Да, думал Мухин-младший, размышляя над этими событиями, ну, чем не отеческая забота о людях! Вот же лицемеры! И разве с ним самим и его одноклассниками, позже – коллегами на воле занимались иначе? Те же планы мероприятий! Та же самодеятельность. В одном разница – отец и его друзья в ту пору оставались за колючей проволокой, а он – Николай и его одноклассники – по другую сторону. А вообще вся страна напоминала еще большой концентрационный лагерь с тотальной слежкой и воспитанием угодных власти людей-винтиков. Уже через много лет, будучи в отпуске на своей малой родине, Николай перелистывал страницы отцовских записей и искал закономерности в том, что случилось с его страной и народом, одними из первых провозгласивших идею борьбы за освобождение человечества и социальной справедливости, как общенациональную. Высоко взлетели в мечтах, – думал он, – и так плюхнулись! Как обмельчали и дошли до откровенного доносительства, хождения по трупам своих сослуживцев и соседей, сокамерников, обуреваемые животным страхом перед системой и желанием выжить в ней, наперекор всему. Да, цена за такое выживание для многих оказалась слишком высокой. И все это еще долго давало себя знать и в новые времена.

Но не будем забегать вперед. Читателю, очевидно, хочется узнать о том, чем же закончилось восстание в Степлаге и как это событие отразилось на дальнейшей судьбе отца Мухина. А потому продолжим наше повествование о тех уже отдаленных от нас и не всем известных временах. С 1 по 5 июня 1954 года продолжались массированные радиообращения к бастующим, которые говорили сами за себя и не требовали комментариев. Вот одно из них: «Заключенные третьего лагерного отделения, мужчины и женщины! Ознакомившись в течение семи суток с положением дел в лаготделении и условиями вашего содержания, я как начальник Главного управления лагерей МВД СССР, считаю, что повода для того, чтобы вести себя так, как вы это делаете, нет. За последнее время заключенным предоставлены льготы. Принят ряд мер, направленных на улучшение условий их содержания. Это правительственные акты большой политической важности, первостепенного политического значения. Они свидетельствуют о великой жизненной силе советского строя, о дальнейшем укреплении могущества нашего социалистического государства.

Эти важные политические документы говорят о величайшей заботе нашей Коммунистической партии и Советского правительства о вас, временно изолированных от общества, ваших жизненных интересах, ваших правах и вашем будущем…

Вы сами являетесь свидетелями проведения в жизнь таких важнейших правительственных актов, как освобождение в 1953 году более 50 процентов всех заключенных по амнистии, как введение зачетов рабочих дней, получения зарплаты и другого, а также являетесь свидетелями освобождения из-под стражи ваших товарищей по лагерю в результате пересмотра дел.

Следовательно, это не обман, что пытается вам внушить кучка дезорганизаторов, как Слученков и другие, а действительность.

Вместо благодарности нашей партии за заботу о вас вы поддались на провокации авантюристов и уже три недели учиняете беспорядок.

Небольшая группа хулиганов, вооруженная палками, железными тросами, ножами, запугивает вас – большинство честно работавших – и принуждает вас голосовать за демагогические резолюции, разыгрывать единодушие, они требуют продолжать неповиновение лагерной администрации, немедленного и в первую очередь пересмотра дел именно только заключенных вашего лаготделения, снижения сроков наказания всем осужденным на 25 лет, введение зачетов рабочих дней до 5, оплаты труда наравне с вольнонаемными рабочими и приезда в лагерь члена Президиума ЦК КПСС или секретаря ЦК КПСС.

Для них никакого авторитета не существует.

Комиссия Бочкова, Губина, прокурора Самсонова, видите ли, обманула их, оказывается, тем, что заделала силами самих заключенных сделанные дезорганизаторами проемы в женскую зону и хозяйственный двор и хотела тем самым обезопасить вашу коллективную ответственность за возможное расхищение материальных ценностей, которые хранятся на складах.

Уверены ли вы, что ценности, ответственность за охрану которых вы морально взяли на себя, в безопасности? Безусловно, нет. Вряд ли Слученков, Иващенко и другие им подобные заработали своим честным трудом средства на папиросы «Дюбек», «Казбек», которые они ежедневно курят, как высокооплачиваемые работники.

Они кричат о беззаконности в лагере, о произволе, за который при установлении прокуратурой Союза виновные понесут наказание, а сами грубо попирают статью 127 Конституции СССР, которая гласит: «Гражданам СССР обеспечивается неприкосновенность личности. Никто не может быть подвергнут аресту, иначе как по постановлению суда или санкции прокурора»…

Комиссия МВД и Прокуратуры СССР не хочет жертв, как об этом твердят авантюристы. Поймите, что мы являемся представителями нашей Коммунистической партии, задачи которой состоят в том, чтобы построить коммунистическое общество путем постепенного перехода от социализма к коммунизму, непрерывно повышать материальный и культурный уровень общества, воспитывать членов общества в духе интернационализма и установления братских связей с трудящимися всех стран, всемерно укреплять оборону Советской Родины от агрессивных действий ее врагов.

Мы считаем своим коммунистическим долгом проводить в жизнь линию нашей партии о законности, о советском гуманизме, о котором А.М.Горький писал: «Пролетариату человек дорог. Даже тогда, когда человек обнаружил социально вредные наклонности и некоторое время действовал как социально опасный, его не держат в развращающем безделье тюрьмы, а перевоспитывают в квалифицированного рабочего, полезного члена общества. В этом твердо установленном отношении к «преступнику» сказывается активный гуманизм пролетариата, гуманизм, которого никогда нигде не было и не может быть в обществе, где «человек человеку – волк»»…

Что верно, то верно, размышлял Мухин-младший, читая этот документ из отцовского архива, найденный им в большом чемодане на чердаке среди других отцовских бумаг. Действительно, такого, похоже, «никогда нигде не было и не может быть». Его особо умилял прием классика советской литературы, когда он слово преступник брал в кавычки. Видимо, тоже сомневался в том, что осужденные в годы сталинских репрессий были действительно виноваты перед Советской Родиной. Хотя видел и приговоры, и постановления, санкции – все, что соответствовало законности, установленной при тоталитарном строе, отличавшемся аккуратностью делопроизводства и отчетностью низовых звеньев власти перед высшими. О лицемерном содержании прочитанного Мухиным обращения правительственной комиссии к заключенным Степлага, как понял Мухин-младший, даже и говорить не приходилось. Тем более, что дальнейшие события в этом лагере были красноречивее всяких слов.

26 июня 1954 года в 3 часа 30 минут началась войсковая операция. В жилые зоны первого и второго лагерных пунктов и хозяйственный двор третьего лагерного отделения через трое ворот и семь специально подготовленных проемов были введены два дивизиона военизированной охраны Степлага и дивизион конвойной охраны войсковой части 3347. Это – 1600 человек, 98 служебно-розыскных собак с проводниками и 3 пожарных машины. Для разрушения баррикад и заграждений использовались пять танков Т-34. Руководил операцией заместитель начальника ГУЛАГа генерал-лейтенант Бочков….

По радио по-прежнему передавались сообщения, главной целью которых, как поясняло позднее лагерное начальство, было – предупредить возможные жертвы. Мухин – старший хорошо и надолго запомнил тот день. Танки сходу вошли через ворота в зону третьего лагерного отделения, разрушили баррикады и другие заграждения, возведенные заключенными, и обеспечили простор оперативным группам по блокированию жилых бараков. Оперативные группы действовали под прикрытием танков. Использовались ракеты, взрывпакеты, дымовые шашки, холостые патроны и собаки… Все это постепенно создавало атмосферу страха и даже ужаса для заключенных. При ликвидации беспорядков были арестованы 36 активистов, которые были преданы суду. 400 заключенных, состоявших на службе в «безпеке», охране, пикетах, отправлены в тюрьмы. Также отобрана была и отправлена для этапирования в лагеря Дальстроя и Озерный лагерь 1000 заключенных – 500 мужчин и 500 женщин, которые активно поддерживали бунтовщиков. Отец Мухина, нахлебавшийся лагерной жизни, в этих выступлениях практически не участвовал. Отказался, когда его и других заключенных из его барака подбивали на выступление. И уголовники, воспользовавшиеся ситуацией, чтобы еще сильнее «замутить чистую воду» и поживиться за счет других, даже избили его до полусмерти. На память о том наезде у него осталась резаная рана на спине. С нею он попал сначала в лагерную больницу, где местный фельдшер – такой же зек – в течение десяти дней делал ему перевязки и лечил. А потом, когда рана воспалилась и начала гноиться, по ходатайству того же фельдшера – в госпиталь.. Собственно, это и спасло Мухина-старшего от отправки в Дальстрой и еще большего затягивания срока его заключения.

Вообще тогда от самоуправства урок и других действительно антисоветски настроенных личностей, взявших в свои руки бразды правления, пострадало немало без вины виноватых и имевших собственное мнение о том, как им нужно было поступать. После операции были освобождены из тюрем, организованных радикально настроенными заключенными, 22 человека и обнаружено 37 трупов, 61 заключенный доставлен в госпиталь. 9 из них умерли, 54 заключенных, как понял Мухин из копий документов Госархива РФ, получили телесные повреждения и ушибы, но не госпитализированы.

Кстати, не только заключенные, но и 40 офицеров и солдат тоже получили телесные повреждения и ушибы в ходе той операции по умиротворению восставших в лагере. 1 июля 1954 года третье лагерное отделение Степлага было переведено на общий режим содержания в полном соответствии с инструкцией, объявленной приказом министра МВД СССР № 0190 – 1947 года. Восстановлены все льготы и преимущества, положенные по этой инструкции для заключенных, содержавшихся в этом лагерном отделении.

Да, думал Мухин-младший, позаботились работники ГУЛАГа даже о льготах для таких, как его отец. Кто после этого будет возражать, что у нас не было заботы о людях и гуманизма!

В своей жизни он еще не раз мысленно возвращался к судьбе отца и тем событиям 1954 года. И всегда ощущал какой-то нервный холодок, достававший его до самого сердца из, казалось бы, уже далекого времени.

Много думал о свободе и несвободе человека, его поведении в экстремальных условиях, когда сволочи становились еще большими сволочами, а хорошие люди становились еще лучше. Хотя, случалось, что и положительные герои своего времени не выдерживали пресса обрушившихся на них гонений и превращались в жалкие подобия разумных и совестливых существ, которым Бог предопределил на земле особую роль среди всех других. И случилось же так, что вот теперь и ему – передовику производства и ударнику коммунистического труда – приходилось работать и создавать новый город и чудеса техники на той же земле, где отбывал свой срок и мучился в лагере его отец. Как замысловато все в жизни и непредсказуемо!..

Самолет набрал высоту. В салоне стало прохладно и тихо. Некоторые пассажиры, успокоившись после взлета и, выплеснув эмоции, уже задремали в удобных креслах. Мухину не дремалось. Его пробил легкий озноб. Боже, и зачем я только согласился на эту командировку! – подумал он. – Будто больше некому было. Возомнил себя незаменимым специалистом. Но если разобраться, то не хуже тебя цветные швы мог заварить на органике и Юрка – бывший ученик, – сам его натаскал. Да и конструкционную часть он знает неплох. За деньгами потянулся – двойная оплата? Может, и это. Но не главное. Вот говорят, убийцу обязательно на место преступления, как магнитом, притягивает. Но, видать, не только убийцу. Я ж никого не убивал и в смерти Оли и Ленки не виновен. Напротив, сам вроде как пострадавший. Но ведь тоже тянет, туда, где они…

Мухин не успел додумать, бортпроводница предложила ему минералку в пластмассовой чашечке. Он не отказался, выпил залпом. Вода была соленая, почти как в водолечебнице в поселке Ералиево, куда он раньше ездил попарить кости, залечить радикулит, старую травму. Заезжал на полчасика после работы с дочерью Олей, которую забирал из детского сада и позже – начальной школы. Домой она не хотела, и ему приходилось брать ее с собой. Девочку не останавливала даже тряская и вдребезги разбитая тяжелой техникой в некоторых местах дорога, покрытая густым пухляком. Сквозь запыленное стекло Оля с любопытством разглядывала древние, выветренные скалы, желтые и розовые мазары, мавзолеи для усопших. Они были почти сказочными, – отделанные как игрушки, причудливых форм – и во многом, на ее взгляд, выигрывали перед серыми и приземистыми домишками барачного типа, в которых жили в основном местные крестьяне казахи и многонациональное племя разведчиков нефти. Как-то дочь не вытерпела и спросила отца:

– Папа, вот ты строитель, скажи, почему для мертвых здесь строят лучше, чем для живых?

– С чего ты взяла? – удивился серьезности вопроса маленькой дочери Мухин, и попытался было увильнуть от него. Но, видя настойчивый взгляд дочери, сказал, подумав: «Понимаешь, дочка, сложный это вопрос. Вроде все хотят лучше для живых строить. Да то времени, то денег не хватает. А бывает, что и совести. Люди разные. Но в основном хорошие. Ты это запомни. Видишь, какой красавец-город Шевченко выстроили на морском берегу. А ведь там пустыня была. И здесь у поселка пустыня. Но строят, конечно, иначе – временщики, геологоразведчики. Сегодня они тут, а завтра – на другом месте, как перекати-поле. Основательности у них в строительстве и обустройстве своих поселков никогда не было, и нет. А мазары – это дело настоящих мастеров, которым местные крестьяне – верблюдоводы и овцеводы делают заказы за большие деньги. Вот они и стараются, не спеша, возводят мазары и мавзолеи, чтобы они вечно стояли, как настоящие памятники усопшим, произведения зодчества.

– Извини, пап, перебью. – Но ведь и у твоего знакомого Тулебая тоже дом плохой – весь облезлый, а ведь он не нефтеразведчик, – колхозник-коневод.

– Да, ты права. Правильно подметила. Видишь ли, местные крестьяне народ неприхотливый, к тому же в Аллаха верующий. Они жизнь на земле временной и непродолжительной считают, чем-то вроде испытания. Настоящая и вечная жизнь для них только после смерти начинается.

– Как это? – изумилась, широко раскрыла голубые глаза Оля.

– А вот так! По Корану – их учению – на земле им срок в несколько десятков лет отпущен, а на небе – если, конечно, кто туда попадет, – тысячи лет. Вот и стараются хоронить умерших в настоящих мавзолеях и мазарах – красиво строят, отделывают пиленым камнем, на купола наконечники с полумесяцем и звездой вытачивают фигурные.

Из-за таких вот разговоров с отцом, когда тот неторопливо и честно отвечал на вопросы дочери, она и любила ездить с ним. Да и вообще на машине по Мангышлаку интересно было кататься. Иногда они заезжали с отцом в такие места, где все было по-другому, не так, как рядом с городом, словно на другой планете. Олю поражал почти лунный пейзаж той же впадины Карагие, другие места полуострова. Отец много не говорил в такие минуты. Он выходил из машины и, поднявшись на какой-нибудь бархан, садился на него, опускал голову и о чем-то думал.

– Пап! Чего ты молчишь, – подбиралась к нему на четвереньках, боясь полететь вниз, Оля и садилась рядом, прижималась к его крепкому плечу.

О чем он думал в такие минуты? Теперь Мухин помнил как-то смутно. Одно ясно знал: какая-то непонятная тревога, словно гюрза, вползала тогда в его душу, и казалось, только шаг – до беды. Но чего паниковать? – успокаивал он себя. Чего тебе не хватает? Работа денежная, почетная, орден имеешь, квартира трехкомнатная, модный гарнитур, машина, дочка, жена! Жена!… – как в колоколе отозвалось в мозгу Мухина. – Ее-то как раз и не было. Вернее, она была – живая, женственная, но все-таки не та, о которой мечтал и которой так хотел!

Познакомились они почти случайно на пляже. Стройная, гибкая, осыпанная жемчужинами водяных капель, выбегала она, разбивая разноцветную гладь моря, на горячий песок и улыбалась от удовольствия и ради вежливости своим родственникам, отдыхавшим невдалеке от Мухина. Тот любовался свежестью и красотой юной женщины, которая грациозной походкой проходила мимо него и словно посылала ему свои болюсы невидимой, но зажигательной энергии. Мухин испытывал их внутренний огонек, и ему хотелось резко встать с песка и подойти к незнакомке. Но он стеснялся ее родственников – мужа и жену. Они уже немного раздражали его своей неподвижностью – погода была прелесть, вода в море теплая, а чета два часа к ряду лежала под волновавшимся от легкого «афганца» – горячего и сухого юго-восточного ветра – тентом, цвета хаки, и не обращала на море никакого внимания. Мухину это было непонятно – как можно, лежа на берегу Каспия, не видеть его красоты, не восторгаться ею, не наслаждаться всей этой прелестью еще не знойного июньского дня? Не понимала этого, как показалось Мухину и их родственница – та самая стройная молодая женщина, приглянувшаяся Мухину и не раз пытавшаяся затащить этих тюленей в воду.

Но вот, покончив с книгой, вылез на свет божий тюлень-самец. Повел затекшими плечами и, бросив книгу на коврик, медленно направился к воде. Постоял с минуту на камне, словно на чьей-то большой и горячей голове и, видимо чувствуя, как она обжигает подошвы ступней, осторожно окунул одну ногу в прозрачную и искрящуюся воду. Потом ступил другой ногой и направился по пологому и мягкому от пушистых желтых водорослей дну к гряде валунов, похожих на былинных богатырей. За ними начиналась глубина. Понравившаяся Мухину молодая женщина стала тормошить своего знакомого-родственника, ликуя от того, какая теплая и чистая вода. И через минуту они бежали по направлению к валунам, разрывая своими ногами легкие, гладкие волны. Мухин встал с песка и пошел к воде. Спокойно и уверенно. Дошел до гряды и на глазах молодой женщины красиво нырнул с черного, лоснящегося валуна под воду. Проплыл под ней метров тридцать, словно большая и сильная рыба, – плавал он хорошо, – вылетел над водой и пролетел над ней баттерфляем еще столько же, потом закачался в кроле.

А молодая женщина не умела толком плавать. Ее тянула к себе и пугала глубина. Как завороженная, смотрела она в море, на уплывающего вдаль Мухина. Когда он вернулся, пофыркивая от удовольствия, она мило и приветливо улыбнулась ему. А он в свою очередь спросил ее – чего не плаваете?

– Там глубоко! – с кокетством ответила она.

Ему это естественное кокетство понравилось. И она почувствовала, что нравится незнакомцу. Чета тюленей-родственников уже вернулась на берег и готовилась к завтраку. Мужчина достал из сумки темно-зеленую литровую бутылку портвейна. Откупорил пробку и налил содержимое в эмалированную кружку.

– На, Кать!

– Фу, убери эту гадость! Не можешь без нее!

– Ничего ты не понимаешь, после воды в самый раз,– не согласился тюлень-самец и забулькал, проглатывая бурую жидкость. – Во, теперь порядок! Можно загорать дальше.

Родственница и Мухин шли к их лежбищу, уже успели познакомиться.

– Эй, валяйте сюда! – пригласил их самец-тюлень. – Завтракать пора.

– Пойдемте, позавтракаете вместе с нами! – предложила Лена.

– Неудобно как-то! – Замялся Мухин.

– Да пойдемте, пойдемте! – Потянула она его за руку.