим при беременности… Есть у нас еще одна услуга… дополнительная… Но ее заказывают обычно не будущие матери, а их мужья… В особых случаях… Вы меня понимаете?
– Не совсем.
Взгляд у женщины становится тревожным. Но она пока не понимает… Или не хочет понять, гонит от себя понимание.
Доктор встает, подходит к окну. Поднимает жалюзи. В кабинет врывается поток яркого света. И тени от ветвей и листьев липы. Врач усаживается обратно и говорит все открытым текстом. Только смотрит отчего-то в сторону, будто обращается к шкафу с застекленными дверцами.
– Я имел в виду установление отцовства по ДНК. Надежный метод, очень редко дает сбои…
По докторскому профилю ползает резкая, контрастная тень от ветки липы. Кажется, что из уха высунулся, наполовину выполз какой-то червеобразный мозговой паразит, – и пытается заползти в рот…
Врач вновь поворачивается анфас. Мозговой червь исчезает.
– Но все же ошибки случаются… Примерно с такой вот вероятностью… Вы меня понимаете?
Одновременно со словами он рисует цифры на бумажке, показывает женщине издалека, в руки не давая.
Вероятность выражается не в процентах. И не десятичной дробью. У вероятности отчего-то много нулей. И отчего-то после нее нарисован значок доллара.
Чуть позже.
Женщина в машине, с водителем, возвращается домой, в свой загородный особняк.
Сидит, смотрит вперед невидящим взором… Мысли далеко. Вернее, одна мысль: где раздобыть деньги?
Срок – три дня. Денег нет. Задача не имеет решения.
Карточка безлимитная, но счет под контролем, снять нужную сумму наличными – мгновенно возникнут вопросы, ответов на которые не придумать…
Украшения?
Да, они стоят немало, наверное, хватило бы… Однако бриллианты так просто не взять, в ломбард не отнести… Они лежат в запертом сейфе, ключи у мужа…
Решения нет… И все-таки она надеется что-то придумать. Вдвоем придумать…
Три дня – большой срок… Вдвоем они что-нибудь придумают… Обязательно.
Она не догадывается, что трех дней у нее нет… Даже одного нет, – муж уже в курсе – он предусмотрительный, все проверяет, ничего не пускает на самотек… У него с потрохами куплен свой человечек в клинике, – и результаты теста получены помимо врача-взяточника.
Она возвращается и вскоре начинается разрушение детской…
Тот же день, вечер.
Женщина в гостевой комнате особняка. Под домашним арестом. Ни телефона, ни прочих средств связи. Дверь не заперта, но за ней два лба-охранника. На вопросы не отвечают, на просьбы не реагируют. А как, бывало, бросались выполнять любое пожелание хозяйки… Одну просьбу, впрочем, уважили, причем дважды, – отконвоировали до туалета и обратно.
Она сидит на кровати, другой мебели в комнате не осталось, вынесена. Только встроенный книжный шкаф, его не убрать, не разломав стену. Книг в нем нет – лежат стопками глянцевые журналы, рекламные каталоги. На всех – улыбающиеся лица довольных жизнью людей. Ей кажется, что вся эта макулатура оставлена здесь специально, для издевки…
Случайно так получилось или нет, но супружеская спальня невдалеке. Судя по звукам оттуда, муж обещание сдержал… Вызвал шлюху. Или двух. Или трех. И трахает. На супружеской кровати.
Тревожно. Очень тревожно…
Все в доме не так…
Водили ее в дальний туалет, для прислуги, – спартанский закуток с унитазом, никаких излишеств. Прислуга куда-то исчезла, вообще вся… Охраны больше обычного, у всех морды кирпичами, смотрят в сторону… Ни одного сочувствующего взгляда.
Даже пес ведет себя более чем странно… Воздух в доме буквально наэлектризован предчувствием нехорошего, близящейся беды…
Страшно… Боже, как ей страшно…
Семейная жизнь закончилась, и совсем не так, как они планировали с настоящим отцом, – об алиментах можно позабыть, а раздел имущества и без того не предусмотрен брачным контрактом.
Но все это сейчас неважно… Алименты, имущество… Женщина о них не вспоминает.
Вспоминает другое. В бизнесе мужа есть кое-какие темные моменты, о которых она предпочитала не знать… Бродили, бродили слухи о всяком… О смерти конкурентов или компаньонов, например, на редкость своевременной.
Она не брала в голову, не задумывалась… Богатым и успешным всегда завидуют, и чего только не сочиняют о них.
А теперь призадумалась, но не верит, не желает даже мысленно допустить самое страшное… Да, он ее выгонит, как взял, без ничего. И все… Все! Ничего страшнее того не случится…
Успокаивает сама себя и сама себе не верит.
В глубине мозга сидит маленький пессимист… Или маленький реалист… Он знает: произойти может что угодно.
Чуть позже.
– Тебя убьют. И меня. Без вариантов. У всей охраны взяли кровь на анализ, у прислуги тоже. Результаты будут к утру.
Ему тридцать с небольшим… Чеканный профиль, уверенный голос, – не дрогнувший даже сейчас, когда речь зашла о смерти обоих.
Она не спрашивает, отчего он так уверен в фатальном исходе… Он начальник охраны, он знает, а о большем лучше сейчас не задумываться…
– Мы сбежим, да? Попозже, когда все угомонятся?
Он объясняет: так просто не получится. Бодигардов от дверей он отослал с поручением, но внешняя охрана получила инструкции лично от хозяина. К тому же вырваться отсюда – лишь начало…
– Нас будут искать и найдут. Ничего не готово, нет новых документов, ничего… Долго в прятки не поиграем.
Она не понимает его… Их утром убьют – а он так спокоен?! Что, вообще, происходит?!
Он обнимает подругу, целует, нежно поглаживает торчащий живот.
– Не волнуйтесь, маленькие. Вам сейчас вредно волноваться. Если нельзя сбежать, необязательно сидеть и ждать, когда придет кирдык. Можно планово отступить. Можно напасть самому… Интересно, для беременных шьют черные траурные платья?
За дверью слышатся голоса возвращающихся бодигардов. Он торопливо выходит, шепнув на ухо: «Все разрулю». Она чувствует: не пустые слова, настроен и впрямь решительно… Но ей от той решимости только страшнее.
Еще позже.
Долгий истошный вопль. Женщина бросается к дверям. Напуганный малыш толкается в утробе. Охранники сами встревожены, ничего не понимают, но женщину не выпускают. Один привалился спиной к двери – не сдвинуть, не выглянуть наружу даже в щелку.
Она не знает, кто и зачем кричал… Но показалось (или не показалось?) что вопил ее муж… Все закончилось? Вдова? Можно успокоиться и пролистать каталог в поисках траурного платья для беременных?
Там, за дверью, какая-то суета. Слышны голоса, слов не разобрать. Кто-то с громким топотом пробежал мимо по коридору. Шум стихает. И все… Ничего не известно, ничего не понятно.
Несколько минут она проводит, как на качелях: вверх-вниз, вверх-вниз… От надежды к отчаянию. От отчаяния к надежде. Малышу такие качели не нравятся, он протестует все настойчивее.
Не закончилось ничего…
Выстрелы! Один, второй! Короткая пауза – и еще три, один за другим.
Теперь она стоит у дверей и сомнений нет: стреляют в спальне. В процессе превращения во вдову явно что-то пошло не так…
Ноги не держат. Малыш беснуется. Она добредает до кровати, садится, затем заваливается на бок, вцепившись в руками в живот… С ней произошла странная метаморфоза: сил бояться и тревожиться не осталось. Вопрос, что произойдет раньше: ее убьют или случатся досрочные роды? – вызывает вялый интерес… Словно речь идет о судьбе героини на редкость скучного сериала. Хочется спать. Уснуть и проснуться в нормальном мире, убедиться, что привиделся кошмар, – и побыстрее его забыть, и никогда не вспоминать… Малыш притих, и она начинает засыпать.
Но кошмар не желает так просто отпустить свою жертву, позволить ей ускользнуть в бессознательность.
В притихшем доме снова начинается пальба. Не в спальне, кажется… Натуральная перестрелка, беглый огонь. Женщина слышит топот за дверью, ее охранники не усидели, рванули туда.
Ей страшно, ей уже не хочется знать, что происходит. Но и на месте не усидеть, вернее, не улежать. Встает – и тихонько, вдоль стеночки, ноги плохо держат, – туда. В доме происходит странное и страшное, но неизвестность еще страшнее.
Дверь никто не охраняет. Коридор пуст. Действие переместилось в обширный холл первого этажа.
Выстрелы больше не звучат, и все равно в холле – самая настоящая бойня. Главный ее персонаж – Фредди, добродушнейший пес, совершенно безобидный, невзирая на громадный размер.
Мир скатился в кошмар – и добродушие пса исчезло, прихватив с собой безобидность. По холлу мечется окровавленный мохнатый демон. Вокруг него тела, располосованные чудовищными клыками. Змеятся выпущенные кишки. И кровь, очень много крови…
От этого зрелища желание женщины наконец-таки сбывается. Она проваливается в благодатное черное ничто.
Чуть позже.
Она быстро очнулась, – и прекрасно помнит, что происходило перед обмороком, и безмерно удивляется, что не родила… Она лежит, не в силах встать, и не понимает, как ее любовник умудрился подготовить и сотворить ТАКОЕ. Пса, допустим, можно ввести в бешенство каким-то препаратом… Но остальное?!
Она лежит в коридоре, ведущем в холл, и вдруг понимает: а ведь там ничего не закончилось… Кое-как поднимается на ноги, видит: декорации те же, густо залитые красным, но персонажи поменяли состав… И пьеса другая. Классический любовный треугольник: любовник жестоко избивает ногами мужа, затем мочится на его лицо, а жена – ошарашенная, онемевшая – со стороны наблюдает мизансцену. Выпученными глазами.
Кульминация пьесы явно недотянута: любовник стреляет в голову мужу. Как-то просто и буднично, без финального патетического монолога, без какой-либо театральщины. Короткая фраза – бах! – большая клякса из крови, из частиц костного вещества и мозга.
Теперь-то она точно вдова… Медицина такое не лечит. Но как объяснить все произошедшее людям в погонах, от которых скоро здесь будет не продохнуть?
Вдову крайне интересует этот вопрос… Больше, чем все остальные: кошмар закончился, но надо избежать его последствий, не допустить, чтобы они обернулись новым кошмаром… Она зовет любовника по имени, времени мало, надо срочно сочинить съедобную для следствия версию.
С любовником происходит нечто странное… Смотрит на подругу, поднявшуюся наконец на ноги, словно бы не узнавая. И движется странно, пластика как не своя… Женщина вдруг понимает: перед тем, как пристрелить ее супруга, любовник произносил что-то непонятное. И каким-то не своим голосом…
Вдова вновь обращается к убийце мужа, – громче, тревожнее, словно рассчитывает докричаться сквозь невидимую стеклянную стену… Он будто не слышит. Поднимает пистолет, берет ее на прицел… Чужие движения. Чужой взгляд чужого человека.
Но стреляет он все же не в нее, в себя. Бах! – и вторая кроваво-костно-мозговая клякса. На общем фоне она почти не заметна. Тело любовника падает на тело мужа.
Женщине нестерпимо хочется проснуться. За окнами воют сирены.
Она падает, корчится, хватается за пах – и чувствует, как по пальцам течет мокрое и горячее.
О проекте
О подписке