Дмитриевский не сразу отправился домой. От машины его отделяли пятьсот метров малоохтинского пространства и три кафешки. Из последнего кафе Денис вызвал водителя и, пока ждал, выпил еще немного. Он старался не фокусироваться на истории с Марианной, оставить ее на завтра, и позволил себе просто плыть по огненным волнам алкоголя, ожидая транспортировки домой. Через полчаса после звонка приехали ребята на «Шкоде», и один из них, пересев на «Порше» Дмитриевского, повез его на Петроградку. Лег в кровать Денис около часа под сонное ворчание Иры, которая не ожидала столь позднего возвращения супруга и уснула, так и не дождавшись его триумфального появления.
Утро вторника Денис провел в душе, а затем, немного освежившись и выпив крепкого черного чая, вернулся в постель. Ирка уже развезла детей по садикам и сама укатила в офис, так что Дмитриевский пребывал в одиночестве. Он отключил телефон и, закрыв глаза, попытался вернуться в сон. Но не тут-то было. Мысли его все время возвращались к вчерашнему разговору с Марианной. Позиция по ней у Дениса пока не сформировалась, и в основном именно поэтому он не хотел ехать в офис. Но и сон не шел. Взгляд упал на тумбочку и на старую светло-коричневую тетрадь деда, которую передал ему отец. Денис взял ее, немного повертев в руках, открыл и погрузился в чтение.
Я не знаю, почему именно сейчас я сел за эти воспоминания. Идет 1982-й год, прошло уже три года, как я окончательно попрощался с флотом и с военной службой. Может быть, свободного времени стало побольше, а может быть, именно сейчас этим воспоминаниям самое время обрести свою форму на бумаге. Для кого это? Я не знаю. Детки, уже взрослые и давно самостоятельные, мало интересуются моим военно-морским прошлым, находясь в кругу собственных интересов, и, конечно, я им не судья. Внуки еще слишком малы, чтобы интересоваться этим, а когда вырастут… я даже боюсь предположить, в какой области будут их интересы. Жене? Нет: она единственный человек, который знает про этот случай. Себе? Наверное. Наверное, себе, потому что именно сейчас пришло время окончательно переосмыслить случившееся тогда и поставить наконец жирную точку во всей этой истории.
В июне 1965 года я был отправлен в Находку на повышение. Меня назначили капитаном подводной лодки К3, атомного подводного крейсера нового поколения. 13 июня я принял лодку. С утра поехал в штаб, получил ценные указания от комбрига, а потом познакомился с экипажем. Василий Петрович сказал, что предыдущего капитана Лазарева сняли за дисциплинарные нарушения (читай – пьянство) и что команда распущена. Посмотрел, пообщался с ребятами – ничего, нормально, справимся. Старпом – капитан 2-го ранга Валентин Евсеев, и мужик толковый, и офицер что надо, видно сразу. Я собрал офицеров на палубе, объявил: у нас месяц до начала учений. Приедет все командование Тихоокеанского флота. Мы не должны ударить лицом в грязь. Вроде бы поняли. Теперь дело за мной, надо показать своим примером, как нужно работать. Потом поехал в квартиру. Пустая, без жены и детишек, навевала грусть. Нина и ребятки должны были приехать только через неделю, они в Ленинграде.
Весь месяц до начала учений мы пахали практически без отдыха. Личный состав проявил себя великолепно. Отличные ребята. И офицеры, и матросы-срочники. Видимо, Лазарев не решил вопрос с их мотивацией. Как, впрочем, и с мотивацией самого себя. А с Евсеевым подружились. Он мне очень помог в характеристике личного состава, что, конечно, было необходимо: до начала учений времени совсем немного, и неплохо понимать, кто на что способен. Евсеев показал мне город, я же познакомил его с Нинкой и детьми, ну и выпили пару раз, чего уж жеманничать.
Месяц работы пролетел быстро – 16 июля начались учения, которые предполагали семисуточное нахождение в океане и решение ряда задач, связанных с уничтожением боевых единиц предполагаемого противника. Кроме нас и нашего замечательного агрегата, подводных кораблей было пять. Мы решали одну общую задачу по уничтожению цели, которую охраняли три ракетоносца условного противника. Еще четыре линкора бороздили выбранный для учений квадрат океана в целях нахождения лодок и их условного же уничтожения. Задачу решали общую, но у каждого подводного экипажа были и свои, частные задачи по самосохранению. Здесь уж, как говорится, кто цел остался – тот и победил, а если еще и цель поразил – так победил дважды. Боевой комплект на подлодках был ограничен, каждый из экипажей мог отстреляться только два раза: немного для обозначенной цели. Я выбрал тактику медленного перемещения по самым отдаленным границам квадрата. Радиолокационное оборудование на кораблях условного противника охватывало лишь две трети территории, выбранной для проведения учений, как, собственно, и у нас, что оставляло некие мертвые зоны, необходимые для маневра и нам, и нашему условному противнику. Некоторое время так и шли по квадрату, постепенно уменьшая периметр. На второй день учений уничтожили две наших лодки, которые, действуя в группе, с двух сторон атаковали цель, но были достаточно быстро обнаружены кораблями условного противника. Чуть приближаясь к цели и всплывая на достаточную для работы локаторов глубину, мы срисовывали картину о перемещениях кораблей и тут же уходили обратно, не давая им шансов накрыть нас торпедами. Так за три дня маневров стала понятна четкая картина перемещений кораблей противника. На четвертый день подбили еще двоих наших, они начали подходить к цели поодиночке, с разных сторон. Правда, те сумели захватить с собой два ракетоносца условного противника. Таким образом, на пятые сутки учений у нас осталось две лодки, моя и экипаж капитана 2-го ранга Скворцова. На стороне условного противника – ракетоносец и четыре линкора.
Но, как бы это ни было интересно, мой рассказ все-таки не про морские бои. Поэтому, не углубляясь в то, что тогда происходило, расскажу, чем все закончилось.
Мы со Скворцовым провели сеанс связи и договорились о тактике. Он согласился сыграть роль наживки, мне же выпала роль стрелка. В чем логика? У меня в команде был феноменальный наводчик и стрелок мичман Иванов. И вот Скворцов максимально открыто увел два корабля противника на северо-запад, моя же лодка всплыла с 70-метровой глубины на необходимые для стрельбы 15 метров в крайнюю точку, нужную для попадания в цель. Мы прицелились и отстрелялись быстрее, чем нас смогли обнаружить локаторы, а поразив цель, вновь ушли на глубину, после чего направились в порт. Скворцова и его лодку также не смогли достать – победа была полной. В порт прибыли к ночи. А с утра к комбригу. Доложились как положено, а Василий Петрович без протоколов по плечу хлопнул и меня, и Скворца – молодцы, мол. Сегодня выходной вам, и команду отпускайте на берег, а завтра в учебке начнем разбор.
А еще через неделю мои документы отправили в штаб на присвоение звания адмирала. Меня на адмирала, а Скворцова на капитана 1-го ранга. Сказать, что я хотел этого, значит ничего не сказать. Грезил этим, пожалуй, с выпуска из училища имени Фрунзе, зеленым еще лейтенантом. И вот в тридцать восемь шаг за шагом, быстро, без сбоев я подошел к заветной цели, и у меня не было сомнений в ее достижении. А тут еще и отпуск дали – две недели, и мы с Нинкой и детьми отчалили в Евпаторию. Документы в штабе должны были болтаться не меньше месяца…
И тут началось что-то странное. Не успели мы приехать, не прошло и двух дней, как мне телеграмма с флота: срочно, мол, возвращайся, на лодке ЧП. Я своих оставил и обратно лечу. Информации никакой, что случилось, какое ЧП. Перед вылетом позвонил Евсееву на квартиру – не берет трубку. Видимо, на лодке.
Прилетел – сразу в порт. Лодки моей нет. Думаю, что за черт. Помчался к комбригу. Тот меня увидел – улыбка с лица стерлась, как будто и не было (я входил – он улыбался, читая газету).
– Вернулся, – угрюмо сказал он.
– Где лодка, Василий Петрович? – спросил я.
– Лодка в доке, товарищ капитан 1-го ранга, – так же угрюмо отвечал комбриг, – и вот почему. На лодке в ночь с воскресенья на понедельник произошел пожар. Выгорел весь машинный отсек. Причина пока неясна… Но это еще полбеды…
– А вторые полбеды? – прервал я комбрига.
– Вторые полбеды – это Рогов. Он повесился.
Рогов был старшим механиком. Молодой парень лет двадцати пяти. У меня рот сам собой открылся. Комбриг продолжал:
– Записочку даже оставил. Обгорела немного, но читаема. Очень она не понравилась там… – Он поднял указательный палец. – Не понравилась даже больше, чем сам инцидент. «Господи, прости» – вот что написал.
О проекте
О подписке