– Ведунов? – мой приемный отец нахмурил брови. – Это какой Ведунов? Не тот ли самый, что работает в ТГЭ топографом? Здоровый такой мужик?

– Он самый, папа.

– С какой стати он тебя заинтересовал, Андрей?

– Нужно, папа! – решительно сказал я. – Поверь, что мне с этим человеком обязательно нужно встретиться. Мама, ты принесла мне спортивный костюм, как я просил?

– Принесла, сынок, только тебе ведь нельзя вставать. У тебя же рука сломана и голова еще не зажила.

Она с испугом посмотрела на меня.

– Во-первых, не сломана, а в ней только небольшая трещина, об этом и Виктор Иванович говорил. А во-вторых, она уже зажила. Сама видишь, что на мне все заживает, как на собаке.

Я откинул простыню и сделал попытку подняться. Зоя Владимировна бросилась ко мне вспугнутой куропаткой, попыталась уложить обратно на постель. Я улыбнулся и решительным движением отстранил ее руки.

– Не беспокойся, мама. Я уже достаточно вырос, чтобы встать без посторонней помощи.

– Да скажи же ты ему что-нибудь, Игорек! – обратилась она к мужу за помощью. – Ему нельзя вставать. Он еще такой слабенький!

Серые глаза Игоря Николаевича внимательно и серьезно смотрели на меня.

– Ты действительно можешь встать, сынок? – спросил он меня.

– Конечно, папа!

– Тогда вставай. – решительно поддержал меня он. – А ты, мать, не мешай.

Честное слово, этот человек нравился мне все больше с каждой минутой! И я стал вставать. Опустил ноги на палатный линолеум и поднялся. Господи, какой я был худой, какой-то нескладный и длинный! Настоящий гадкий утенок из сказки Андерсена.

Я протянул руку за поданным Зоей Владимировной спортивным костюмом и вдруг качнулся. Меня повело в сторону. Сильные руки мужчины немедленно поддержали меня. Я посмотрел в серые глаза, смотревшие на меня с тщательно скрываемым беспокойством, и виновато улыбнулся. Оказалось, что я не настолько окреп, как предполагал.

– Ты в порядке, сын? – спросил он.

– Уже в порядке.

Я натянул на себя спортивный костюм. Плотная дорогая шерстяная ткань легла на узкие плечи и хоть немного прикрыла прямо-таки невероятную худобу тела подростка. Оказалось, что я выше приемного отца почти на полголовы.

Вдруг Игорь Николаевич положил свои сильные руки на мои плечи и притянул меня к себе.

– Я очень рад, сынок, что ты выкарабкался. – прошептал он. – Смотри, не вздумай больше пугать нас с мамой!

На мгновение он уткнулся лицом куда-то мне в шею и отстранился.

– Все, мать, сын стоит на своих ногах. – обратился он к жене, смотревшей на нас с непередаваемым выражением смеси самых различных чувств. – Так что мы с тобой можем идти по своим делам со спокойными душами… Пошли, Зоенька!

– Я провожу вас, – поспешно сказал я.

Мы вышли из палаты и направились по коридору к лестничному маршу. На улице стояла ясная и удивительно теплая для Дудинки погода. Я проводил родителей до самых входных дверей. Они уходили, взяв друг друга под руку, причем Зоя Владимировна все время оглядывалась на меня и махала рукой. Честное слово, я все больше завидовал этим двум людям.

– Скажите, в какой палате лежит Ведунов Юрий Анатольевич? – спросил я дежурную медсестру, перекладывающую на своем столе какие-то бумаги.

Она подняла голову и улыбнулась.

– А, бывший покойничек! Встал на ноги? А Ведунов, парень, лежит в восемнадцатой палате. Только заходить к нему нельзя. Он почти все время находится в бессознательном состоянии.

– Что с ним? – с тревогой спросил я.

– Врачи и сами плохо понимают, что с ним произошло. На вид такой здоровый мужчина и на тебе! Полное нервное истощение. Тут у нас поговаривают, что жена от него ушла. Во общем, темное дело.

«Черт!… Видно пытался меня из Смирно вытянуть и не хватило энергии. – с тревогой подумал я. – А все ты, Юрка. Зачем сбросил энергию, поддался эмоциям? Ты виноват в том, что оригинал лежит здесь без сознания. Ты, чертова копия!»

– Мне бы только посмотреть на него. – просительно пробормотал я. – Можно?

Медсестра отрицательно покачала головой, но я все таки прошел в двухстворчатые двери нервного отделения, тихонько прокрался к дверям восемнадцатой палаты и прислушался. В палате царила полнейшая тишина. Тогда я оглянулся по сторонам и, убедившись, что медсестер не видно, тихонько проскользнул в палату. Она была такой же маленькой и узкой, как моя. Небольшое окно выходило во двор и сквозь грязные стекла была видна кирпичная стена здания туберкулезного корпуса. В самой палате было сумрачно.

«Оригинал» лежал на железной больничной койке, окрашенной в какой-то грязно-голубой цвет. Его ноги высовывались сквозь прутья спинки, крупное тело едва умещалось на больничной койке.

Я подошел ближе и меня поразил цвет его лица, почти сливающийся с бело-серым цветом застиранной больничной наволочки. Ввалившиеся щеки, темные тени в глазницах закрытых глаз. Трехдневная щетина дополняла портрет моего двойника. Крепко же тебя, Юрка, перевернуло! – с жалостью смотрел я на своего двойника. – И аура едва теплится. Я протянул руки к неподвижно лежавшему телу, постарался сосредоточиться и внятно произнести про себя магическую формулу.

Медленно, как бы очень неохотно мои пальцы налились зеленоватым сиянием и энергия потекла к двойнику, прозрачным светящимся туманом окутав его неподвижное тело. За прошедшие дни с помощью Зои Владимировны я почти полностью восстановил запасы энергии и теперь так же, как и она, щедро делился со своим двойником, ощущая почти физически, как тяжелый кошмар его беспамятства постепенно отступает и переходит в глубокий сон.

Тело двойника впитывало энергию как губка, а вот с его мозгом творилось что-то странное. Мне так и не удалось проникнуть в его спящее сознание. Стоило предпринять такую попытку, как передо мной возникала зеркальная стена, которая отталкивала луч моего биолокатора, возвращала его обратно. Напрасно я менял частоту и интенсивность мысленного воздействия своего зова. У меня ничего не получалось контакта не было. Опять шуточки нашего подсознания! – мысленно возмущался я. – Черт бы тебя… Да отзовись же ты, Юрка! Что с тобой происходит?

Только окончательно убедившись, что мысленный контакт невозможен, я прекратил свои попытки, напрасно истощив запасы своей энергии, и отступился. По крайней мере, я добился главного: подпитал энергией истощенное до последней степени астральное тело двойника и теперь мой оригинал просто спал.

Решив про себя, что времени у нас с двойником еще достаточно, я тихо покинул палату с твердым намерением обязательно вернуться, когда опять накоплю необходимое количество психоэнергии.

Я вышел в больничный коридор и тут же был вынужден прислониться к стене, пропуская мимо себя женщину. Это была Светлана…

Она шла знакомой легкой походкой, высоко держа голову. Ее взгляд скользнул по мне и ушел в сторону. Это был взгляд все той же чистой и невинной девочки.

Горячая волна ненависти захлестнула меня. Я едва удержался от того, чтобы не выкрикнуть ей в лицо самое грязное оскорбление, какое только мог придумать. Зажав руками рот, я молил бога, чтобы он дал мне силы сдержать себя и не сотворить что-либо более плохое. Только потом я вспомнил заострившиеся черты лица Светланы, черные тени под глазами, полускрытые очками. Когда она скрылась за дверью восемнадцатой палаты, я постепенно пришел в себя, начал соображать и удивился: она-то каким образом оказалась в Дудинке? Ведь она вместе с детьми должна находиться в Смирно. Или… Или в Свер… в Екатеринбурге.

Медленно шел я по больничному коридору по направлению к своей палате и по многолетней топографической привычке тихонько разговаривал вслух.

Я не мог понять появления Светланы в больнице. Ведь для этого надо было бросить все и сломя голову мчаться на самолете в Москву, а потом лететь в Алыкель. Приходилось признать, что именно это она и проделала. Видно получила отсюда посланную кем-то телеграмму и решила немного поиграть в благородство. Потому и прикатила, – решил я. – И как это ей разрешил программист? А может быть, я успел-таки отдать ему свой магический приказ?… И все равно концы с концами не сходятся. Дурак будет Юрка, если после всего, что случилось, ей поверит.

Меня вдруг охватило страшное желание повидать ребятишек, посмотреть в круглые глаза дочери, приласкать. Вот только Светлану я не желал больше видеть и надеялся, что очнувшись мой двойник будет думать точно также.

За четыре дня самостоятельной жизни во мне накопилось столько отличий от своего двойника, что и мышление стало тоже самостоятельным. Я все с большей грустью думал о том, что этой самостоятельности мне остается всего пять коротких дней. Потом либо слияние в единый разум, либо постепенная деградация сознания и смерть. Смерть, которая принесет горе еще двоим людям, которые, не в пример Светлане, мне все больше нравятся.

Стоп! Внезапно остановил я себя. Почему ты, Ведунов, постоянно думаешь о неизбежности потери своей индивидуальности или о смерти? Все это могло произойти только в том случае, если бы ты внедрился в тело живого существа, подавив его сознание. Чужой разум постоянно боролся бы с тобой, чужое астральное тело отторгало. Но ведь все было по-другому. Ты вошел в мертвое тело, в котором уже давно не было ни его души, ни астрального тела. Ты занял полностью пустую квартиру, друг ситцевый. После девяти суток, о которых говорила Черная Книга, тебя некому и нечем будет отторгать.

– Ура-а-а! – заорал я таким ликующим голосом, что проходившая мимо меня санитарка тетя Клава от неожиданности вскрикнула и выразительно покрутила пальцем возле своего виска.

– Чего орешь, оглашенный?!

Я схватил ее в охапку и с трудом приподнял грузную женщину, совсем забыв о том, что у меня теперь не свое тело, а тело слабосильного подростка.

– Ура, тетя Клава! – продолжал орать я. – Да здравствует жизнь! Да здравствует лето и солнце!

– Пусти, оглашенный! – отбивалась от меня тетя Клава. – Надсадишься!

Я отпустил санитарку и бегом бросился в свою палату. Все то, что сейчас я сообразил, прежде всего нужно было тщательно обдумать. Судьбою или природой мне представилась уникальная возможность прожить новую, совершенно другую жизнь. Это практически означало, что могу начать жить сначала, избежать множества ошибок, которые я уже совершил, и наделать новые. Кроме того, я могу избавить двух симпатичных мне людей от нового горя и потери сына. Пусть я самозванец, но они-то считают меня настоящим сыном. Теряю я, впрочем, тоже очень много. Ну, во-первых, я теряю детей, мать. Теряю свое, такое привычное и удобное для меня тело, теряю жену, которую я, впрочем, стал ненавидеть. Еще теряю работу, специальность и, превратившись в подростка, теряю взрослую самостоятельность.

Я поежился. Мне, кроме всего прочего, придется ходить в школу, учить уроки, постоянно общаться в школе с салагами… Черт! Все это мне не очень-то нравилось. Как ни крути, а получалось, что все плюсы новой жизни уравновешивались не менее весомыми минусами. Взрослому человеку начать вести жизнь подростка, перспектива не из приятных.

А кто тебя заставляет задерживаться на этой стадии, Ведунов? – спрашивал я сам себя. – Все твои умения, специальности, память останутся при тебе. Даже твоя магическая сила. Живи и постарайся быстрее взрослеть. Заставь других считаться с тобой. И, кроме того, у твоего старого тела есть хозяин. Не забывай, что ты только его копия. Не забудь, что твой оригинал, которому ты обязан своим существованием, лежит внизу, почти рядом. Поэтому ты обязан помочь ему всем, чем только сможешь. Постарайся поднять его на ноги. Не забывай, что это у него, а не у тебя, есть мать, дети и внезапно возвратившаяся жена. Он сам должен нести свой крест, выполнять свои обязанности перед родными и близкими. Но ты должен помочь ему!

Кроме того, заявить, что я двойник Ведунова, кому-либо было бы верхом глупости. Появятся мордовороты в белых халатах и быстренько отправят по единственной дороге – прямиком в сумасшедший дом. Кто из наших сограждан, находясь в здравом уме и ясной памяти, способен поверить в переселение душ?

Так я выбрал окончательно не слияние наших разумов, а раздельное существование. Должен ведь я был как-то отблагодарить людей, телом сына которых я сейчас владел и именно поэтому остался жив и здоров.