Читать книгу «Лебединые души. Сборник рассказов и маленькая повесть» онлайн полностью📖 — Виктора Николаевича Рубцова — MyBook.
image

Чужой
Рассказ

В Сибирь Славка приехал с отцом после того, как мать ушла к другому – богатому мужчине – завскладом какого-то совхоза-миллионера. Впрочем, не женившемуся на ней, а жившему в основном ради утех, хотя, наверное, по-своему и любившему ее. Своих пятеро детей-птенцов, старшему из которых было только одиннадцать лет, он бросать не хотел. Но и его растолстевшая курица с отвисшим животом, как он называл свою супругу, больше не устраивала. Полюбил и хватит. Хотя, возможно, он ее и вообще никогда не любил. В то время на Северном Кавказе у горцев родители сына сами подбирали ему в невесты девушку из подходящего для них рода. Чтобы и приданное у нее было приличное, соответствующее их статусу и статусу рода, выдававшего за их сына свою дочь, да и чтобы фамилия родственников не несла на себе печати позора. А, кроме того, смотрели, чтобы в том роду не было "кровников", которым нужно было мстить за ранее пролитую кровь, или ждать от них мести. Что касается Ахмета, то его родители, прежде всего "заглядывали в кубышку", как называли тогда семейное состояние или "казну", своих знакомых и друзей. Их дочка уже по давнему уговору и расчету двух глав семей должна была выйти замуж за Ахмета. Тот с молодости активно занимался спортом, много ездил по Советскому Союзу, выступал на различных соревнованиях борцов-вольников. И эти поездки, пребывание на сборах и турнирах вдалеке от родного дома без строгого присмотра отца и старших братьев его разбаловали. Особенно – общение с девицами легкого поведения в свободное от занятий спортом и выступлений время. На непьющих, спортивных, к тому же, денежных ребят с Кавказа они смотрели с завистью, готовы были повеситься на них, как тряпки на заборе. Ахмету больше всего нравились романтичные и влюбчивые, как правило, нежные и покорные русские блондинки. Но иногда он влюблялся и в шатенок. А когда попал в больницу с приступом острого аппендицита, и впервые увидел ухаживавшую за ним после операции красавицу-шатенку – медсестру – мать Славки, – то словно вспыхнул изнутри. Загорелся так, что его безумный огонь потом не могли потушить ни годы, ни старики-родственники, вызвавшие его на свой суд ("кхел") и вначале уговаривавшие выбросить из головы всякую дурь и продолжать жить в семье, заботиться о детях и супруге, а во второй раз пригрозившие ему громадным денежным штрафом. В случае ослушания они готовы были пойти и на более суровое наказание. Не помогло. Азартного и привыкшего к риску Ахмета это только подогрело. Как не помогли слезы собственной жены и детей, стоявших на стороне матери и видевших, что отец всех их обманывает и предает. Старший из них – Магомет – даже поклялся матери в том, что когда вырастет, зарежет отца собственной рукой. За что та сильно отругала сына и даже отшлепала его по щекам, чтобы не держал таких глупостей в голове. Сказала ему, что грех – поднимать руку на родного отца, который родил его и кормит. И вообще мал он еще, чтобы судить об их отношениях с отцом, она сама во всем разберется. Не в первый раз – "погуляет – кобель – и вернется к родному очагу раны зализывать". Но пагубная страсть не давала Ахмету покоя. Притих на время, а потом с матерью Славки у них все началось по новой – не стеснялся даже вместе с нею разъезжать на собственной "шестерке", появляться в ресторанах, где его видели знакомые и односельчане. Опозоренная Лейла (так звали жену Ахмета) однажды не выдержала и привела свой выводок прямо на порог городской квартиры, где жила ее соперница-обидчица. Когда та вышла на звонок и стук в дверь, Лейла втолкнула в прихожую одного за другим детей с несчастными и испуганными лицами и, подняв руки к потолку и небу, вначале запричитала на чеченском языке что-то типа "Ради Аллаха Милосердного! Не забирай отца у детей!" и так далее. А когда увидела, что ее соперница не внимает ни одному слову и только высокомерно обмеривает ее насмешливым взглядом, словно сравнивая убожество другой со своим совершенством, то закричала на весь подъезд благим матом. А в конце прибавила: "Не хочешь отступаться, тогда бери моих детей и воспитывай сама. По нашему обычаю отец должен всех детей с собой забрать, раз он мне развод дает и меня от себя гонит"!

Мать Славки остолбенела, соседи, появившиеся из соседних квартир, стали свидетелями ее большого, по тем местам, позора. Женщины и старухи принялись стыдить ее, просили одуматься, ведь у самой двое сыновей – какое пятно она накладывает на них и на мужа – известного в республике человека, уважительного к ним и уважаемого ими!

Двенадцатилетний Славка, ставший свидетелем этой сцены, тогда сразу же занял сторону отца и, когда незнакомая ему разъяренная чеченка с детьми ушла, разругался с матерью и сказал в ее адрес такие обидные слова, что и та не выдержала, отвесила Славке горячую оплеуху, которую он помнил долго. Но не столько физическая боль, сколько незаслуженная обида за свою семью и отца, обожгли ему сердце. Он готов был ревмя зареветь, но по-мужски стиснул зубы, так, что побледнели едва наметившиеся желваки, и почти процедил страшные слова: "Если увижу тебя с чужим, убью"! У матери от этих слов подкосились ноги, но она тоже была человеком не из робкого десятка – по крови – терская казачка с железным сердцем. Собрала одежду в спортивную сумку и сказала, что поживет пока у бабушки, пусть отец ее не разыскивает.

Для Славкиного отца, постоянно мотавшегося по командировкам, чтобы заработать для семьи побольше денег, все происшедшее в его отсутствие было, как снег на голову. Впрочем, он уже заметил изменения в поведении своей супруги и однажды даже поскандалил с ней после того, как она соврала ему о том, что он видел и слышал собственными глазами. Как-то поутру в субботу, когда он был выходной и сидел за печатной машинкой "Мрия" в спаленке-кабинете – самой дальней комнате, писал рассказ, кто-то настойчиво постучал в дверь, хотя у них был электрический звонок. Ему хотелось закончить интересную мысль, дописать предложение, поэтому он сразу не оторвался от работы. Открыть дверь в "прихожку" вышла поднявшаяся с дивана в гостиной жена. На пороге, как он понял по голосу, появилась взволнованная сотрудница его супруги – Лена.

– Что случилось? – недовольно спросила ее Августина – мать Славки, отсыпавшаяся после "суток", проведенных в железнодорожной больнице.

– Пропали мы, худо дело! – В панике запричитала Лена.

– Да что ты несешь? Говори толком, что случилось!

– Татевосян (заведующий хирургическим отделением) и какой-то мужик из органов провели проверку нашего поста и обнаружили недостачу пяти ампул …

– Чего – пяти ампул? – Вначале повысила голос, а потом перешла почти на шепот Августина.

– Да морфия и других болеутоляющих наркотиков. – Почти заскулила, как жалкая и доведенная до отчаяния собачонка, Лена.

– А куда же они подевались? – спросила Августина.

– Как куда, ты что, забыла? Одну ампулу мы с тобой вместе на прошлой неделе наркоманам продали, а другие, ой, грех какой, – они меня заставили потом им отдать, сильно напугали, сказали, что зарежут. Что мне было делать? Детей сиротами оставить? Я тебя обманула, когда пост сдавала, сказала, что их использовали, помогая больным, и попросила тебя списать эти ампулы по листам назначения, к которым сделала незаметные приписки. А они это сегодня, похоже, установили. Не нашим почерком, говорят, написаны некоторые назначения, да еще для применения морфия…

– И ты сразу раскисла, крылья опустила, как мокрая курица! Да пошли они все! Пусть только сунутся еще раз, я знаю к кому обратиться, чтобы им духу поубавили.

– Кто – все? К кому обратиться? – Сразу не поняла Лена.

– Да и наркоманы твои, и начальники наши. С первыми понятно – идиоты, выжившие из ума. А эти-то чего от нас хотят? У них, что – доказательства есть насчет того, что мы с тобой виноваты в пропаже наркотиков?

– Доказательства, не доказательства, а недоверие к нам сразу появилось. Потому, что после тебя, когда мы ампулу продали, я на дежурство заступила, у тебя под подпись в журнале приняла медикаменты с недостачей. Так я им и сказала, напугали они меня тюрьмой.

– А при чем здесь я? Там что, моей рукой приписки сделаны? – Возмутилась Августина. – Ну и дура, ну и гадина! Думаешь, подставила, все на меня свалить хочешь? Ведь это же ты меня просила выручить с одной, заметь, ампулой. Выручила себе на голову! И еще не постыдилась ко мне домой вот с этими бессовестными глазами заявиться.

– У меня бессовестные глаза! А про свои грехи не помнишь? Хочешь, я твоему мужу про твои шашни с Ахметом расскажу!..

– Заткнись! – Зашипела и стала выталкивать непрошенную гостью за порог Августина.

Славка сразу понял, о ком идет речь. Он летом отдыхал в пионерском лагере, где мать временно работала медсестрой, и знал завхоза совхоза, который снабжал пионерский лагерь продуктами, видел его рядом с матерью, которая представила его сыну на пикнике, как своего хорошего знакомого и друга. Правда, при этом почему-то взяла с сына слово, что отцу он об Ахмете ничего не расскажет. Мол, ты же его знаешь – еще приревнует, станет допытываться – что да как, кто такой Ахмет, начнутся неприятности. Так что лучше сохранить все в тайне.

– А почему, если он твой друг, не понял тогда Слава, то это нужно скрывать от папы? Кто тебе ближе – он или этот Ахмет? – Как-то не по-детски серьезно спросил тогда мальчик. И после долго и много думал над тем, почему взрослые порой так странно и не честно ведут себя друг с другом. Живут под одной крышей, в одной семье и так легко идут на обман. Но свое слово он сдержал – по приезду домой мать не выдал. И вот теперь после всего увиденного и услышанного чувствовал себя перед отцом виноватым. Мать явно обманывала и предавала его.

Отец Славки от услышанного (дверь в соседнюю комнату была открыта) буквально остолбенел. А потом почувствовал, что его переполняют негодование и боль, достающие до самого сердца.

Он встал из-за письменного стола и прошел в соседнюю комнату. Вытолкав за двери свою подружку и вернувшись в гостиную Августина, хотя и явно расстроенная, сделала недоуменный вид и спросила: "Что это с тобой? Ты, отчего весь так побледнел"?

Славка сидел на кухне и слышал весь этот разговор.

– Со мной? – Переспросил сухим голосом отец.– Это я хочу знать, кто приходил, и что случилось с тобой? Что все это значит?

– О чем ты? – Сделала вид, что не понимает Августина.

– О наркотиках! – повысил голос отец. – Я все слышал.

– Да тебе померещилось. Перетрудился, наверное, все пишешь и пишешь без отдыха, ну разве так можно!

– Ты что, меня за глупого принимаешь, неужели я уже должен не верить собственным ушам? – Возмутился отец.

– Да что ты ко мне пристал? Какие наркотики? О чем это ты?

– О пропаже в больнице. Может, мне сходить туда сейчас и самому удостовериться в том, что это правда, и ты к этому имеешь какое-то отношение?

– Ты, Декабрев, вообще с ума спятил? Ни о чем таком мы даже не разговаривали. Ленка за рецептом пирога ко мне зашла на минутку, вот и все. – Слава, ты посмотри, обратилась она к сидевшему на кухне сыну, у нашего отца от вчерашней выпивки, похоже, глюки пошли.

Славка понимал, что это не так, и никак не откликнулся на слова матери, молча и насупившись, сидел за кухонным столом, и, глядя с третьего этажа в окно, за которым зеленели раскидистые тополя, и клены воинской части, голубое, с прядями перистых облаков, небо, рисовал пейзаж. Он был одаренным мальчиком. Отец, сам в детстве занимавшийся в изостудии городского Дворца пионеров у ставшего потом широко известным в стране художником Виталия Рыбакова, рано приобщил его к живописи и помогал ему своими советами. Будучи поэтом и писателем, подсказывал, как в капле воды или в обычном кленовом листке, просвеченном ярким солнцем, можно увидеть целый мир, живущий по своим, чаще всего не известным людям, законам. Славка с удовольствием погружался в него и иногда, словно растворялся в нем, любуясь прекрасными видами небольшого парка, поднимавшимися за ним и хорошо видными в ясную погоду белоснежными вершинами и пиками Большого Кавказского хребта, близкими предгорьями, поросшими фиолетовым кустарником и деревьями. В такие минуты он вспоминал про кавказские рисунки Михаила Лермонтова и гималайские полотна Николая Рериха с их неповторимым космосом и философией, впитанной от самой природы. Ему тоже хотелось стать таким же известным и хорошим художником. Но теперь над всем этим, похоже, словно черная туча, нависла настоящая угроза. Спокойная и размеренная жизнь могла круто измениться.

– А чем она тебе грозила, про какие – такие грехи намекала? – Стал допытываться отец у матери. И почти каждое слово их ссоры задевало мальчишку за живое.

– Да что ты от меня хочешь? Я говорю, что тебе все послышалось! – Перешла на уже повышенный тон и мать Славки. А потом пустила слезы и стала театрально изображать большую обиду: "Да как так можно не доверять любимому человеку, с которым прожил больше десятка лет! За что ты меня обижаешь? Почему обо мне так плохо думаешь"?

– Да потому, что ты дала повод. Маленькая ложь рождает большие подозрения. А ты мне лжешь прямо в лицо!.. Ну, шекспировский сюжет и только. Вся жизнь театр, и люди в нем – актеры!

– Да не лгу я тебе, не лгу, чем хочешь, поклянусь! – Закричала, уже выходя из себя, мать.

Славка буквально вбежал в комнату, подумав, что отец сейчас сможет прийти в ярость и не сдержаться. Он подскочил к выясняющим отношения родителям и встал между ними. Потом повернулся к матери и в свою очередь, прямо глядя ей в глаза, сказал: "Ты обманщица и лгунья, папа правильно говорит. Я больше не хочу с тобой жить под одной крышей, ты нас предала"!

– Да как вы смеете! – Не сдавалась и не признавалась в неправде мать. – Вы еще пожалеете об этом!.. Не хотите со мной жить, и не надо. Вот уйду, тогда вспомните.

Отец тогда с какой-то глубокой печалью и болью взглянул на сына, махнул рукой, поняв бессмысленность такого разговора и, резко повернувшись, прошел к себе в комнату, снова сел за письменный стол. Но ему в тот день больше не писалось… Славка понял, что мать расстроила отца в конец, и между ними образовалась пропасть, которая со временем могла привести к полному разрыву. В его собственной душе тоже стало как-то не по себе, словно появилась какая-то трещинка.

Впрочем, как он уже понимал, все это было, как бы предопределено тем, что мать и отец, симпатичные, даже красивые люди, очень видная пара, как о них говорили старшие – знакомые и родственники их семьи, – были совершенно разными людьми. Он – известный в республике журналист и писатель, вечно занятый какими-то большими проблемами, погруженный в творчество. И она – простая медсестра – крепко сбитая красавица, которой хотелось постоянного внимания мужа или других мужчин, денег и развлечений, жившая совсем другими интересами и в другом, лишенном иллюзий и какой бы то ни было духовности мире. А в этом мире она видела четырнадцатилетних девочек-школьниц с бриллиантовыми кольцами и перстеньками на пальцах и серьгами в ушах, родители которых, хотя и занимались незаконными сделками и спекулировали на рынках или по-крупному воровали у государства, но были состоятельны, имели крутые особняки и шикарные авто. О чем ей, несмотря на вечные больничные хлопоты и на упорную работу мужа, пока приходилось только мечтать. В то же время от соблазна с легкостью необыкновенной получить такие же украшения и дорогие вещи (только угоди какому-нибудь заглядевшемуся на тебя богатому мужчине) у нее кружилась голова. Казалось, сделай шаг, протяни руку – и у тебя будут такие же массивные золотые серьги с бриллиантами, колье, перстни, платья из парчи и так далее. Не случайно же, когда она сблизилась с Ахметом, делавшим ей дорогие подарки, то как-то в раздражении проговорилась Славке насчет своего знакомого: «Это весьма состоятельный и уважаемый человек, не чета твоему отцу».

– Мой папа талантливый и честный человек, а этот – какой-то завсклад вонючий, пропахший селедкой! – с обидой заступился тогда сын за отца.

– Да, вонючий завскладом, но он, заметь, кроме селедки, пахнет еще и большими деньгами. А твой отец, сколько ни пашет, больше трех сотен в месяц не зарабатывает. У Ахмета такие навары за день получаются.