Цитаты из книги «Бэтман Аполло»

Не богохульствуй, – сказал Тар. – Да, – ответил Эз, – извини. Забыл, что мы в России…

Те вампиры, у кого много баблоса, и так знают, что с ними будет. Все то же самое, а потом смерть. С этим трудно было не согласиться.

Как по мне, то книг было многовато. Камарина я бы еще оставил. А вот Палену Биркин выкинул бы вместе со всеми ее литературными достоинствами. Что это вообще такое – «литературные достоинства»? Нечто, определяемое в литературных кругах? Но стоит ли считаться с мнением пошлых, завистливых и некрасивых людей о том, какие комбинации слов являются эстетически совершенными? Их экспертиза ценна только в области их профессиональной специализации – организации наногешефтов, сопровождающихся микроскандалами.

Всегда приятно чуть-чуть утереть нос французу по части бессодержательной трескотни. Лишний раз чувствуешь себя сверхчеловеком.

Мы можем убедить людей, что все изменится. Теперь электронно засмеялся Кедаев. – Вряд ли. Всем ясно, что изменятся только доносящиеся из ящика слова. И не сами слова, а просто их последовательности. И еще список бенефициаров режима на сайте «компромат.ру». Возможно, мы в нем будем несколькими строчками выше. Но ни одного пехотинца там не будет все равно. Кого мы убедим рисковать за это жизнью и свободой? Даже самих себя не убедим. Нереально. Но пасаран!

Финансирование бессмысленно. – Почему? – спросила темнота. – Потому, что русского человека сегодня невозможно развести на нужную форму протеста. Он нутром чует – от борьбы на предлагаемом фронте ни суть, ни качество его жизни в лучшую сторону не изменятся. А вот хуже все стать может. – Русская жизнь жутка, – сказала темнота. – Жутка, – согласился Кедаев. – Но давайте говорить честно, единственное, что могут предложить человеку нынешние политактивисты – это ежедневное потребление исходящего от них ментального форшмака. И еще, может быть, судимость. Кроме доступа к этим острым блюдам, протест не принесет ничего. Даже если допустить, что страна не развалится на обломки, перестреливающиеся в прямом эфире… Ну что даст победа оппозиции? Не нам, тут все понятно, а плебсу? При коммунизме это был доступ к западному типу потребления. Они его получили. А сегодня? – Возможность политического самовыражения, – сказала темнота. – А что они выражать-то будут? Что денег нет? Так кто ж им даст. – А чувство собственного достоинства? – не сдавалась темнота. – Какое достоинство, когда денег нет? Когда нет денег, может быть только злоба на тех, у кого они есть. Вот как тут у некоторых шотландских пацанов… За столом раздался электронный смех.

Сегодня ты видел, как мы влияем на историю. Тонко. Почти незримо. Но тонкие воздействия – самые могущественные.

потянулся. – Вот так, – сказал он мне. – Скажите, – спросил я, – они правда сами на такие темы размышляют? Типа взять и устроить революцию? Он засмеялся. – Нет, конечно. Есть куча способов показать им, в какую сторону грести. Причем так тонко, чтобы они считали, будто это их собственная инициатива. – Я так и подумал, – сказал я. – А зачем такие сложности? Я имею в виду – темнить, прятаться? Почему нельзя просто дать им команду? Ведь это халдеи. – Азы менеджмента, Рама, – сказал Энлиль Маратович. – Рабский труд непроизводителен. Раб на галере всегда гребет хуже, чем зомби, который думает, что катается на каноэ. Надо тебя в Калифорнию послать на стажировку… Если халдеи будут уверены, что это их собственная идея, они будут гораздо качественнее работать. С огоньком. Если угодно, с душой – которая на время проекта у них как бы появится…

– Это вы мне сейчас говорите, – сказал Энлиль Маратович. – Всякие красивые слова. А на моделях вы просчитали? – Так кто же нам разрешит расчеты делать, – ответил Самарцев. – Без вашей-то визы? Понять могут неправильно. Решат, что мы без согласования… – Правильно, – согласился Энлиль Маратович и подозрительно уставился на Самарцева. – Без согласования бунт не начинают. Даже и думать об этом нельзя. А вы, выходит, думаете. И уже долго. Когда я тебя кусал последний раз, а, Самарцев?

Они про правильную прическу будут больше думать, чем про захват телеграфа, – добавил Щепкин-Куперник. – Не телеграфа, а твиттера, – поправил Самарцев.