Нравственное самоопределение Шолохова произошло в годы гражданской войны. В беседе с Ф. Кубкой писатель обронил такое признание: «Поэты рождаются по-разному. Я, например, родился из гражданской войны на Дону»¹⁶.

Шолохов оказался в самом эпицентре событий. Живя на территории белого казачьего правительства (1918–1920), он видел белый стан изнутри. Возможно, это обстоятельство повлияло на выбор ракурса художественного исследования в «Тихом Доне» и обусловило особую трудность в работе над романом.

В марте 1919 года юный Шолохов был очевидцем трагических событий Вешенского восстания, вспыхнувшего в тылу Красной Армии и создавшего реальную угрозу существованию Советской власти на Дону. В этой социальной «коловерти» он видел, как по-разному умирали люди: красные и белые, мужчины и женщины, старики и дети. «Во время гражданской войны был на Дону, – писал он в автобиографии. – С белыми ни разу никто из нашей семьи не отступал, но во время Вешенского восстания был я на территории повстанцев» (Знамя. 1987. № 10. С. 174).

Начиная с 1920 года, «с момента окончательного установления Советской власти на юге России», Шолохов, «будучи пятнадцатилетним подростком», работал «учителем по ликвидации неграмотности среди взрослого населения» в хуторе Латышеве (февраль – сентябрь 1920 г.), служащим в станичном ревкоме (с сентября и до конца

1920 г.). «Сумел… изучить изрядное количество профессий», – писал он в автобиографии. Работал «учителем в низшей школе», «продовольственным инспектором». Принимал активное участие в общественной, хозяйственной и культурной жизни станиц Каргинской и Букановской. Это событийная канва, за которой стоит многое.

В своеобразном ритме смены профессий (статистик, учитель, продовольственный инспектор, журналист, служащий, актер драматического народного кружка, а позднее, в Москве, – каменщик, грузчик, счетовод и – писатель) угадывается своя закономерность, отражающая не только ход калейдоскопически меняющегося бытия, но и поиск себя, своей жизненной стези, а также меру причастности Шолохова к миру перестраивающейся на новый лад жизни. Все это можно назвать своеобразными этапами постижения будущим писателем сложнейшей науки народознания.

Думается, у некоторых «исследователей» не возникло бы двусмысленных вопросов о том, где молодой писатель мог почерпнуть столь глубокое знание многих пластов русской простонародной и литературной речи, народного быта, психологии простых казаков, если бы они не пытались предвзято интерпретировать факты шолоховской биографии.

Выросший в казачьей среде, Шолохов не только превосходно знал фольклор, специфику старого жизненного уклада, но и стоял у истоков экономического и культурного созидания сельской нови, видел разные ее фазы, наблюдал за тем, сколь много неожиданных, непредсказуемых поворотов открывает в себе сама жизнь, как круто она ломает порой человеческие судьбы.

Давление жестоких жизненных обстоятельств Шолохов познал на собственной судьбе.

В годы продразверстки для борьбы с бандитизмом на Дону были сформированы части особого назначения – ЧОНы, в которых довелось служить Шолохову. Он писал в автобиографии: «С 1920 года служил и мыкался по донской земле. Долго был продработником. Гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 года, и банды гонялись за нами. Все шло как положено. Приходилось бывать в разных переплетах». Один из таких «переплетов» едва не стоил ему жизни. Осенью 1920 года продармеец Шолохов попал в плен к Махно и лишь по счастливой случайности (во время допроса, который вел сам атаман, за Шолохова заступилась хозяйка хаты) избежал смерти. Махно отпустил юношу, пригрозив в случае повторной встречи виселицей. Отсвет драматических событий этих дней угадывается в повести «Путь-дороженька» (1925), где герой ее, Петька Кремнев, оказался в ситуации, пережитой несколько лет назад самим писателем.

Период службы Шолохова в продовольственных органах – еще одна драматическая страница его биографии.

В мае 1922 года, после окончания краткосрочных курсов продовольственной инспектуры в г. Ростове, Шолохов был направлен в станицу Букановскую, где работал станичным инспектором.

После голодного 1921 года положение со сбором налога в станице Букановской было критическим. Вспомним начало шолоховского рассказа «Продкомиссар».

«В округ приезжал областной продовольственный комиссар.

Говорил, торопясь и дергая выбритыми досиня губами:

– По статистическим данным, с вверенного вам округа необходимо взять сто пятьдесят тысяч пудов хлеба. Вас, товарищ Бодягин, я назначил сюда на должность окружного продкомиссара как энергичного, предприимчивого работника. Надеюсь. Месяц сроку… Трибунал приедет на днях. Хлеб нужен армии и центру во как… – Ладонью чиркнул по острому щетинистому кадыку и зубы стиснул жестко. – Злостно укрывающих – расстреливать!..

Головой, голо остриженной, кивнул и уехал».

Продовольственные органы требовали собирать налог. Время было напряженное. Сельское хозяйство Верхнего Дона, пережившего страшный голод 1921 года, находилось в трудном положении. В тех исключительных условиях важное значение придавалось разъяснению народу смысла продовольственной кампании. Страна крайне нуждалась в хлебе и других сельскохозяйственных продуктах.

В Букановской Шолохов оказался лицом к лицу со сложными проблемами крестьянской жизни, решение которых требовало от него не только глубоких знаний, но прежде всего смелости и решительности.

Важную информацию об этом периоде содержит документ – отчет Шолохова о положении со сбором налога в станице Букановской. Сквозь строки документа, написанного кровью сердца, просвечивает глубокое знание хозяйственных нужд казачества, внимание к народному быту, понимание основы взаимоотношений Советской власти с крестьянством в период нэпа. Живой документ эпохи убеждает в том, что писатель изначально принадлежал к разряду тех людей, которых беспокоили вопросы практического созидания сельской нови. Суровая действительность обязывала молодого Шолохова видеть и понимать противоречивость психики и поведения крестьянина в первые годы Советской власти. За цифровыми налоговыми показателями Шолохов разглядел сложные человеческие характеры и судьбы людей, трудно пробивающих свой путь к новой жизни.

Шолохов писал в докладе окружному продовольственному комиссару Шаповалову, что, несмотря на проведенную им разъяснительную работу среди населения, призывы «давать правдивые и точные» сведения о площади посева, хлеборобы «чуть ли не поголовно скрыли» истинную цифру засеваемой площади и что все старания пошли насмарку. Пришлось начинать все сначала.

Какие же формы и методы работы использовал семнадцатилетний инспектор Шолохов? Он пишет в докладе: «Путем агитации в одном случае, путем обмера – в другом, и, наконец, путем… показаний и опроса… местный пролетариат сопоставлялся с более зажиточным классом посевщиков…»¹⁷

В ходе тщательной проверки поступивших от хлеборобов сведений о размерах посева Шолохов пришел к выводу, что налоговое задание для станицы Букановской значительно завышено и установлено окружными продовольственными органами без учета реального состояния дел.

Характеризуя Букановскую как самую бедную в экономическом и агрономическом отношении по сравнению с другими станицу, Шолохов с болью сердца поведал о человеческой трагедии – голоде, выявив истинную причину того, почему хлеборобы, прикрываясь круговой порукой, давали заведомо неверные сведения о размерах посевной площади. Защищая своих земляков, взывая к справедливости, Шолохов писал в докладе: «Семена на посев никем не получались, а прошлогодний урожай, как это нам известно, был выжженным: песчаные степи. В настоящее время смертность на почве голода по станице и хуторам, особенно пораженных прошлогодним недородом, доходит до колоссальных размеров. Ежедневно умирают десятки людей. Съедены все коренья, и единственным предметом питания является трава и древесная кора. Вот та причина, из-за которой задание не сходится с цифрой фактического посева»¹⁸.

Доклад Шолохова о сборе продналога в станице Букановской сыграл важную роль в судьбе его земляков. Это был крик души человека, решительно протестующего против волюнтаризма, грубости и бездушия в аграрной политике. В документе красной нитью проходит мысль о бережном, внимательном отношении к крестьянину-казаку, о необходимости понимания специфики его труда. Позднее она будет выражена в рассказе «О Донпродкоме и злоключениях заместителя Донпродкомиссара товарища Птицыиа», сюжет которого генетически восходит ко времени обучения Шолохова на курсах продовольственной инспектуры.

Рассказом «О Донпродкоме…» Шолохов решительно осуждал «партизанские» методы руководства аграрной политикой.

Однако вернемся к истории со сбором продналога в станице Букановской.

Несмотря на чрезвычайность сложившейся обстановки, Шолохов, имея полноту власти, хотя и вел жесткую «линию», все же не прибегал к судебным санкциям, обходился без крайних мер. Между тем тогда не обошлось без драматических моментов. В письме к Левицкой от 22 июля 1929 года Шолохов писал об этой поре так: «Я работал в жесткие годы, 1921–1922 годах, на продразверстке. Я вел крутую линию, да и время было крутое; шибко я комиссарил, был судим ревтрибуналом за превышение власти…»¹⁹

Что стоит за словами «шибко комиссарил», «превышение власти»?

Мария Петровна, работавшая в то время под началом Шолохова статистиком, рассказывала автору настоящих строк в апреле 1986 года, что, организовывая тщательную проверку поступавших от хлеборобов сведений, Михаил Александрович не допускал формализма, в отдельных, особых случаях снижал налоговые показатели. Нельзя забывать того факта, что в станице Букановской властями была установлена сильно завышенная цифра продналога.

Действия Шолохова по сбору налога в этих чрезвычайных условиях были истолкованы как попустительство («превышение власти»). Состоялся суд. В горячке семнадцатилетнего подростка приговорили к расстрелу. Два дня он сидел «в темной» под арестом в ожидании исполнения приговора, однако, принимая во внимание его несовершеннолетие, а также историю с явным завышением налога, в которой были прежде всего повинны окружные продовольственные органы, ревтрибунал счел возможным заменить расстрел условным сроком наказания. Об этом факте Шолохов сообщает в обнаруженной нами автобиографии: «В 1922 году был осужден, будучи продкомиссаром, за превышение власти: 1 год условно»²⁰.

Мария Петровна на мой вопрос, в чем состояло «превышение власти», в сердцах сказала: «Какое там превышение власти! Михаил Александрович пострадал за человечность свою. Ведь налог-то со своих земляков собирал! Старался всех понять, быть справедливым…» Далее она добавила: «Принимая во внимание несовершеннолетие, дали год условно – таково было решение суда».

И вновь, как в плену у Махно, Шолохов оказался перед лицом смерти, не раз по-девичьи засматривавшей ему в глаза. Впоследствии он так рассказывал об этом драматичном эпизоде писателю А. Софронову: «Два дня ждал смерти… А потом пришли и выпустили… Жить очень хотелось…» (Огонек. 1961. № 10. С. 16).

Вдумаемся, что пережил семнадцатилетний юноша в ожидании приговора? Что в те дни и часы, показавшиеся тогда не одной прожитой жизнью, ему представлялось? Возникает весьма интересная историческая параллель. В 1849 году другой русский писатель, Ф.М. Достоевский, и также в самом начале пути пережил страшное потрясение, во многом предрешившее его духовное развитие, дальнейшую его судьбу. Оно явилось началом перелома в мировоззрении Достоевского, который довершила каторга. Речь идет об ожидании смертного приговора, который лишь в последний момент заменили другим – каторгой. Однако промежуток в десять минут между этими приговорами, показавшийся вечностью, имел решающее значение в судьбе писателя. Из социалиста, члена кружка Буташевича-Петрашевского, Достоевский стал позднее едва ли не самым радикальным оппонентом Чернышевского, звавшего к топору Русь.

Хотя рассматриваемые явления и факты и находятся в разных временных плоскостях и социальных сферах, они таят в себе некоторое типологическое сходство. Соотнесение этих историко-литературных фактов помогает рельефнее высветить характерное, глубже понять судьбоносные моменты в писательских биографиях.

Ю. Бондарев заметил по этому поводу: «Правда – это жестокая красота. Познать ее – значит прикоснуться к вершинам духа. Я уверен, что без тюрьмы, без десяти смертельных минут на семеновском плацу, внезапного помилования и тяжелой каторги был бы другой Достоевский-писатель. Как был бы другой Толстой без севастопольских бастионов. Они еще молодыми стояли на пороге жизни и смерти, перед бездонными глазами небытия. В конце концов действительность рождает писателя. Но потом писатель создает действительность, характеры, красоту, которая становится одухотворенной реальностью»²¹.

То, что пришлось пережить Шолохову в годы детства и боевой юности, убеждает нас в подлинной глубине социально-нравственных прозрений, которые видны уже в ранних произведениях писателя.

Драматизм и острота жизненных переживаний в самые молодые и детские годы наложили особый отпечаток на характер художественного мировидения писателя, трагедийного в своей основе.

Пережитое составило основной запас жизненных впечатлений, добытых ценой личного участия в грандиозных событиях. Богатый опыт Шолохова оказался созвучным духу эпохи, отразился в его литературной практике.

На многих произведениях Шолохова лежит отсвет его трагедийной судьбы. Лично-биографическое и региональное (донское), своеобразно преломляясь в его художественном мире, становится важным элементом философско-художественной системы писателя.