Спустя какое-то время мистер Данс оказывается в усадьбе Трелони перед обоими джентльменами, перед доктором и сквайром. Сцена доклада, кстати, описана Хокинсом крайне любопытно:

«Таможенный надзиратель выпрямился, руки по швам, и рассказал все наши приключения, как заученный урок. Посмотрели бы вы, как многозначительно переглядывались эти два джентльмена во время его рассказа!»

Красота… Королевский чиновник навытяжку стоит перед двумя развалившимися в креслах людьми, – и рапортует, словно школьник учителям. Нет, кто бы ни считался официальным начальником мистера Данса, но в жизни он подчиняется сквайру Трелони. И наверняка получает за это деньги. Потому что никакого дополнительного вознаграждения за свой старательный рапорт Данс не обрел – его поблагодарили, ему налили кружку пива, – и довольно бесцеремонно выставили.

Причем выставили тоже примечательно. Доктор говорит не самому Дансу, а сквайру следующие слова: «Когда Данс выпьет пива, ему, разумеется, надлежит вернуться к своим служебным обязанностям». Иди, дескать, работай, будешь нужен – позовем.

Но реплика доктора обращена к Трелони и выглядит как совет, с которым сквайр соглашается. И нам становится ясно, кто самый главный в этой небольшой и неформальной организации, к королевской таможне имеющей весьма косвенное отношение.

Данс уходит. Хокинс остается. Как ни странно, его статус в организации выше, чем у Данса. Что не совсем понятно – опасно и глупо вовлекать в незаконные дела мальчишку, пусть даже унаследовавшего «Адмирал Бенбоу» со всей его тайной изнанкой…

Ничего странного. Хокинс не мальчишка, хоть и именует себя именно так на протяжении всего мемуара. Но иногда проговаривается… Про эпизод со схваткой на тесаках во время штурма блокгауза мы уже вспоминали – жестокий рукопашный бой занятие явно не мальчишечье.

Забежим вперед и рассмотрим еще один эпизод, произошедший много позже: Хокинс захватывает «Испаньолу», убивает Хендса, после чего избавляется от второго тела, от мертвого ирландца О’Брайена: «Я поднял его за пояс, как мешок с отрубями, и одним взмахом швырнул за борт».

Одним взмахом… Через фальшборт… Как мешок с отрубями… Мальчишка – тело взрослого мужика. Сколько лет мальчонке-то?

Хокинс – никакой не мальчик. Хокинс – молодой человек, причем физически весьма развитый. Не швыряют мальчишки взрослых мужиков за борт одним взмахом. Такое и мужчине не каждому под силу.

* * *

А зачем сквайр Трелони прикормил таможенного надзирателя Данса настолько, что стал для него прямым и главным начальником?

Надо полагать, именно для того, чтобы тот не обращал внимания на контрабандные товары, проходящие через «Адмирал Бенбоу». Чем еще может быть полезен таможенный чиновник? Пожалуй, ничем…

История мистера Данса стара, как мир, – маленькое жалованье, большие полномочия, люди, готовые платить за приватные услуги… «Редрут, договорись с таможней!» – «Таможня дает добро, сэр!»

Мистера Данса понять можно. Но как понять сквайра Трелони? Ему-то зачем связываться с контрабандой? По всем ведь признакам он очень состоятельный человек…

Признаки обманчивы. В деньгах зимой 1746 года сквайр Трелони нуждался отчаянно. Отчего так получилось, мы разберемся чуть позже. А пока лишь констатируем факт: среди прочих источников дохода сквайра есть и доля от потока контрабандных грузов, проходящих через трактир Хокинсов. Со всякой шушерой, вроде Черного Пса, сквайр не общался. С получателями товаров тоже. Он общался с посредником, с мистером Хокинсом-старшим, получая из его рук свою долю. Общался с Дансом. Общался с доктором Ливси – дабы подчиненная мировому судье местная полиция сквозь пальцы смотрела на перевозчиков, развозивших по суше товары от места выгрузки.

Предположив ранее, что юный Хокинс об отцовском бизнесе знал или догадывался, но активно в нем не участвовал, мы поспешили. Не так уж Хокинс юн, коли одним взмахом швыряет взрослых мужиков за борт. И отец вполне мог заранее привлечь отпрыска к семейному делу. Косвенно об этом свидетельствует описание того, как Хокинс и его мать добрались до денежного мешка Билли Бонса: «Тут были собраны и перемешаны монеты самых разнообразных чеканок и стран: и дублоны, и луидоры, и гинеи, и пиастры, и еще какие-то неизвестные мне. Гиней было меньше всего, а мать моя умела считать только гинеи».

Как интересно… Юному Джиму, кроме родной валюты, известны французские луидоры… И испанские дублоны… И колониальные пиастры, они же мексиканские доллары… Откуда? По дальним странам он не путешествовал, впервые покинул Англию лишь позже, на борту «Испаньолы». На Британских островах дублоны хождения не имели (в качестве резервной валюты в середине восемнадцатого века использовались муадоры, золотые монеты Португалии, находившейся с Англией в тесной военно-политической унии; муадоры были вписаны в английскую денежную систему и равнялись двадцати восьми шиллингам).

Может быть, дублонами и луидорами изредка расплачивались моряки, забредавшие в «Адмирал Бенбоу»? Может быть. Но тогда мать Хокинса тоже должна быть знакома с этими монетами и представлять их обменный курс – как иначе отсчитывать сдачу? Но она с ними не знакома. Она знает лишь родные английские гинеи.

По надписям незнакомые монеты Джим опознать не мог, ведь на них не чеканили «1 луидор» или «1 дублон», названия это народные (первое происходит от имени короля Людовика, второе от номинала, равного двум пистолям). Откуда у Хокинса-младшего нумизматические познания? Надо полагать, что значительную часть контрабандного потока составляли колониальные товары и товары с континента. Их поставщики вполне могли расплачиваться за услуги Хокинсов и колониальной валютой, и французской, и испанской… Если эти деньги так или иначе бывали в руках Хокинса-младшего, можно предположить, что он тоже был в деле. Помогал отцу и готовился стать его преемником.

Тогда понятно, почему Данса отослали, а Хокинса оставили. Данс – пешка, продавшийся незадорого чиновник. Джим Хокинс – партнер в бизнесе, хоть и младший.

* * *

Однако встает вопрос: мог ли английский джентльмен, более того, крупный землевладелец, зарабатывать деньги, активно потворствуя контрабандистам? Насколько это было «по понятиям»?

Понятия того времени о том, что допустимо для джентльмена, а что нет, весьма отличаются от «морального кодекса» нашего времени. Английский джентльмен мог снарядить за свой счет корабль, получить приватирский патент и разбойничать на морских путях, – и остался бы джентльменом, принятым в высшем обществе и пользующимся всеобщим уважением.

Но если тот же джентльмен, оказавшись в трудных жизненных обстоятельствах, открыл бы галантерейную лавку и встал бы за ее прилавок, – подвергся бы всеобщему осуждению, даже бойкоту. Никто из джентльменов руки ему бы не подал, в гости бы не приехал и сам на порог отщепенца не пустил бы…

Насколько участие в делах контрабандистов приемлемо для английского джентльмена того времени?

Вполне приемлемо. Землевладелец мог обложить контрабандистов, действующих на его землях, налогом в свою пользу. Заодно следить, чтобы никто не обижал людей, приносящих ему доход.

И простые жители не побежали бы с доносами – народное мнение в те годы считало контрабандистов отнюдь не разбойниками и негодяями. Наоборот, героями и народными заступниками. Дело в том, что первые короли ганноверской династии сидели на троне не прочно, сами это понимали и спешили урвать побольше. Давили налогами англичан не по-детски… Про драконовский Джин-акт мы уже поминали, а были еще разорительные налоги на соль, на солод, на многое другое… Дешевые контрабандные продукты и товары помогали очень многим сводить концы с концами. Что порождало сочувственное отношение масс к контрабандистам.

За доказательствами далеко ходить не надо. Откроем другой роман Стивенсона, «Владетель Баллантрэ». Там есть примечательная сцена: сын крупного землевладельца лорда Деррисдира в компании управляющего сидит у окна, любуется закатом. А неподалеку трудятся контрабандисты.

«Из окон открывался вид на залив, на небольшой лесистый мыс и длинную полосу песчаных отмелей. И там, на фоне закатного солнца, чернели и копошились фигуры контрабандистов, грузивших товар на лошадей».

То есть контрабандисты даже дожидаться полной темноты не стали, действуют дерзко, с полной уверенностью в своей безнаказанности.

И что? Сын и управляющий поднимают тревогу? Нет. Шлют гонца властям: караул, на нашей земле нарушают законы королевства? Нет. Пытаются своими силами покончить с беззаконием? Нет.

Сидят и смотрят как на рутинное зрелище… Сын лорда даже вздыхает мечтательно: дескать, он «был бы много счастливее, если мог бы делить опасность и риск с этими нарушителями закона».

Неужели контрабандисты открыто и нагло нарушали закон во владениях лорда, ничего не отстегивая землевладельцу? Конечно нет. Да и таможня наверняка в доле, иначе стоило хотя бы дождаться темноты для выгрузки нелегальных товаров…

Примерно та же идиллическая картина наблюдается и во владениях сквайра Трелони… Дело налажено, всё хорошо, все довольны, все при своем интересе. И вдруг ситуация взрывается! Посланец контрабандистов гоняется с тесаком за Хокинсом-старшим, затем вся шайка громит трактир «Адмирал Бенбоу» – собственную перевалочную базу… Как с цепи сорвались.

Может быть, карта и сокровища капитана Флинта так ослепили экс-пиратов, что они решили плюнуть на свой налаженный бизнес? В общем-то куш достаточный, чтобы навсегда позабыть о контрабанде…

Но откуда давно забросившие пиратство контрабандисты узнали о карте Флинта? От другой шайки, от Сильвера и его людей?

Едва ли. Когда Сильвер и остатки экипажа Флинта оказались в Англии, какие-то контакты с Пью и его сообщниками они наладили, сомнений нет. Сильвер, например, неплохо информирован о том, как Пью жил в минувшие годы… А Черный Пес после гибели слепца и распада его шайки приходит к Сильверу в таверну, – вполне вероятно, в поисках новой работы… Но зачем делиться секретной информацией о карте? Достаточно сказать примерно так: встретите где-нибудь известного вам У. Бонса – пришлите весточку, отблагодарим.

А то ведь Пью и сам мог позариться на сокровища Флинта, оставив Сильвера за кормой. У Пью есть судно, люггер, а у Сильвера нет. Вообще-то люггеры для походов через океаны никак не предназначались, – для каботажек, для плаваний по внутренним морям. Но по беде, если подопрет, и на люггере через Атлантику махнуть можно. У каравелл Колумба и у драккаров викингов мореходные качества были не лучше, и ничего, плавали через океан и обратно… Или можно вспомнить юность золотую и взять с люггера на абордаж торговый шлюп, небольшой, но приспособленный для океанских плаваний…

Короче говоря, у Пью с его люггером гораздо больше возможностей превратить карту Флинта в груду золота, чем у Сильвера с его таверной «Подзорная Труба». Сильвер это хорошо понимал и никогда не поделился бы с Пью информацией о карте.

* * *

Откуда, от кого в таком случае шайка Пью узнала о карте? Ведь бандиты заявились в «Адмирал Бенбоу» именно за ней?

А кто сказал, что они пришли за картой? Джим Хокинс? Правдивость Джима нам уже известна. Кто и что может подтвердить его слова?

Могла бы подтвердить мать, миссис Хокинс. Но миссис лежала в глубоком обмороке, когда контрабандисты громили трактир, и слова Пью, принуждавшего их искать карту, слышал лишь Джим. Вернее, сообщил нам, что слышал.

В качестве доказательства Хокинс предъявляет разгромленный «Адмирал Бенбоу», – вот, мол, посмотрите, что натворили проклятые разбойники в поисках карты!

Ну а как еще мог объяснить Хокинс разгром? У нас, дескать, с отцом был насквозь криминальный бизнес, вышли терки и недоразумения с партнерами, – и вот что они учудили нам для острастки? Такое объяснение не годится, и Хокинс-младший спешно выдумывает новое. Даже не выдумывает, а берет первое попавшееся, выдвинутое в полубреду Билли Бонсом, только что лишившимся целого тазика крови…

Между прочим, в оригинале Пью и его молодчики во время погрома слово «карта» вообще не употребляют, звучит, и то лишь раз, «Flint’s fist», дословно «рука Флинта», т. е. «бумаги Флинта», написанные именно его рукой. Но и это единственное упоминание выдумал Хокинс.

Шайка Пью не искала карту в «Адмирале Бенбоу». Пью о ней просто-напросто не знал.

Попробуем доказать этот тезис, как и в случае с Черным Псом, «от противного». Предположим, что Джим прав: Пью действует заодно с Сильвером и действительно охотится за картой. Как в таком случае понимать эпизод с черной меткой?

В четыре часа пополудни Пью приходит в трактир, вручает метку Билли Бонсу и тут же уходит. На метке написано: «Даем тебе срок до десяти вечера».

А зачем Бонсу дают такой большой срок – шесть часов? Чтобы он успел собраться и сбежать? Происходи дело летом, такой вопрос не стоял бы, – достаточно установить наблюдение за трактиром и Бонс не скроется.

Но на дворе январь, «Адмирал Бенбоу» расположен на отшибе, следить за ним можно, только находясь под открытым небом. Шесть часов на холоде ни один наблюдатель не выдержит – надо организовывать их смену, и горячую пищу для сменившихся, и место, где люди будут дожидаться заступления на пост… Короче говоря, надо организовать караульную службу в полном объеме.

Зачем такие хлопоты? Пусть, дескать, Бонс помучается, целых шесть часов ломая голову: отдать карту или нет?

Чтобы взвесить все «за» и «против», часа вполне хватит.

Хуже того, Бонс мог ведь и не покидать трактир. Он мог послать кого-то за помощью и за шесть часов дождаться ее. Следить за каждым, покидавшим в эти шесть часов трактир, – не побежит ли тот к таможенникам или к судье Ливси? Нереально.

Но допустим, что шесть часов – срок, отражающий какие-то неведомые нам пиратские обычаи. Никак нельзя было давать меньше… Так ведь бандиты сами тот срок не выдержали, явились, когда не было еще и семи. Причем сначала пришел слепой Пью в одиночестве, как бы на разведку. Никудышный из слепого разведчик, но Пью потащился-таки. И, понятное дело, много не разведал. Что дверь заперта, убедился, но не более того.

Вскоре слепой возвращается вместе со всей шайкой. Но почему среди них нет Сильвера, если и он в деле? Почему он доверил важнейшие поиски слепому, который не заметит карту, даже если она будет валяться под ногами? И его подчиненным, бестолковым и нерадивым? Те отыскали мешочек с золотом в сундуке – и считают, что дело сделано, вечер пропал не зря, можно отправляться пропивать добычу, на карту им уже наплевать… Как умный и расчетливый Сильвер мог понадеяться на таких бездарных исполнителей?

Бандиты обнаруживают: дверь не заперта, Билли Бонс мертв, сундук его вскрыт, карта исчезла. И что же они делают? Они громят «Адмирал Бенбоу» – под предлогом поиска хозяев дома, умыкнувших карту. Хотя дверь, совсем недавно запертая, а теперь открытая, могла бы навести на кое-какие мысли… Но не навела.

Искали бандиты старательно. Даже часы со стены сорвали. Не иначе как подозревали, что Хокинс и его мать засели в часах на манер кукушки. Но никого не нашли, потому что Хокинсы прятались не в трактире, – неподалеку, под мостиком.

Этот мостик – крайне загадочная конструкция. Через что он перекинут? Через ручей, речушку, канаву? Через арык? Через противотанковый ров? Ни до, ни после Хокинс никаких ручьев и канав вблизи дома не упоминает.

Допустим, ручей был настолько примелькавшейся деталью пейзажа, что Хокинс его уже не замечает и упоминать не считает нужным. Но тогда и мостик рядом с трактиром ему прекрасно известен. Но Джим словно бы видит его впервые: «По счастью, мы проходили мимо какого-то мостика…»

Что значит «какого-то»? Там что, вся дорога – сплошные мостики и Джим их вечно путает?

Под мостиком Хокинс не сидел. Придумал этот эпизод, чтобы объяснить, каким образом он умудрился подслушать разговоры бандитов Пью. Чтобы приписать им поиски карты в качестве главной цели визита…

А они карту не искали. Они просто громили трактир. Это и была главная цель.