После грозы

Конец августа. Полдень. Жара. Мы с Белым рыбачим посреди широкой волжской протоки. Час назад рыба вдруг перестала клевать, и мы валяемся у своих снастей, разморенные духотой и бездельем. Вокруг теплые летние просторы. Широко. Ближние острова еще видны, а дальние на левой стороне Волги едва угадываются сквозь марево. Наша большая деревянная лодка плавно поднимается и опускается на сильном течении. Якорные веревки дрожат от напряжения и уходят наискосок в зеленую прохладу, пробитую мерцающими столбами солнечного света. Укачивает. Давно понятно, что делать здесь уже нечего, но даже пошевелиться лень.

– Может, поедем уху сварим? Еды совсем никакой!

– …

– Белый?!

Юрка убирает майку с сонного лица и лежит с открытыми глазами, сон, видно, вспоминает. Потом садится, зевает и внимательно щурится куда-то мне за спину. Лицо его как-то неожиданно быстро меняется, и он бодро сползает с рундука.

– Вставай давай! – начинает вытаскивать свои донки.

Я оборачиваюсь и не верю своим глазам – небо за Волгой черное! Хватаюсь за ближайшую леску – у меня три удочки на двадцатиметровой глубине! Торопимся. Сопим. Поглядываем на быстро наползающее грозовое небо. Минут бы десять еще, думаю, а сам рад – все-таки удирать от грозы веселее, чем маяться от безделья.

Ветер пришел вместе с черным небом, погнал рябь, закачал.

– Удочки сматывай на лещотки, а то все перепутается, – ворчит на меня Белый. Он уже смотал свою, стоит изучает тучу. Мне, скотина, не помогает из принципа – считает, не надо так много удочек ставить.

– Сейчас врежет, – заявляет решительно. – В прошлом году такая буря пароход на Пески выкинула. Как раз оттуда идет!

Последнюю леску вытягиваю, не сматывая, прямо себе под ноги. Ветер еще наддал, пошел сильными холодными порывами. Сорвал один из якорей, развернул лодку, и она неловко переваливается с боку на бок, едва не черпая тяжелым бортом. Вокруг уже темно, как в сумерках.

Пока я вожусь с мотором, Белый тащит носовой якорь. Лодка то зароется носом до самой каюты, то будто в гору лезет. Белый босой, ему скользко, раскорячился, тянет мокрую вибрирующую веревку, орет мне что-то, но я не слышу, никак не намотаю промасленный ремень на маховик. Наконец удается. Крепко захватываю конец ремня, другой рукой упираюсь в рундук и дергаю. Мотор у нас очень старый, заводится, когда сам захочет, вот и сейчас, словно раздумывая, неуверенно тукнул два-три раза, но, слава богу, взревел. Хватаю штурвал и среди больших уже волн аккуратно, по длинной дуге закручиваю в сторону лагеря. Лодку здорово кидает.

До нашего острова километра два. Движок стучит неровно, лодка то вдруг замирает на месте, упираясь в огромную серо-желтую волну, то несется вниз по гладкой горке, прямо в глубину. Сердце невольно замирает, кажется, сейчас точно нырнем! Но там впереди что-то меняется, гора воды превращается в другую, ползущую навстречу. Она мягко охватывает нос и взлетает белыми крыльями с двух сторон. Достается и нам с Белым, под стланями уже хлюпает.

Над островами из темного неба хлещут молнии. На душе страшновато, но и весело, по всему видно, что это обычная летняя гроза. Пролетит, оставляя после себя умытые деревья и траву и свежие речные запахи.

– Сейчас влупит. – Белый, хватаясь за что придется, мотается по лодке, прячет вещи в каюту.

– Червей убери, – кричу.

– Чего?

– Черви! – Показываю ведерко под лавкой.

Ливень настигает у самого лагеря. Чалимся, привязываем лодку и, притащив на себе кучи мокрого песка, залезаем в палатку. С нас течет. Где-то рядом в кустах с треском, словно дерево, падает молния. Мы замираем. Слушаем – может, и правда дерево? В воздухе сильно пахнет электричеством. В палатке все же не так страшно, а когда удар уже прошел, кажется, что и совсем не страшно. Я вытираюсь сухой рубашкой и подвязываю вход, чтоб видно было наружу.

Ветер ослабел, перестал качать деревья и драть кусты, а вскоре и совсем стих. Все замерло. Только ливень все набирает силу, тяжело валится сверху хлыстами воды. По песку мимо палатки текут мутные ручьи. Река кипит на всем пространстве. Там никого, только непонятная одинокая лодка с едва различимым мужским силуэтом медленно сплывает вдоль нашего острова.

– Похоже, у него мотор сломался… – думает вслух Белый.

– Блеснит вроде в отвесную.

– В такой ливень?!

– Да хрен его знает… Вроде удилищем машет.

Белый уткнулся в свою «фантастику», а я все наблюдал за лодкой. Человек в ней завел мотор, поднялся выше судачьей ямы, заглушился и снова опустил снасть на глубину. Я разглядел его. Мужик был без рубахи и штанов, в одних трусах. Его нещадно поливало дождем.

– Белый, а у него клюет! Он опять переехал!

Юрка поморщился, не отрываясь от чтения.

– Может, попробуем после дождя?

Белый, жадный до судаков, откладывает книгу и высовывается из палатки. Ливень не стихает, он теплый и мощный и вскоре должен кончиться. После ливня всегда хорошо рыбачить. Ясно, что Белому тоже охота поехать, но сначала он должен возразить:

– А уху?

– Да хрен с ней, потом сварим!

– А блесны?!

Он как будто даже обрадовался, что у нас нет отвесных блесен, на которые ловил промокший мужик, и снова уткнулся в книжку. Я откинулся на подушку. Ливень не унимался, норовил порвать тент, а в палатке было тепло, я натянул на себя одеяло и уснул.

Когда проснулся, дождь уже кончился. За тонкими стенками палатки тишина, только слышно, как громко падают с деревьев одинокие тяжелые капли. Птички заливаются звонкими, промытыми голосами. На берегу слышен голос Белого.

– Ни хрена себе… – это он уже второй раз повторяет.

– Ну, п-пока д-д-дощ-то шел, как по-поперло, – отвечал сильно заикающийся, окающий голос.

Я вылез из палатки. У берега стояла широкая деревянная лодка с местными деревенскими номерами, в которой что-то рассматривал Белый. У костра на корточках сидел мужик лет сорока со слипшимися, как мочалка, светлыми волосами и протягивал руки к огню. Длинные семейные трусы в цветочек и с прорехами мокро облепляли его худые ноги. Только что зажженный костер горел плохо, больше дымил. Мужик, отчаянно дрожа – тряслись руки, плечи и даже колени, – пытался подкладывать мелкий сушняк.

– Здорово.

Мужик не сразу ответил. Не мог унять тряску:

– З-з-з, ой, еп… Здо-до-рово, …т-тут у вас по-погреться, – выпалил он наконец. – Красненького вмажешь? – мотнул головой на бутылку вина, лежащую рядом на песке.

– Не, спасибо, – отказался я, покосившись на бутылку без этикетки с прилипшим к ней речным мусором.

– Чё ты, давай… красное… – Он зубами содрал пробочку-бескозырку, взял одну из наших кружек, дунул в нее, налил трясущимися руками и медленно выпил сразу все. Сморщился, как от кислого. – У вас пожрать-то ничего нет? С утра не жравши – с бабой разосрался, прям с утра раннего…

– Нет ничего. Не варили, – махнул я в сторону грязного котла с немытой посудой.

У нас действительно ничего не было. Только две банки тушенки, заначенные на черный день. Да и, сказать честно, не очень приятно было, что он приперся к нам в лагерь, где мы все бросали без присмотра.

– Это ты вот на эту самоделку ловил? – Белый все не мог успокоиться.

– Ну, – кивнул мужик.

Я подошел к лодке. В ней было полно воды. На всплывших стланях лежали с десяток крупных судаков и две пустые бутылки.

Мы с Юркой бросились мастерить блесны. Мужик смешно дрожал и подсказывал, как лучше сделать. Когда уезжали рыбачить, он оставался у костра. Здорово захмелевший, сидел на корточках, спиной к нам, что-то бормотал и время от времени взмахивал руками. Мы, признаться, посматривали за ним – не упер бы чего, больно уж простой, да и крепкий пьяница, видно, но когда он уехал, не заметили. Блеснили долго и бесполезно. Ничего не поймали. Я временами неприятно вспоминал про тихо исчезнувшего мужика, брать у нас нечего было, но документы на лодку и мой паспорт лежали в палатке.

– Может, он свою блесну в бормотухе мочил? – кисло пошутил Белый, когда мы на закате причалили к лагерю.

На острове было тихо, сыро, и казалось, что холодно. Солнце садилось за Попов остров, красило тревожным оранжево-красным воду, палатку, прибрежные кусты и деревья.

– Всё на месте, – сказал Белый, вылезая из палатки.

Я привязал лодку и наткнулся на двух здоровых судаков. Они лежали на песке у самой воды. Я недоверчиво тронул ногой – судаки были свежие.

– Белый, ты посмотри-ка, он нам рыбы оставил!

– Ты иди сюда посмотри!

Я подошел. Возле костра, вдавленная в песок и аккуратно прикрытая кружкой, стояла мужикова бутылка.

Отпитая ровно на треть.

Степа

Пока сын отчерпывал воду, отец сложил в лодку канистры с бензином, палатку, костровой котел, еду, патроны… Сверху навалил утиные и гусиные чучела в больших сетках, потрамбовал, но все равно получилось горкой. Дюралевая «Казанка», что они взяли у егеря, старенькая, давно уже без переднего стекла, оказалась не такой и большой. Все было готово, чтобы плыть, но отец что-то медлил. Еще раз придирчиво осмотрел вещи и пошел к егерскому дому.

Степан доскреб со дна лодки грязную, с песком и мусором воду и уселся поближе к мотору. Было тихо. Серое небо сыпало на речку мелкую морось. Капельки были такие маленькие, что не оставляли следа на темной текучей поверхности. Степан подставил ладошку, она была мокрая и холодная и тоже не чувствовала, но дождь ощущался щеками, и все вокруг мокро блестело.

Отец вернулся с ящиком, из которого торчала рыболовная сеть.

– Ты как? Не промок?

– Нет. Дай я порулю, – попросил Степан.

Отец кивнул согласно, подкачал бензин и завел мотор. Лодку зацепило и повлекло течением. Дым из теплой егерской избы стелился по мокрому лугу. Михалыч с охапкой дров стоял на крыльце и молча смотрел им вслед.

– Ну что, Степаша, с Богом, что ли? Про льдины помнишь?

Степан включил скорость, лодка медленно двинулась, а отец вытер мокрые руки о штаны и достал сигареты. Дождь, конечно, малость портил дело, но настроение было хорошее. Пока удачно все складывалось. И из Москвы они проехали почти шестьсот верст всего за семь часов, и егерь, с которым толком не было связи, оказался дома. Отец еще раз окинул взглядом укладку – всё вроде положили.

Они были здесь первый раз; судя по всему, места неплохие. Егерь сказал, что утки уже полно, летали и гуси, но все это было не важно. Отец закурил и весело глянул на Степана, сидевшего за мотором. Ему захотелось подмигнуть своему девятилетнему сыну, но тот внимательно смотрел вперед – и видел, что отец смотрит, но даже не покосился – занят же, чего ж тут… Ну-ну – отец тихо улыбался в усы.

Когда-то они так же охотились со старшим сыном. Но старший вырос, уже студент, его ревниво кольнуло, что и младший вырастет, и ему тоже станет неинтересно с отцом. Мысль была для него не новой, но сейчас было не до нее. Они с младшим ехали на дальнее лесное озеро, где сейчас никого нет и полно уток и где они будут охотиться и рыбачить целых три дня.

Пока плыли вдоль деревеньки, Степа держал небольшую скорость. Ему, может, и хотелось, чтобы кто-то увидел, как он рулит, но думал он не об этом. Он не понимал, как вообще здесь живут. Дорога была такая, что даже их здоровый джип два раза застревал. Вся деревня была скучная, покосившаяся, тихая и безлюдная под дождем. Он хотел спросить у отца, кто же здесь живет, но не стал – уже проезжали последнюю, почерневшую от старости баньку на берегу. Степа добавил газу, мотор зазвенел, лодка заскользила свободнее, и он крепче ухватился за борт.

Был уже конец апреля, но весна сильно запаздывала – в заливах еще стоял лед. Тихо, почти по-зимнему текла речка. По крутому правому берегу тянулся старый сосняк, мокрый от весенних туманов и дождя. Из него тянуло сырым лесным снегом.

Степан внимательно глядел вперед, он уже дважды наезжал боком на невидимые в воде тяжелые льдины, а один раз зазевался и зацепил край сухих прошлогодних камышей. Речка местами была совсем узкая, он сбрасывал скорость на поворотах, зато на плесах разгонялся. Волна от лодки желтоватым шелковым веером уходила вбок.

– Руки не замерзли? – кивнул отец на мокрую детскую ручку, сжимающую толстый румпель. – Может, я поведу?

Степан покачал головой, а отец глянул на часы. Двадцать пять километров по речке, потом большая дельта с островами – вспоминал он разъяснения Михалыча. Там и надо будет ставить палатку. Время еще было.

Через полчаса Степан явно замерз, отец устроил его от ветра на дно лодки, а сам сел за мотор. Поехали быстрее. Через какое-то время справа пришла небольшая речка. Вода в ней была мутная, по верху плыл лесной мусор. Он сбросил скорость и снова глянул на часы – уже должна была начаться дельта, но и намека на нее не было.

Отец был опытным охотником и знал, что незнакомая дорога всегда настораживает и оттого кажется длиннее, но прошло уже больше часа, а речка все так же – поворот за поворотом – шла хорошим старым сосняком. Казалось, что они плывут не к озеру, а в какую-то лесную глушь. Все дальше и дальше забираются. Из-за пасмурного неба казалось, что вот-вот стемнеет. В голову лезла всякая чушь, иногда он думал даже, что поехал не в ту сторону и что, может быть, озеро находится вверх по течению.

Кончился бензин, и отец ткнулся в песчаный берег. Место было красивое – сосняк, чисто, прямо у воды небольшая полянка для палатки, усыпанная мягкой хвоей. Хорошо было бы здесь ночевать, костер на песочке запалить, посидеть, погреться, на весеннюю воду посмотреть. Так думал отец, наливая бензин, и так действительно было бы лучше, но это нарушало их планы, а он не любил отступать.

Мотор все звенел и звенел в холодном вечернем воздухе. Степа лежал среди вещей, уже не глядя по сторонам. Надо останавливаться, думал отец, сам-то уже замерз, но он даже скорости нигде не сбавил, видимо, что-то чувствовал, не раз же так бывало, что уже готов сдаться и ночевать где придется, а тут как раз и огонек костра впереди, в полной уже темноте.

Река сделала длинный правый поворот, и лес начал расступаться, как будто даже посветлее стало. Русло расходилось, появились небольшие островки, придавленные половодьем. Лодка быстро скользила по нервной, бегучей глади. Вскоре лес кончился. Впереди были камышовые острова с проблесками воды между ними. Это уже разливы дельты. Судя по простору, который открывался впереди, озеро большое. Чем ближе охотники подплывали к озеру, тем чаще и чаще взлетали утки. Справа, слева, сзади.

– Крякаши, Степ, смотри! – Отец провожал взглядом тяжело поднимающихся крупных уток. – Красиво! Шулюм из вас сварим!

Это было настоящее охотничье счастье – утки было много. У отца зачесались руки зарядить ружье, но охота открывалась только завтра с утренней зари. Он решил ничего не трогать по дороге; все-таки это тоже здорово – когда вокруг полно непуганой дичи. Он представлял себе, как поставят палатку, разожгут костер и будут ужинать среди этого птичьего рая. Под кряканье, пересвисты и хлопанье крыльев.

Лодка уверенно вписывалась между камышовыми островами, оставляя за собой резвый белый след, отец со Степаном ошалело вертели головами за широконосками и чирками, рассматривали их и показывали друг другу. В одном месте – они как раз выскочили из-за камышей – слева вдруг загоготало, захлопало, отец заглушил мотор и пригнулся.

Совсем рядом с черных грязей небольшого острова, с полегшей рыжей травы взлетали гуси. Тяжелые неуклюжие птицы, скандально и резко крича, коротко разбегались, помогая себе сильными крыльями, и почти разом поднимались в воздух. Соседний островок тоже неожиданно загоготал и захлопал крыльями.

– Вон еще, – шептал Степан, показывая направо.

В небе вокруг летало больше сотни гусей. Горланили недовольно, никакого порядка, обычного для этих умных птиц. Большинство отправились в сторону озера, но многие тут же планировали на посадку на соседние острова, а некоторые неосторожно налетали на выстрел.

– Достать ружье? – спросил Степа шепотом, прячась за сеткой с гусиными чучелами.

– Терпи, Степаша, не будем пугать, посмотрим, куда они тянут.

Лодка на самом малом, почти беззвучно двинулась по протоке в сторону озера. Вскоре острова кончились, пошли редкие камышовые колки, залитые половодьем по самые макушки. Но вот кончились и камыши, и они выехали на чистое. Впереди по всему серому горизонту прямо на воде лежало густое облако тумана, ничего не было видно – ни другого берега, ни островов, о которых говорил егерь.

Отец опять заглушил мотор. Из тумана глухо слышался многоголосый гусиный гул, и не из одного места, а отовсюду спереди – облако гоготало и горланило на разные голоса.

– Господи, сколько же их там…

– Это все гуси?! – спросил Степан, стягивая мокрый капюшон с головы.

– Это не просто гуси, это очень много гусей, Степа! – Отец как будто и не радовался, он был то ли сосредоточен, то ли растерян, не понять по нему было.

Дождь неожиданно усилился. Посыпался крупными каплями, заколотил по лодке, по пластиковым гусиным чучелам, пузырями зашипел по воде. Но отец словно не замечал дождя:

– Что же нам делать, Степа? – только и повторял он, прислушиваясь к гусиному гулу, идущему из тумана.

– Мы же хотели на остров…

Отец еще некоторое время что-то соображал, потом решительно завел мотор. Лодка вползала в туман, как входят в парилку с мокрым паром, – ничего не стало видно.

– Глянь-ка назад, Степаша!

Теперь уже и сзади ничего не было.

– Мы внутри облака, – Степа осторожно загребал рукой белый воздух. – Под нами тоже небо.

Отец шел на самом малом, опасаясь во что-то врезаться. Довольно долго шел, а вокруг по-прежнему ничего не было видно. Он уже думал вернуться и поискать место где-нибудь в дельте, но туман стал редеть, отец добавил ходу, и вскоре впереди обозначилась темная гребенка леса на другом берегу, а по озеру открылись острова.

Недалеко от них был большой остров, заросший высоким кустарником и камышом. Там, скорее всего, и палатку можно поставить, и сушняк нашелся бы. Степа устал, и ему хотелось на какой-нибудь берег. Они встали сегодня в пять утра. Когда он понял, что отец не собирается чалиться, он хотел было запротестовать, но посмотрел на отца и не стал – тот был похож на их кота Ваську, крадущегося к птице. Даже сквозь бормотание мотора хорошо слышался шум гусиного базара, туда и направлялась лодка с охотниками.

Впереди среди темной воды торчал странный светлый бугор. Это был крохотный островок – тридцать шагов в длину и двадцать в ширину. Он едва выступал над водой и был покрыт слоем полегшей прошлогодней травы. С одной стороны на него наторосило ветром гору льда, которую они и увидели. Отец причалил, вылез в воду и вытащил лодку.

– То, что надо, Степушка, гуси где-то совсем близко.

– Но здесь нет дров, – не согласился Степа. – Давай лучше на том острове.

В это время из тишины тумана раздался мощный шипящий гул. Охотники замерли.

– Вон они! – отец показал куда-то в разрывы тумана. – Видишь?

– Нет.

– Да вон же, – шептал отец, – двести метров. На льдине они сидят, поэтому здесь туман!

На огромной серой льдине, края которой не видно было из-за тумана, копошилась темная масса птиц. Время от времени часть гусей, как пчелиный рой, поднималась в воздух, и возникал этот странный шипящий ветер. Сделав небольшой круг, гуси тут же садились. Издали казалось, что друг на друга.