– Как кто? Ты не знаешь?! – Витька забежал вперед, заглядывая отцу в глаза. – Язи! Голавли! Хочешь, наловим? Под мостом полно голавлей. Вот такие…

Они отошли от дороги и стали обследовать луг. Роса еще не высохла, кузнечики были вялые и не спугивались. С трудом нашли три штуки. Витька поймал синекрылку.

– Ты же говорил, они ядовитые?

– Ну пусть, – Витька осторожно, чтобы другие не вылезли, засовывал серого толстопузого кузнеца в спичечный коробок. Кузнец сердито шевелил усами и пускал коричневую ядовитую слюну.

Вскоре дорога спустилась в прибрежный ивняк, резко запахло речной свежестью, и отец с сыном вышли на реку. Берега были высокие, кудряво и густо заросшие дубами и огромными старыми тополями.

Неглубокий перекат перед ними радовался золотистому солнечному утру, болтал сам с собой и весело скакал по цветным камушкам и переливчатой ряби песка. Тихая прибрежная трава искрилась росой. Из гулкой тишины леса раздавался крик кукушки. Отец щурился на воду, на солнечные зайчики и чуть заметно улыбался. Кукушку считает, понял Витька, – загадал чего-нибудь и считает.

Река неторопливо закручивала мягкие водяные травы и вскоре уходила в сонный ленивый омут. Ласточки из голубой высоты падали в лесную тень, чиркали клювиками по гладкой поверхности и с веселым щебетом снова взмывали выше тополей. Уже жарко было.

Витька видел все это сто раз, но все же стоял, держа отца за руку, и ждал, пока тот насмотрится.

– Во-он там мужики лещей ловят, – показал он на другой берег. – Мы с Колтушей пробовали, но у нас удочки короткие.

Отец засучил штаны, посадил сына на шею, и они перешли. Вскоре тропинка вывела их на укромный песчаный пляжик, еще мокрый от утренней росы.

Перед ними был глубокий омут, которого Витька побаивался, никогда здесь не купался. Отец размотал и забросил донки, подвесил маленькие колокольчики, и они уселись на бревнышко. Витька, совсем как взрослый, подпер кулаком подбородок и решил терпеливо ждать – понятно же, что большая рыба быстро не клюнет.

Он следил за длинненьким ивовым листочком, тот, изогнувшись, лежал на поверхности, почти ее не касаясь. Сначала листочек медленно, как легкий кораблик, плыл по течению, потом попал в водоворот и теперь кружился в растерянности. Не знал, как выбраться. Отец курил и тоже смотрел на листочек.

Он хотел сам все рассказать сыну. За этим и приехал. И вот теперь не мог. В городе он не раз пытался представить себе этот разговор. Думал, посадит его напротив себя, возьмет за плечи и поговорит. И все объяснит. Но у него и там-то, когда Витьки не было рядом, ничего не получалось. Он представлял наивные, полные любви Витькины глаза и дальше этого не мог двинуться в своем объяснении. Вся его решимость насчет новой любви и новой семьи куда-то девалась.

Можно было, конечно, ни с кем не видеться. Ни с Витькой, ни со Светкой, которая своей крошечной любовью и радостью выворачивала его наизнанку, но так он не мог. И к Витьке приехал сказать, что он его по-прежнему любит. И они договорятся видеться как можно чаще. В городе у него было много хороших правильных слов, и он сам начинал верить, что они будут видеться часто. Почти каждый день.

Он курил, чувствуя досаду и растерянность, посматривал на сына и мысленно разворачивал его для такого разговора, но Витька почему-то никак не разворачивался. Листочек выбрался и уплыл уже за кувшинки, и теперь Витька зорко следил за тонкой темно-синей стрекозой с бархатными крылышками. Он сто раз пытался поймать таких, но они все время летали над водой. Витька быстро глянул на отца – не поможет ли, потом снова на стрекозу, но вдруг бросил ее и уставился на отца. Странный он приехал. Не похож на самого себя.

Отец встал и пошел по тропинке.

– Ты куда? – зашептал Витька.

– Сейчас, – ответил отец не оборачиваясь.

Витька стал внимательно смотреть на донки. Было бы хорошо, если бы клюнуло, пока отца не было. Сам бы вытащил. Донки молчали. Маленькие колокольчики, подвязанные к лескам, поблескивали на солнце и чуть покачивались, но не звенели.

Неподалеку у камышей плеснулась крупная рыба, потом еще раз. Витька осторожно поднялся и побежал за отцом. Надо было сказать про большую рыбу.

Отец сидел на соседнем рыбацком местечке, курил и смотрел под ноги.

– Ты чего? – заговорил Витька растерянно. – Тебе у нас не нравится?

Отец улыбнулся через силу, притянул его к себе.

– Ты что? – Витька, отстраняясь, внимательно рассматривал отца: глаза улыбались, но грустно-грустно, Витька никогда такого не видел. – По маме соскучился?

– Ничего, – отец вздохнул. – Я в детстве рыбачил на такой же речке. Иногда с отцом. Но я его плохо помню. Помню, он строгий был.

– Ты тоже строгий!

– Я?!

– Конечно! – удивился Витька, что отец этого не знает.

Они глядели друг на друга. Нежно. Жалели друг друга. Только разная это была жалость. Витька просто любил, а отец… тоже, конечно, любил. В том-то и дело. И от этого ему было совсем плохо. А Витьке – нет. Витьке не могло быть плохо, если отец был рядом.

Нежный, но настойчивый звон заставил их очнуться. Они прислушались, удивляясь странному металлическому переливу, стелющемуся по реке, но вдруг заторопились разом и наперегонки бросились к донкам. Одна из них была сорвана, и колокольчик полз к воде.

– Подсекай, – показывал отец, размахивая рукой.

Витька схватил леску и почувствовал, как его прямо потащило в воду.

– Ух-х! – Он вцепился двумя руками, глаза были полны ужаса и счастья. Был бы он один, по-настоящему испугался бы.

– Большая?!

– Ой!!!

– Тащи!

Это был огромный язь. Красноперый и черноспинный, желтым серебром заходил, завозился у самого берега, на песчаную мель уже подтащил его Витька. Отец шагнул в воду, чтобы помочь руками, язь отчаянно рванулся и оборвал крючок. И медленно шевеля плавниками, поплыл в глубину. Отец растерянно смотрел ему вслед, а Витька не выдержал. Он продолжал вытягивать леску, на которой уже ничего не было, и громко ревел. Слезы текли по щекам, он вытирал их и все смотрел в глубину. И столько горя было в его глазах, что отец невольно рассмеялся и прижал его к себе.

– А-а! Ы-ы! – не унимался Витька, вздрагивая всем телом.

– Ну-ну! – Отец большой рукой гладил его худенькие лопатки и ежик на затылке. – Не реви, еще поймаем!

– Не пой-май-ем! – тер Витька слезы. – Такого уже н-нет…

– Вот сейчас увидишь. – Отец достал коробку и стал привязывать новый крючок.

Витька потихоньку успокаивался. Сидел на бревнышке и иногда судорожно вздыхал, глядя на песчаное дно, уходящее в зеленую глубину. Потом вдруг сказал тихо и решительно:

– Ну и пусть. Там ему лучше!

Отец удивленно и даже тревожно посмотрел на сына.

– Там он плавает. Видел, какой он прекрасный! – У него снова набухли глаза, вздохнул тяжело и прерывисто. – Жалко, деду не показали. Дед говорит, что ты подлец. Вот показали бы… узнал бы тогда!

К обеду солнце разошлось. Палило нещадно. Они сидели в тени старой, с неохватным стволом ветлы, и все равно было жарко. Витька то и дело купался. Это, конечно, пугало рыбу, но в садке у них уже плавало два хороших подлещика, несколько плотвиц и с десяток окуней. Столько Витька никогда не ловил. Жалко, что Колтуша заболел, а то бы и он посмотрел.

Уху стали варить. Витька бегал за дровами, помогал рыбу чистить, рассказывал отцу, как надо жарить пескарей на прутике.

Потом ели. Никогда Витька такой ухи не ел. Два раза добавки просил и объелся.

Рыба уже давно не клевала. Ни на донки, ни на удочки. И они стали собираться.

Витька шел по лесной дороге, мысленно разговаривая с Колтушей. Рассказывал, как забрасывать донки, как варить уху. Предлагал всегда брать с собой котелок. Но Колтуша заспорил: кто его будет нести? Витька сначала сказал, что он, но это было несправедливо, и они решили, что по очереди. Он отстал от отца. Шел, размахивая руками.

– Ты с кем там воюешь? – остановился отец.

– Ни с кем… – взял Витька его за руку. – А ты когда уедешь?

Отец должен был ответить «завтра», потому что на послезавтра у него уже были совсем другие билеты. Два. Прижавшись друг к другу, они лежали сейчас, вложенные в обложку паспорта. Но он молчал. Глянул мельком в темные Витькины глазки и совсем ушел в свои мысли. Дорога пылила. В рюкзаке за спиной о пустой котелок позвякивали ложки.

Он думал, что у него есть выбор. Что надо просто взять себя в руки и поставить точку… как-то так сделать, чтобы никто не пострадал. Он конструировал внутри себя что-то такое… какой-то такой мир, который бы всех устроил.

Выбора не было. Все было устроено давно и правильно, и не в его власти было это переустраивать. Мысль эта, от которой он собирался отказаться, спокойно превращала все его конструкции в труху, и только маленькая Витькина ладошка в его ладони имела незыблемый и ясный смысл.

Отец остановился. Прикурил сигарету.

– Я тебе все снасти оставлю. Сам будешь ловить. С Колтушей.

– Все?!

– Все, – ответил отец уверенно и даже как будто весело.

– И котелок?

– И котелок!

Витька помолчал, разглядывая отца.

– И ножичек перочинный? – спросил осторожно.

Отец остановился, снял рюкзак, достал из карманчика ножик и протянул его Витьке. Ручка была темно-синяя. Перламутровая.

– Держи!

Витька глазам своим не верил. Раньше отец даже трогать его не разрешал.

– А я не обрежусь?