18 июня 1807 года «Рафаил» в паре с корветом «Сильный» атаковал турецкий 120-пушечный линейный корабль «Мессудие» («Величество Султана») под флагом капудан-паши Сеид-Али^[21]. На них и сосредоточился огонь всей османской эскадры. Имея сбитые паруса, «Рафаил» прорезал строй турок между кораблями «Мессудие» и «Седель-Бахри» (флаг капитан-бея Бекир-бея), ведя огонь с обоих бортов. «Сильный» и другие корабли, поддержав атаку, легли на курс, параллельный курсу противника. А колонна под командой Сенявина атаковала авангард противника: русский флагманский корабль «Твердый» повредил головной фрегат турок, а затем, ударив по следующему в линии кораблю, заставил и его лечь в дрейф. Одолеть остановившуюся колонну противника для адмирала Сенявина не составило труда. Лишившись почти трети эскадры, турки были вынуждены ретироваться. Русская эскадра не потеряла ни одного корабля. Однако во время сражения погибло 78 русских моряков, большинство – из экипажа «Рафаила».

Когда корабль атаковали два турецких судна, Лукин приказал:

– Абордажных – наверх!

Заметив, что сбит кормовой флаг, Лукин, взбежав по трапу, крикнул:

– Мичман Панафидин, сейчас же поднять флаг…

То были последние слова командира: турецкое ядро разорвало Лукина пополам…

О последних минутах капитана 1-го ранга Дмитрия Александровича Лукина мичман Панафидин вспоминал:

«…В исходе 10-го часа капитан позвал меня и велел, чтобы поднять кормовой флаг, который казался сбитым; он стоял на лестнице для всхода на ванты и вполовину открытый; брат Захар, его адъютант, был также послан. Исполнив приказание, я шёл отдать ему отчёт, но он уже лежал распростёртым на левой стороне шканец: в моё отсутствие ядро разорвало его пополам и кровью облило брата и барабанщика. Благодаря Бога, брат не был ранен. Кортик, перешибленный пополам, лежал подле его; я взял оружие, принадлежавшее храбрейшему офицеру, и сохраню, как залог моего к нему уважения. Тело его перенесли в собственную его каюту…»⁴

К слову, первым командиром нового фрегата «Рафаил» был Фёдор Юрьев. Командуя «Рафаилом», он участвовал во взятии крепости Варны, за что был пожалован золотой саблей с надписью «За храбрость»; отличился в операции под Инадой и был награждён орденом Св. Анны 2-й степени. За сожжение турецкого корабля под Пендераклией командир «Рафаила» получил императорскую корону к ордену Св. Анны. После того как Юрьев был назначен командовать линейным кораблём «Чесма», фрегат «Рафаил» возглавил Семён Стройников^[22].

Такие вот люди воевали на овеянном славой «Рафаиле». И не только воевали, но и погибали, защищая честь Андреевского флага.

* * *

Но вернёмся к послужному списку флотского офицера С. Стройникова.

Прекрасная военная карьера Стройникова, если судить по его отличному послужному списку, в полной мере получила развитие во время его службы в рядах Черноморского флота, куда он был переведён в 1811 году.

Теперь внимание: именно в этот период на Черноморском флоте в очередной раз (до этого он уже служил здесь) появляется капитан 1-го ранга Фома Мессер, назначенный командиром 110-пушечного корабля «Полтава». Где и как познакомились эти двое, история умалчивает; зато известно другое: вскоре Стройников предлагает руку и сердце дочери Мессера – Елизавете Фоминичне. К предложению привлекательного и подающему надежды офицера Мессеры отнесутся благосклонно; в 1813 году у молодой четы родится старший из сыновей – Николай.

В 1816 году Фома Фомич Мессер будет произведён в контр-адмиралы; в 1820 году Стройников служит адъютантом при своём ближайшем родственнике в Севастополе. При всём уважении к памяти адмирала Мессера, налицо протекционизм.

И это вполне объяснимо. После русско-турецкой войны 1806–1812 гг. российский флот переполнен молодыми и талантливыми морскими офицерами, отличившимися в долгой военной кампании. Их не один-два, и даже не десятки – этих офицеров сотни! А боевых кораблей на том же Черноморском флоте – от силы 60–70, пусть 100 с учётом подсобных судёнышек. Попробуй выбиться в командиры одного из них, когда конкурс как минимум один к десяти-двадцати.

Но когда адъютантом при влиятельном тесте, тогда решение подобного вопроса упрощается в разы. Для начала – повышение в звании: в мае 1821 года Стройников становится капитан-лейтенантом. Затем его назначают командиром брандвахтенной канонерки № 13, а с 1823 года – корвета «Або». Но этого для будущего адмирала (вне всякого сомнения, у зятя с тестем адмиральское звание уже в планах!) явно маловато. А потому в 1825 году будущий адмирал, дабы соответствовать, назначается смотрителем Керченского адмиралтейства и транспортной флотилии, то есть фактически влиятельным начальником.

Смотрим дальше. В 1826 году Фома Мессер становится вице-адмиралом и с какого-то времени занимает должность командира Севастопольского порта; Семён Стройников – получает под командование бриг «Меркурий».

А впереди – новая война, очередная русско-турецкая. Война для Стройникова – трамплин к адмиральскому Олимпу. Уже в начале кампании бриг «Меркурий» зарекомендовал себя одним из лучших кораблей.

Из дневника вице-адмирала Василия Ивановича Мелихова^[23]:

«9-е число (мая) 1828 г. В 9 часов прибыли бриги «Ганимед» и «Меркурий» с двумя, взятыми ими неприятельскими судами, на которых находилось: бимбашей 2, билимбашей 4, байрактаров 7, чаушей 3 и нижних чинов 623 человека^[24]. Все эти пленные, следовавшие в подкрепление гарнизона Анапского, взяты с оружием и 6 знамёнами…»⁵

За свой подвиг командир «Меркурия» (Стройников) получает орден Святой Анны 2-й степени. Неплохо для начала. Осталось последнее – стать героем, проявив себя в настоящем сражении. Но в морском сражении можно выиграть, лишь командуя не канонеркой или бригом, а хотя бы фрегатом. И Стройников получает этот фрегат, да не абы какой, а «Рафаил»!

После утверждения Главным морским штабом решения относительно Варны вице-адмирал Мессер назначается командиром отдельной эскадры по осаде этой крепости. Фрегат «Рафаил» включается в состав эскадры. Правда, Стройников у руля нового корабля лишь с начала 1829 года. В середине февраля русские корабли у крепости Сизополь высаживают десант; все трофеи павшей крепости доверены Стройникову. В марте «Рафаил» обстреливал крепость Ахиолло, где «командуя фрегатом “Рафаил”, Стройников действовал мужественно, заняв позицию, в которой подвергался огню всех неприятельских батарей». Результат: один убитый и четверо раненых; 13 пробоин в корпусе. Корабль был вынужден уйти в Севастополь для ремонта. В мае – участие в обстреле крепости Агатополь…

11 февраля 1829 года умирает вице-адмирал Фома Фомич Мессер. Явно не по возрасту, в 64 года. Находясь при осаде Варны, адмирал отличился в присутствии Императора, и в октябре 1828 года был награждён орденом Св. Владимира 2-й степени. Во время войны позиции Мессера заметно окрепли. Что явилось причиной скоропостижной смерти – можно только догадываться. Ходили слухи, что незадолго до кончины Фомы Фомича в личной жизни его дочери, Елизаветы Фоминичны, произошли серьёзные перемены: в семье Стройникова дело шло к разводу. Удачная карьера зятя, по-видимому, окончательно вскружила тому голову. Хотя, как докладывали адмиралу, не обошлось без женщины – разбитной вдовы морского офицера Вознесенской, в дом которой, уже не стыдясь чужих глаз, зачастил офицер.

Впрочем, самому Семёну Михайловичу, казалось, было всё нипочём. Теперь он уже мог обойтись и без влиятельной протекции своего тестя. Дело оставалось за малым – совершить подвиг! А дальше… Дальше – адмиральский Олимп.

* * *

С подвигом не получилось. Потому как умирать, пусть даже и в славном бою, в долгосрочные планы капитана 2-го ранга Стройникова никак не входило. Умереть – значит, прервать свой долгий путь к намеченной цели, где витые золотом адмиральские эполеты, великосветские балы и поклонение врагов и завистников. Лишь выжив, можно было продолжить начатое. Если, конечно, удастся оправдаться. Именно это – оправдаться — и попытается после случившегося командир-трус.

Из рапорта на имя Главного командира Черноморского флота и портов адмирала Грейга командира фрегата «Рафаил» Стройникова:

«Фрегат «Рафаил» снялся с Сизопольского рейда утром 10 мая… В 11 часов пополуночи ветер установился и тогда были поставлены все паруса и взят курс на Амасеру; этим курсом шли до 5 часов вечера 11 числа… 12 числа, на рассвете, находясь, по счислению, в 45 милях от ближайшего Анатолийского берега усмотрели на N, в расстоянии около 5 миль, сначала одно, а потом несколько судов; вскоре открылось, что то был авангард турецкого флота, состоявший из 3 кораблей, 2 фрегатов и 1 корвета, которые шли полным ветром под зарифленными марселями… Спустя немного усмотрены… в расстоянии 6,5 миль, еще 3 корабля, 5 корветов и 2 брига. В 5 часов суда, составлявшие авангард турецкого флота, поставили все паруса и устремились за фрегатом; в 8 часов ветер сделался тише, но волнение не уменьшилось; в это время авангард неприятеля начал спускаться на пересечку фрегата, который, чтобы не быть окруженным и в намерении продлить время до ночи, переменял курсы, смотря по надобности; последний был SW. Неприятель, имея превосходный ход, при постепенно затихавшем ветре заметно приближался. В 11 часов был составлен совет из всех офицеров, которые положили обороняться до последней крайности и, в случае нужды, приблизиться к неприятелю и взорвать фрегат; но нижние чины, узнав о намерении офицеров, объявили, что сжечь фрегат не позволят. До 2 часов пополудни «Рафаил» имел ходу около 2,5 узлов; сделавшийся же в это время штиль и продолжающаяся зыбь, лишили… последних способов к защищению и нанесению вреда неприятелю. В исходе 4 часа авангард неприятеля пересек все направления и окружил «Рафаил»: два корабля шли прямо на него, правее их находился 110-пушечный корабль и фрегат, а с левой стороны – фрегат и корвет; остальная часть турецкого флота была назади в расстоянии около 5 кабельтовых; ходу было не более одной четверти узла. Вскоре один из кораблей, подняв флаг, начал палить, и след засим надобно было ожидать нападения и от прочих; ко всему этому большая часть команды от качки не могла быть при своих местах. Тогда, видя себя окруженным неприятельским флотом, и, будучи в столь гибельном положении, он, Стройников, не мог предпринять никаких мер, как только послать парламентеров на ближайший адмиральский корабль с предложением сдать фрегат с тем, чтобы команда в непродолжительном времени была возвращена в Россию. Вследствие такого намерения, приказав поднять переговорный флаг, отправил парламентерами капитан-лейтенанта Киселева и морской артиллерии унтер-офицера Панкевича; задержав их, турки прислали своих чиновников, которые, объявив согласие адмирала на предложение его, Стройникова, изъявили желание, чтобы он со всеми офицерами отправился на адмиральский корабль, что и было исполнено; на фрегате остался с командою только один мичман Измайлов»⁶.

Как видим, рапорт Стройникова – не что иное, как попытка оправдаться. И выгородить себя, любимого. Ведь во всём виноват… экипаж, с которым до этого денно и нощно ходил в дозоры и даже под турецкие ядра. Все эти матросы – «подлые мужики», которые, надо понимать, о долге перед Отечеством и перед царём-батюшкой ничегошеньки не ведают. А потому и заартачились. Ох уж эти «нижние чины»!

А что до офицеров и самого командира – всё сделали по Уставу: сигнальные книги, секретные документы, инструкции и прочие бумаги заблаговременно сбросили за борт. Так что, выходит, вины как таковой никакой нет: и людей спасли, и «секретку» уничтожили. Бывает, уж извините, так получилось. Ведь кровь людская – не водица…

Этот рапорт Семён Стройников напишет позже, когда он сам и его команда будут находиться в турецком плену. Но до этого капитану 2-го ранга Российского Императорского флота придётся пережить ещё одно – возможно, самое сильное потрясение в своей жизни: на его глазах будет отчаянно биться с превосходящим противником маленький бриг. Бриг «Меркурий»^[25]. Да-да, ещё вчера – его! И выйдет из боя победителем!

Именно в тот день морской офицер Стройников понял, что навсегда потерял самое дорогое, что у него было: свою честь…

* * *

Из дневника адмирала Мелихова:

«15-е число (мая) 1829 г. В 5 часов показался бриг «Меркурий», соединившийся с флотом. Наружный вид брига свидетельствовал об ужасном бое, им выдержанном…

20-е число. В 9 ½ часов пополудни командир брига «Ганимед», прибывшего от пролива, доставил главному командиру депешу датского министра при Порте Оттоманской барона Гибша, полученную с австрийского купеческого судна, следовавшего из Константинополя в Одессу с размененными нашими пленными. Барон Гибш уведомлял адмирала о взятии турецким флотом, у Пендараклии, фрегата «Рафаил». Это неприятное известие подтверждено и командиром брига, слышавшим о том от офицеров наших, возвращавшихся из плена…»⁷

Рапорт капитан-лейтенанта Казарского лёг на стол командующего через день после совершённого им и его командой подвига; с рапортом же Стройникова и двух его офицеров (капитан-лейтенанта Киселёва и поручика корпуса флотских штурманов Полякова) командующий Черноморским флотом адмирал Грейг ознакомится несколько позже^[26].

Сравнивая два рапорта на имя главного командира Черноморского флота адмирала Грейга – Александра Казарского и Семёна Стройникова, – даже человеку, ничего не смыслящему в морском деле, бросается в глаза явное различие отношения командиров к происходящему.

Казарский: «…110-пушечный корабль начал спускаться, чтобы занять у меня правую сторону и, может быть, имел намерение сделать залп вдоль брига, но я избежал этого, опустившись к N, и ещё около получаса терпел только от одних погонных пушек, но после был уже поставлен между двух кораблей. Сделав по мне два залпа, со стопушечного корабля начали кричать, чтобы бриг сдался и убрал паруса. Но как им отвечали на это всею артиллериею, ружьями и крикнутым «Ура», то оба корабля, сдавшись несколько за корму, продолжали беспрестанный огонь до 4-х часов, поражая ядрами, книппелями, картечами и брандскугелями… Во всё продолжение сражения я только мог… уклоняясь несколько бортами к кораблям, смотря по положению их, и воспользовавшись неискусным маневром 74-пушечного корабля, заставил их держаться за мною на NW…»

Стройников: «…В 11 часов был составлен совет из всех офицеров, которые положили обороняться до последней крайности и, в случае нужды, приблизиться к неприятелю и взорвать фрегат; но нижние чины, узнав о намерении офицеров, объявили, что сжечь фрегат не позволят… Сделавшийся… штиль и продолжающаяся зыбь, лишили… последних способов к защищению и нанесению вреда неприятелю. В исходе 4 часа авангард неприятеля пересек все направления и окружил «Рафаил»: два корабля шли прямо на него, правее их находился 110-пушечный корабль и фрегат, а с левой стороны – фрегат и корвет; остальная часть турецкого флота была назади в расстоянии около 5 кабельтовых; ходу было не более одной четверти узла. Вскоре один из кораблей, подняв флаг, начал палить, и след засим надобно было ожидать нападения и от прочих; ко всему этому большая часть команды от качки не могла быть при своих местах. Тогда, видя себя окруженным неприятельским флотом, и, будучи в столь гибельном положении, он, Стройников, не мог предпринять никаких мер, как только послать парламентеров на ближайший адмиральский корабль с предложением сдать фрегат с тем, чтобы команда в непродолжительном времени была возвращена в Россию…»

Два рапорта морских офицеров своему командующему. Оба плавали на одном флоте, уже нюхавшие порох и повидавшие кровь, проявили себя в боях. Но как написанное в этих рапортах отличается друг от друга! Налицо – героизм Казарского; и растерянность, смешанная с трусостью, Стройникова. Один пишет о том, как сражался; другой, обвиняя матросов, пытается оправдать своё преступление. Вот и всё отличие.

Хотя для адмирала Грейга всё было понятно с самого начала. Именно об этом – о героической стойкости капитан-лейтенанта Казарского (к слову, во время сражения получившего контузию головы) и о трусливой сдаче фрегата капитаном 2-го ранга Стройниковым, – адмирал письменно изложит в своём докладе на имя императора Николая I. Оставалось ждать Высочайшего волеизъявления…