Сначала долго тянулась унылая сельскохозяйственная зона. Постепенно вокруг стали появляться такие очень своеобразные каменистые горки, как бы насыпанные кем-то из огромных глыб (я поняла при их виде, откуда берутся сказки про великанов) – а потом машина затормозила на перекрестке, я повернула голову и чуть не поцеловалась с огромной белой буйволкой с погремушками на рогах. Причем рога были раскрашены в три цвета.

Телега на буйволиной тяге. Все как три тысячи лет назад. Только покрышек резиновых тогда не было… Хотя кто его на самом деле знает.

И после этого меня весь день уже не отпускало – словно из реальности я переехала в сказку.

Мы с подругой добрались до Аруначалы и вселились в гостиницу для паломников. Свободные номера были только на первом этаже; Верка завалилась спать, а я пошла погулять во двор. И увидела его. Этого немца.

То есть я потом уже узнала, что он немец, а тогда это был просто седой старикан с длинными волосами, который сидел на табурете и внимательно глядел на горящую на полу свечу-плошку в алюминиевой оболочке – вроде тех, что продают в «Икее».

Окна и двери в гостинице выходили во двор. Когда в комнате на первом этаже открывали дверь, она превращалась в узкий альков, насквозь видный всем проходящим мимо.

Этот немец со своей свечой выглядел так странно, что я остановилась у двери и уставилась на него как баран. Как баранка, поправили бы меня боевые подруги – но здесь я не соглашусь, поскольку слово «баранка» намекает, что я пыталась заинтересовать его своей дырочкой. А такого не было совсем.

Через пару секунд он почувствовал, что я на него гляжу, поднял голову, кивнул – и сделал приглашающий жест: мол, заходи. И, самое главное, возле свечи стояла еще одна табуретка, словно он сидел перед открытой дверью, ожидая моего визита. Что-то в этом было нереальное. Как будто эта буйволка с перекрестка взяла меня своими мягкими губами и перенесла прямо сюда… Я вошла, почему-то прикрыла дверь и села на табурет напротив.

– Смотри на свечу, – сказал он по-английски.

Я уставилась на свечу.

– Ты веришь в знаменательные встречи? – спросил он. – Способные перевернуть всю жизнь?

– Да, – ответила я. – Но лучше, когда обходится без полиции.

Он улыбнулся.

– Ты приехала на Аруначалу, потому что ищешь истину.

– Ну да, – согласилась я. – В некотором роде.

– Я расскажу про истину, – сказал он, – слушай внимательно и смотри на свечу…

И вот тогда-то я и услышала про таблички и лопаты. Он, правда, потом добавил кое-что еще.

– Проблема не в том, что истину нельзя найти, моя девочка. Проблема в том, что ее слишком много на рынке. Найти ее чересчур просто. Жизнь коротка, а прилавков, где торгуют этим продуктом, слишком много… Ты даже не успеешь обойти их все, какое там попробовать товар на вкус. Понимаешь?

– Так что же делать? – спросила я.

– Для начала надо понять, что истину нельзя узнать от людей.

– Почему?

– «Человек» и «истина» – это антонимы.

– В каком смысле?

– Каждый человек есть по своей природе вопрос. Вопиющий вопрос. Откуда же у него возьмется ответ? Люди могут прятать эту свою вопросительность под разными мантиями, рясами и так далее – и раздавать другим великие окончательные учения. Но это просто бизнес.

– А что не бизнес?

– Бог, – улыбнулся он. – Если это и бизнес, то не с нами. Истину можно узнать только от бога.

– А как? Он что, с вами беседует?

– Да. И со мной, и с тобой. Со всеми.

– И когда вы с ним последний раз общались?

– Мы с ним общаемся прямо сейчас, – сказал он, – ты и я.

Тут я подумала, что он может быть банальным психом. Или, вернее, глубоко верующим человеком.

– И что он вам говорит?

– Что он говорит мне, совершенно не важно, – ответил он. – И даже тебя не касается. Важно, что он говорит тебе.

– Я ничего не слышу, – сказала я.

– Тебе так только кажется. Бог изъясняется не словами. Он шифрует свои послания. Но расшифровать их несложно.

– Вы знаете как?

Он кивнул.

– Хочешь, я ненадолго стану для тебя Раманой? Я объясню так, как сделал бы он, если бы жил в наше время.

Это было уже интересно.

– Окей, – сказала я. – Попробуем.

– Вот смотри. Мы сидим и глядим на свечу. Одновременно через твой ум проходит, сорри за эту дикую формулировку, поток сознания. Это, конечно, не поток, потому что сознание не жидкость – но так говорят. Ты не возражаешь, если я буду так выражаться?

– Кто я такая, чтобы спорить с Раманой?

Он засмеялся.

– Что это за поток? Посмотри сама. Ты что-то быстро думаешь, потом что-то слышишь, вспоминаешь и так далее. Чувствуешь сквозняк. Или замечаешь запах горящего фитиля. Все это смешано в особую комбинацию поочередно осознаваемого, существующую только в тебе. Уникальный поток переживаний и впечатлений, меняющийся каждый миг. Понимаешь?

– Понимаю, – ответила я. – Конечно.

– Этот поток, – сказал он, – и есть ты. Но это еще и бог. Смесь, сделанная из божественной души, перемешанной с материей.

– Материя – это тоже бог?

– Что-то вроде его ногтей или волос, скажем так. Твои ногти – это ты?

Я пожала плечами.

– Вот и тут то же самое. Бог, как вода, может находиться в разных состояниях. Он может знать, что он бог. Это пар. Может не знать, что он бог. Это лед. И еще он может быть тем, что мы условно назвали потоком, жидкостью. Чем-то иногда понимающим свою природу, иногда нет. Как бы смесью.

– Допустим.

– Бог в своем всезнающем аспекте присутствует везде и проникает во все. Сквозь разные состояния и формы проходит единая нервная система, сейчас бы сказали – информационная сеть, пользоваться которой можно даже тогда, когда ты совсем не понимаешь своей природы и состоишь из одного только льда, как снеговик. Ты можешь задавать богу вопросы и получать от него ответы.

– Как?

– Он будет посылать тебе знаки. Своего рода личные шифрограммы.

– Я не очень понимаю, – сказала я. – Как я буду их расшифровывать?

– Тебе не надо ничего расшифровывать. Сообщения зашифрованы только для других. Мгновенная конфигурация твоего сознания уникальна и меняется каждую секунду. О ней знают двое – ты и бог. И в какой-то момент из внешнего мира прилетает тихий голос: «Вот! Вот это!» Как бы стрелка, которая на что-то указывает. В этом и заключается сообщение: обрати внимание на то, что ты видишь, слышишь или думаешь прямо сейчас. Объяснять подробнее нет смысла. Понять надо на опыте.

Я кивнула. Потом без особого интереса подумала: «Может, правда?»

И тут огонек свечи качнулся. Легонько, как бывает от сквозняка. Я подняла глаза на немца. Он улыбался.

– Учти, – сказал он, – бог будет говорить только с тобой. Другие не увидят знаков, посланных тебе. А ты не увидишь того, что он сообщит другим. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, – ответила я, – понимаю. Но как быть, если я не верю в бога? Вот совсем-совсем не верю?

– Ты в него веришь. Иначе ты не приехала бы на Аруначалу.

– Я лучше знаю, во что я верю.

– Хорошо, – сказал он, – во что ты веришь?

– Я верю… – я замялась. – Я считаю, что мы живем в виртуальной реальности. И еще я верю в единую одушевленную природу всего существующего. Только не надо меня спрашивать, как одно состыкуется с другим.

– Состыкуется просто, – ответил он. – Через бога. Ты видела у туристов такие фото-палки? На них крепится телефон или камера, и люди себя фотографируют.

– Да, – сказала я. – Штативы для селфи.

– Мы все работаем у бога штативами для селфи. Бог доверяет тебе видеть за него твой участок реальности. Как бы работать на специально выделенной грядке.

Меня стало уже утомлять такое частое повторение слова «бог». Ну сколько можно.

– Но почему вы называете это богом? – спросила я.

Он развел руками.

– Это слово популярно среди индийских святых. Можно говорить как угодно – «дух», «единая информационная сеть», «квантовый сознательный фактор» и как там еще. Все это просто надписи на табличках, под которыми стоят лопаты. Сколько ни рой, ничего не найдешь, кроме других табличек. Дело не в том, как мы это назовем. Дело в том, как мы этим воспользуемся.

– А как этим можно воспользоваться?

– Зависит от тебя, – ответил он. – Вернее, от бога в тебе. Ты сама не можешь ничего. Бог в тебе может все.

В этот момент огонек опять качнулся – и дверь открылась. На пороге стояла Верка.

– Ты здесь, – сказала она и кивнула немцу. – Я тебя уже обыскалась, Саша. Могла бы предупредить…

На следующий день мы втроем поднялись на Аруначалу.

Сначала Верка не хотела идти. Небо было низким и серым, и мы боялись дождя. Но Ганс-Фридрих уверял, что дождя до вечера не будет и можно обойтись без местного гида, поскольку он знает дорогу сам.

По пути Ганс-Фридрих рассказал про себя. Он был ученым-микробиологом, потом стал бизнесменом, а теперь ушел на покой. «Пенсионер», вдумчиво перевела для себя Верка. Он считал себя последователем Раманы Махарши и приезжал на Аруначалу каждый год. Кроме этого, посещал ритриты Гоенки по випассане, куда очень советовал съездить и нам. Он уверял, что одно никак не мешает другому.

– Восхождение на Аруначалу – совершенно особый опыт, – сказал он. – Смотрите внимательно по сторонам и старайтесь услышать, что это место хочет вам сообщить… Оно шепнет вам что-то важное, если вы настроитесь на его волну.

Мы пошли вверх – Ганс-Фридрих впереди, а мы сзади.

Вообще говоря, место поначалу не особо впечатляло. Не то чтобы прямо такая Гора-Гора с большой буквы – просто зеленый склон с каменными глыбами. Но было красиво.

По дороге Ганс-Фридрих ядовито и смешно издевался над индийскими гуру, торгующими «просветлением». По его словам, у слова «просветление» было два значения: «фьючерс» и «ролевая игра». Верка спросила, как это понимать.

– Участники рынка делятся на просветленных и ищущих просветления, – ответил Ганс-Фридрих. – Слова эти, разумеется, надо брать в кавычки. Если вы «просветленный», то «просветление» – это фьючерс, который вы продаете другим участникам рынка. Одновременно это ваша ролевая игра. Если вы «ищущий просветления», то это тоже ваша ролевая игра, потому что после года работы с купленными ранее фьючерсами вы можете изображать просветление не хуже любого гуру – но этого не допускает ваша роль. У каждой из этих ролевых позиций свой язык и своя функция… Впрочем, не засоряйте голову, девочки. Смотрите лучше по сторонам. Где еще вы увидите такую красоту…

Виды и правда становились все зачетнее.

Вокруг нас поднимались горы в несколько цветов – ближе темные, дальше светлые, от коричневых до светло-голубых на горизонте. Помню, сразу две или три горы показались мне похожими на женскую титьку – с острой вершиной, сильно сдвинутой к правому краю.

Потом я заметила в земляной стене что-то типа маленькой норки всего в несколько сантиметров шириной – внутри росли ярко-белые грибы очень нежного вида. Словно такая квартирка для гномиков. Выглядело их жилье хлипко и ненадежно, будто могло в любую секунду обрушиться, и я испытала все надлежащие ассоциации с человеческой жизнью.

Еще через пару минут мне попался красивый зеленый бронзовик с длинными-предлинными лапками. Заметив, что я гляжу на него, он принялся вяло выбираться из поля моего внимания, и я оставила его в покое.

Потом нам повстречалась пара светло-серых обезьян – одна выглядела как положено обезьяне и стояла на всех четырех лапах. А другая – видимо, самец – ела банан. У этого самца была реальная мужская спортивная прическа, такой парикмахерский полуежик, и лицом он походил на хмурого, сознательного и понимающего свои права пролетария революционных лет. «Обезьянье сердце», сказал бы Булгаков, будь он индусом.

Если мир и пытался передать мне какое-то таинственное послание с помощью всех этих знаков (я, естественно, помнила о разговоре с Гансом-Фридрихом), то оно пролетело мимо и упало в заросли лопухов.

Потом я перестала думать о вчерашнем и начала просто глядеть по сторонам.

Чем выше мы поднимались, тем темнее становилось вокруг – верхушка горы была накрыта то ли туманом, то ли низкими облаками.

Это восхождение в сумрак действовало на меня вдохновляюще – я прониклась благоговением и стала воображать, что вошла под своды храма.

До того, как мы окончательно нырнули в туман, я действительно заметила далеко внизу храм, даже целый комплекс – прямоугольное поле, обнесенное серой стеной с четырьмя высокими пирамидальными башнями (они стояли не по углам, а в середине каждой из стен). В центре поля были две пирамидки поменьше. Мне показалось, что эта постройка не индийского, а какого-то мексиканского вида. Такой Теночтитлан.

Потом в тумане осталась только тропинка, а еще через несколько минут мы вышли на вершину Аруначалы.

Это был небольшой каменистый пятачок, заросший редкими кустами. В одном месте из земли торчал остриями вверх мощный металлический трезубец – знак Шивы.

Вокруг все-таки был не туман, а низкие дождевые облака, которые никак не решались стать дождем. Ганс-Фридрих сказал, что такое здесь бывает часто.

Я отошла от всех, встала недалеко от трезубца, на самом обрыве – и уставилась вниз. Видно ничего не было. Вернее, были видны клубы облачного пара, летящие на нашу гору. Они неслись ниже нас и над нами, со всех сторон. Примерно как в самолете, проходящем тучи при наборе высоты, только не так быстро.

Облачный пар был удивительно свежим и даже, я бы сказала, ароматным – мне померещилось, что он чуть отдает этой красной жвачкой, масалой с бетелем, запах которой то и дело настигает на любой индийской улице. Только оттенок аромата был тоньше и свежее и не раздражал, а, наоборот, намекал на какую-то совершенно божественную свободу и радость.

– Уровень Шивы, – прошептала я не до конца понятную мне самой фразу, – уровень Шивы…

Сейчас я вспоминаю эту минуту и понимаю, что была в тот момент абсолютно, бесповоротно счастлива. Но тогда, конечно, я этого не понимала.

Вернее, понимала, но неправильно. Мне казалось, туман блаженства намекает на что-то ждущее меня впереди, как бы обещает счастье… А это оно и было.

Сегодня, с высоты своего тридцатника, я бы, наверно, сказала, что счастье – это и есть та секунда, когда ты веришь в возможность и осуществимость своего счастья, такая вот причудливая рекурсивная петля в нашем мозговом органчике. И ничего другого в зеркалах, среди которых мы блуждаем, наверно, нет.

В общем, это было потрясающе – и продолжалось долго, полчаса или больше. Я стояла над обрывом, глядела в теплый облачной туман, и скоро мне стало казаться, что он не серый, а нежно-лиловый, и это сам Шива несется сейчас на меня, касается меня, играет со мной и обещает мне что-то… Я почти угадывала танцующую в облаках золотую фигурку бога… Ой, как он много обещал… Я даже в какой-то момент приревновала – это он всем так много обещает или только мне?

«Я хочу встретить тебя, танцующий бог, – вдохновенно и радостно думала я, – подойти к тебе так близко, как это возможно. Появись передо мной каким хочешь… Покажи, что ты умеешь… Пожалуйста, ну пожалуйста…»

Наверно, не надо было этого просить – затянувшееся чудо почти сразу кончилось. А еще через секунду Ганс-Фридрих потрогал меня за плечо. Я в двух словах рассказала о том, что со мной творилось.

– Что это было? – спросила я.

– Подарок, – ответил он. – Все, происходящее на Аруначале – подарок бога.

Я поглядела назад. Верка стояла в десятке метров от нас и не слушала, о чем мы говорим.

– Я не получила никаких знаков, – сказала я. – Никаких указаний. Мне просто было хорошо. Так хорошо, как я уже не помню когда…

– Лучше знака не бывает, – улыбнулся Ганс-Фридрих. – Ты пришла в гости к богу, и тебе было хорошо у него в гостях.

– Ну, если так истолковать…

– Не надо ничего истолковывать, – сказал он. – Просто замечай, что с тобой происходит. Бог говорит тихо, но очень внятно. Ты пришла к нему в гости и приятно провела время. Я был бы доволен.

– Я тоже, – кивнула я. – Была…

Это прозвучало неожиданно грустно. Мне вдруг захотелось опять встать на обрыве и подставить лицо лиловому туману, и снова встретиться с Шивой (я успела уже много нафантазировать вокруг своего опыта) – но было понятно, что эту волну невыносимого счастья не вернуть и не подделать. Чудо кончилось.

– Нам пора вниз, – сказал Ганс-Фридрих. – Может начаться дождь. Но я хочу сообщить тебе одну вещь, пока мы не ушли с вершины – поскольку это особенное место и каждое произнесенное здесь слово очень много весит… То, что я тебе вчера говорил про знаки и указания – это путь. Особенный путь под личным руководством бога.

Я хотела повторить, что не верю в бога, но тут же вспомнила, как только что общалась с Шивой, и усмехнулась. Ганс-Фридрих заметил эту усмешку.

– Хорошо, – сказал он. – Назови как хочешь. Назови это тайной мира. Сердцем всего. Ты говорила, на тебя посмотрел Шива. Хочешь знать откуда?

Я пожала плечами. Потом кивнула.

– Ты можешь это сделать. Можешь туда дойти.

– Как? – спросила я.

– Доверься знакам. Научись их видеть, будь всегда начеку – и не пропусти своего шанса. Он обязательно у тебя будет. Все необходимое покажут тебе знаки. Это путешествие, которое опирается само на себя и не нуждается ни в чем другом.

– Спасибо, – сказала я. – А зачем вы мне это, собственно, рассказываете?

– Мне не так уж долго осталось жить, – ответил Ганс-Фридрих. – Просто хочется, чтобы волшебный секрет, которым я пользовался всю жизнь, достался кому-то в подарок. И ты мне кажешься отличным кандидатом.

– Почему?

– По той же причине. В мою комнату вчера мог не войти никто. Могла войти твоя подруга. Но вошла именно ты…

– Понятно, – сказала я. – Это типа такое посвящение?

Он улыбнулся, коснулся указательным пальцем своего лба, а потом моего.

– Теперь да. Секрет официально переходит к тебе. Ты знаешь все необходимое для предельного путешествия. Считай это подарком Шивы.

– Хорошо, – сказала я, – а когда начинать путешествие? В какой момент?

– Ты узнаешь. Честное слово, ты узнаешь сама. Сейчас просто усвой все это. Запиши в уголке памяти – и на время забудь. Никому про это не говори и не бери попутчиков или попутчиц. Туда нельзя поехать с подругой. Предельное путешествие – это личное путешествие.

Обратный путь оказался страшноватым – и на время заслонил для меня все прочие впечатления. Мы убегали от надвигающегося дождя, и Ганс-Фридрих вел нас по другой дороге – мы вообще не шли, а прыгали по кочкам и камням, зигзагами сбегая вниз. Несколько раз я думала, что обязательно сломаю шею во время этих прыжков. Потом решила, что мы заблудились и уже не выберемся из зарослей. Оба раза я успела сильно разозлиться на Ганса-Фридриха, и мне даже неловко было за мирские чувства на священной горе. Но все обошлось.

Интересно, что дождь, от которого мы убегали, так и не пролился. Зато вечером я оставила свои сандалеты на улице, ночью начался ливень, и их размочило до полной непригодности.

Утром Ганс-Фридрих сдержанно попрощался с нами и уехал. Я не взяла у него телефон или почту.