Работалось легко. Они поторапливались, вынули из лодки вещи, стлани, весла. «Какой же он у меня молодец, – думал отец, откручивая мотор, – вполне помощник». Он опять вспомнил про старшего: был бы тот сейчас, они бы, конечно, всё побыстрее сделали. Старший толковый и стреляет прекрасно. Сейчас бы уже всё устроили и сели ужинать втроем. Он снял мотор, отнес на траву и выволок пустую лодку боком к ледяной горе тороса. Гора была выше человеческого роста и хорошо их прятала.

– Степа, а ты не обратил внимания на одно приятное изменение? – Отец, довольный, сел на край лодки и достал сигареты.

Степан осмотрелся, они часто так играли.

– Ничего не наблюдаешь? Такое – приятненькое…

– Лодка на берегу стоит?

– Остроумно, но ответ неправильный.

Степа внимательно смотрел на отца.

– Дождик кончился! – состроил отец веселую рожу.

– Так он давно кончился, – не согласился Степан.

Отец закурил. Хорошо было. Даже вроде и тепло. К гусиному гомону они привыкли, и казалось, что совсем тихо. Вокруг, кроме влажного воздуха, ничего не было видно. Степа доставал из сетки чучела гусей. Они были плавучими, на каждом веревочка с грузиком на конце – чтобы не уплыли. Он разматывал веревочки и расставлял пластиковых птиц на мелководье.

– Штук пять на земле, на мысочке посади. Там больше всего гусиного помета, ты заметил?

Когда закончили, уже хорошо стемнело. Нос лодки был завален льдом, тщательно натянутая маскировочная сетка совершенно ее скрывала. Степан нарезал травы и навтыкал в дырки сетки. Отец отошел на дальний конец островка. Все было очень неплохо. Ни лодку, ни вещи, спрятанные под сеткой, не было видно. Казалось, что это просто островок, на который наторосило лед.

– Шикарно! Травой не порезался?

Степан порезал ладошку, но ничего не сказал. Ему было приятно работать на равных с отцом. Снова закапал дождь, но у них все было готово к охоте и до рассвета оставалось недолго. Чуть тревожное охотничье ожидание царило в душе.

– Ну все, Степка, давай ужинать, – отец достал из-под тента сумку с продуктами. – Что тут у нас? О-о-о! Яйца вареные, ветчина! Я голодны-ы-й! На-ка, порежь!

– А я какой голодный, – Степа раскладывал ножичек и хитро смотрел на отца. – Могу всю ветчину съесть!

Это была старая шутка. Когда ему было пять лет, он, пока отец с братом охотились, не торопясь слопал почти килограммовый кусок ветчины. Они не поверили, думали, шутит, даже обыскали все, но ветчины не было, а пока они искали, Степа ушел в палатку и мирно уснул. Такая была история на охоте.

Вскоре на коврике лежали хлеб, зелень, ветчина, огурцы и помидоры, порезанные на половинки и посыпанные солью. Степа налил себе чая из термоса, а отец открыл коньяк.

– Степа, старый я осел, сетку-то забыли поставить!

У Степы в одной руке было очищенное яйцо, в другой огурец, и он как раз решал, что он откусит первым, но отец уже тащил ящик с рыболовной сетью к берегу.

– Давай! Не будем лениться! – Отец взял конец сетки и пошел с ним в воду. – Следи, чтобы не цеплялась!

Мягкой змеей ползла сеть из ящика через Степины руки вслед за отцом. Сначала, сухая, она плыла по поверхности, потом намокала и уходила нижним пригруженным концом на дно. Когда в ящике осталось совсем мало и Степа приготовился поймать конец, движение вдруг остановилось.

– Ой-ёй-ёй! – Отец, ухватив вершины сапог, выходил на берег. – Не заметил, что глубоко… черт, и задница мокрая!

Он сел на ящик, снял сапоги, отжал шерстяные носки и стал стягивать мокрые штаны. Ноги на глазах покрывались гусиной кожей.

– Ни запасных штанов, ни полотенца не взял, ну что у тебя за папаша! Дай-ка мне коньячку! – Отец никогда не унывал в таких ситуациях.

– Я сейчас… – Степа побежал к лодке, достал из непромокаемого ящика сухую чистую рубаху. – На, вытрись!

Отец растирал ноги Степиной рубашкой и завидовал сам себе, с нежностью думая о сыне. У Степана всегда ясная голова. И азарт охотничий, но и недетская наблюдательность, и терпение, и широкий ясный взгляд на мир. С ним всегда интересно. Со старшим почему-то не так.

Тем временем ночь уже наступила. Светлая северная ночь, когда всё вокруг только теряет цвет и погружается в короткую дрему. Снова заморосил мелкий, едва заметный дождик. Отец надел мокрые носки и штаны, и они сели есть. Степа выплеснул остывший чай, налил горячего, а отцу коньяку. Отец взял кружку, задумался на секунду.

– Хочу за тебя выпить, как за своего… товарища. – Отец хотел сказать «друга» или даже «брата», но не сказал, стеснялся смотреть на сына. Любовь его переполняла, как о ней скажешь вслух. – Мне с тобой очень хорошо на охоте. По-настоящему. Ты понимаешь? И вообще… спасибо тебе! – И он выпил.

Степан ел холодный помидор и запивал его чаем. Ему тоже стало как будто немножко неудобно, он откусил слишком большой кусок помидора, облился его соком и стал усиленно отряхиваться.

Легли поспать. Степке в пуховом спальнике было тепло, но все время мерещились гуси, налетающие на их скрадок. Он просыпался, высовывался в серую и сырую ночь – не пора ли вставать. А отец задремал поначалу, но быстро замерз в мокром спальнике. Лежал, кемарил вполглаза и следил, чтобы Степка не раздевался. Когда уже совсем начинал дрожать, вставал, выпивал коньяку и начинал приседать, пока не согревался. Гуси ночью кричали меньше, иногда совсем замолкали.

Еще не рассвело, когда он стал готовиться к охоте. Свернул спальник и коврик, распихал все под маскировочную сеть. Просмотрел, чтобы ничего не мешало, чтобы быстро можно было развернуться с ружьем в любую сторону. Справа от себя устроил сиденье для Степы. Из специального ящичка достал патроны, манки, разложил все так, чтобы было под рукой. Манков у него было два: толстый деревянный с грубоватым голосом – на гуменника и маленький прозрачный, слегка писклявый – на белолобого гуся. Он негромко «ка-гакнул» в каждый – все работало. Все было готово. Только Степка нарушал маскировку островка ярко-желтым спальником. Будить его не хотелось.

Было уже без десяти шесть, но горизонт оставался серым и тяжелым и почти ничем не отличался от ночи, да и пусто и тихо вокруг, как всегда бывает перед рассветом. Отец открутил крышку термоса и налил в нее чаю. Подумал и добавил коньяку. За маскировочной сеткой было уютнее и как будто теплее. Можно было и позавтракать, как раз бы и начало светать, но без Степана не хотелось.

В это время Степа, словно услышав отца, завозился в спальнике. Отец присел возле. Степа спал крепко, даже слегка похрапывал. «Устал мальчишка», – отец разглядывал правильные черты смуглого Степкиного лица.

– Степа, – позвал осторожно. – Степаша! Пора уже вставать! Давай чайку попьем…

Степан резко поднял голову, сел и стал шарить руками очки, широко глядя на отца красивыми темными глазами. «Что-то уж очень быстро проснулся», – подумал отец. Степа вылез из спальника, отошел к берегу и стал расстегивать штаны.

– А что, пора уже? – Голос сонный, лишь струйка бодро звенит по песку. – Гуси же позже начинают летать?

– Сейчас все что хочешь может быть. Надо приготовиться.

– А где же облако? – Степа смотрел в сторону льдины.

Отец оглянулся – туман уходил на их глазах. Не сдвигался, не поднимался, как это часто бывает, а исчезал, будто испарялся. Все прояснялось. Несмотря на утреннюю сумеречь, уже хорошо были видны и озеро, и острова. Отец с сыном стояли и как завороженные смотрели в сторону льдины. На ней было черно от гуся. Собственно, самой льдины почти не было видно, это была широкая темная полоса. Гуси вели себя на удивление тихо. Отец достал бинокль – большинство птиц спокойно спали, завернув головы на спины.

– Так, Степка, это интересно, они спят… – отец отдал бинокль. – Давай-ка в скрадок! Позавтракаем, может, они проснутся?

– Сколько же их там! – восхищался Степа, не отрываясь от бинокля.

– Давай-давай, из скрадка их тоже хорошо видно!

Он достал вареные яйца, порезал огурцы, нашел соль и стал наливать чай… И тут прямо над ними раздались громкие гусиные крики. Гуси, видимо, спокойно заходили на посадку на их чучела, снизились и увидели охотников. С резкими сиплыми криками развалились они в воздухе в разные стороны, а отец привычно кинулся за ружьем и тут же понял, что ружье он еще не собирал.

– Вот, черт, Степка, ружье-то! – голос его внезапно оборвался, а взгляд застыл.

Отец глядел на Степана, но видно было, что он сейчас где-то в другом месте.

– Степа, блин! Я ружье забыл! – выдохнул отец убитым голосом и опустился на ящик.

Он ясно вспомнил, как во дворе у егеря взял чехол с ружьем из кучи вещей и отнес под навес от дождя. Подумал еще – не забыть бы… «Елки-палки! Ну, я даю!» Отец при Степе не матерился и теперь только скрипел зубами.

– Забыл?..

Степка по-детски полагался на отца в таких вопросах. Тот обычно что-нибудь придумывал, но… что же сейчас можно придумать? Степан совсем не готов был к такому. Он никогда еще не стрелял по летающей дичи и вчера, когда увидел, сколько вокруг гусей, подумал, что отец обязательно даст ему попробовать…

Степа смотрел на отца, ожидая его решения, а отец обреченно глядел куда-то вдаль, потом сказал спокойно, как будто ему было все равно:

– Вон одиночка летит.

Степа аккуратно высунулся над маскировкой, но ничего не увидел.

– Где?

– Над самой водой, к нам идет.

Одинокий гусь летел, едва не касаясь воды, казалось, что он совсем не машет крыльями, но приближался он быстро, и, глядя на него, отец понял, что взошло солнце. Грудь и шея гуся были чуть красноватыми.

Солнце поднималось над дельтой, над камышами, прозрачным утренним золотом скользило по студеной воде, отражалось в ближних островах и проясняло небо. Только что безликий и серый сосновый лес на берегу нежно зазеленел, а по голубой уже глади озера поплыли редкие белые облака. Отец недоуменно присматривался. «Господи, хорошо-то как! – неожиданно подумал он. – Сейчас солнце согреет, высушит все, вон гуси летают. – За одиночкой тянулись еще несколько штук… – Блин, и ружья нет!» Он отвернулся от гусей. Где-то внутри перемкнуло. Он сидел и тупо смотрел себе под ноги. «Это же надо – отмахать шестьсот верст, целый вечер строить скрадок под дождем… вокруг гуся немерено, и я сижу, как…»

Гусь между тем, не долетев совсем немного до их чучел, раскрылся, сильно замахал крыльями, слышно было, как трещат перья, и, забороздив воду оранжевыми лапами, сел. Завертел головой в разные стороны. Охотники замерли за своей сеткой, гусь был в двадцати шагах, в него ничего не стоило попасть камнем, но у них даже камня не было.

– Совсем не боится, – прошептал Степа.

– Одиночка, пару ищет. Видишь, охорашивается.

Гусь несколько раз подряд окунул голову и крылья, окатил себя водой, встряхнулся и принялся поправлять перышки на груди.

– А-ка! – крикнул он вдруг громко и, повернувшись боком к чучелам, замер.

Охотники от неожиданности нагнули головы и тут же пригнулись еще сильнее – прямо напротив них, с шипением разрезая чистую гладкую поверхность, один за другим плюхнулись еще шесть гусей. Эти вели себя иначе. Сплылись и замерли настороженно, совсем как чучела. Только волны вокруг говорили о том, что они живые. Отец с сыном боялись шелохнуться, большие серые птицы были в десяти метрах. Степана колотило внутри, ему казалось, что если сейчас быстро побежать – главное, не запутаться в маскировке, – то гуси не успеют взлететь и обязательно хоть одного, да схватишь. Но он боялся даже шевельнуться, только скосил глаза и увидел, что отец тоже на него смотрит, скорчив страдающую гримасу.

Гуси, опасливо поглядывая на их сооружение, потихонечку отплывали к дальнему краю островка. Следом за ними отправился и одиночка. Этот был совершенно спокоен и даже что-то потихоньку гергекал. Отец осторожно повернулся к Степану:

– Во дела! Не боятся…

С другой стороны островка раздалось еще несколько громких всплесков. Степа сунулся посмотреть, но отец остановил его.

– Бог с ними, не пугай, давай думать, что делать будем.

– Лук можно сделать… – видно было, что Степан как раз об этом думал. – Или пращу!

– Пока ты ее раскрутишь, они улетят… – Отец достал сигареты. – Надо ехать за оружием. Утро потеряем, но вечером…