– Ну, зря так зря. Мне чужого не надо, ты только с Асташкой утряси насчет трубы его, тем и обойдусь.
– А, лады. – Самоха снова зевнул. – Я ждал, ты станешь обижаться, что зря звали.
– Не стану. Слушай, дыра-то в стене по-прежнему осталась открыта, не влез бы кто еще.
– Ох, верно! – Управленец тут же озаботился. – Это я не подумал. Все никак не пробужусь толком. Это ты правильно говоришь. Щас кого-нибудь пришлю, чтобы покараулил, кто имеет право здесь быть. Ну, идем, что ли, в Птахино логово?
На лестнице Самоха ткнул толстым пальцем в грудь охранника – того, что курил, – и приказал:
– Живенько беги наверх. Скажешь, Самоха велел Харитона вызвать. Пусть бегом сюда мчит. Передашь – и сразу обратно. Понял? Бегом он чтобы мчал! И ты бегом давай!
– Усё понятно!
– И гляди не кури здесь!
Парень, прыгая через две ступеньки, умчался – знал, что провинился, и теперь выказывал рвение. Самоха поглядел ему вслед, потом на всякий случай состроил злобную гримасу и уставился на второго бойца. Тот, хотя и не был ни в чем уличен, потупился, без нужды вертя в руках обрез. После этого Самоха затопал вниз. Уже входя в коридор следующего этажа, объяснил:
– Поганый народ эти каратели. Разболтались наверху, отвыкли от порядка. Вот двое, вишь, здесь случились, их к делу приставили, а они – курить! Таких ежели не припугнешь, службы толковой от них не жди. Нам сюда. – Самоха толкнул дверь. – А, заперся… Эй, Птаха, отворяй! Хвастайся добычей!
Щелкнул замок, мордастый пушкарь Пашута распахнул створку и посторонился, впуская пришедших.
Мажуга оглядел логово дознавателя – голые кирпичные стены с отдушинами вентиляционной системы, массивные деревянные стулья с высокими спинками и подлокотниками, на стене сбитый из толстых досок косой крест, столы с разложенными инструментами, лохань с водой, несколько ведер… С потолка свешивались ржавые цепи с крюками. На кресте и креслах болтались жесткие ремни. Мажуга втянул воздух и ощутил едва заметный запах свежей крови. Камера пыток, что ли? Весело работает пушкарский дознаватель. Или это для виду только? Чтобы арестованный проникся правильным чувством и сам запел, не дожидаясь, пока его прижмут как следует?
Сам Птаха стоял в глубине комнаты на четвереньках и разжигал угли в жаровне. Рядом с ним к креслу был пристегнут ремнями пленник – пацан лишь немногим старше того, что валялся на складе. Вид у воришки был жалкий, он оглядывался и поминутно сглатывал слюну. Хотя жаровня едва начала тлеть, он уже успел взмокнуть и на лбу выступили крупные капли пота. Пленник пытался пошевелить руками, но ремни туго притягивали запястья к подлокотникам.
Востряк Птаха выпрямился, потер поясницу и подмигнул пойманному воришке:
– Что, взмок? Ничё, щас еще и обделаешься. В энтой комнате, чтоб ты знал, выжимают досуха.
– Слышь, Востряк, мелковат твой улов, – заметил Самоха.
– А другой бы в дыру не пролез, – пояснил дознаватель. – Этих вот крысят нарочно в серьезных бандах держат как раз на такой случай, чтобы в узкий лаз проникнуть. Ничего, я щас его спрошать стану, он мне живо выкажет кого пожирней.
– Никого нет пожирней, только мы и были, – буркнул пленник. Он хорохорился, но голос выдал его страх, дрогнул. – А я все едино не скажу ни про кого.
– Одного токо взял? – поинтересовался Самоха.
– Не, двоих. – Востряк кивнул в сторону.
Мажуга только теперь приметил, что в углу на цепи подвешен мешок, из которого торчат ноги в растоптанных грязных башмаках. Дознаватель подошел поближе и легонько толкнул мешок, тот закачался, изнутри послышалось приглушенное мычание.
– От так повисит, покуда я с первым потолкую, потом… дойдет черед.
Востряк стянул башмак, показалась нога. Судя по размеру, второй пленник был еще мельче того, что в кресле. И впрямь невелик улов.
– Дойдет черед… – повторил, ухмыляясь, Птаха и пощекотал грязную пятку, торчащую из мешка.
Мешок стал извиваться; воришка внутри мычал, подвывал и кашлял сквозь кляп.
– Вишь, боится щекотки-то, – ласково заметил Востряк. – Повезло, значит.
– Чего ж повезло?
– Того, что спервоначалу щекотать буду. Ежели от этого не запоет, то придется чего серьезней попробовать. Ну а с энтим… – дознаватель обернулся к креслу с первым пленником, – с энтим мы сразу по-серьезному начнем. Потому как скоренько вызнать нужно, кто на нас эту погань наслал и куда покраденное унесли.
– Это хорошо, ты верно сечешь, Востряк, – кивнул Самоха. – Нам поскорей вызнать надо. И покражу возвратить.
– Ничего мы не покрали! – буркнул из кресла парень. Он пытался вывернуться, чтобы взглянуть на Самоху – должно быть, считал, что толстый дядька будет добрее, чем Востряк. – Не успели! Вы ж сразу навалились!
– Ты ступай, Самоха, ступай, – предложил Птаха. – Я с ними займусь маленько, а потом, как они припомнят, чего успели, а чего не успели, от тогда я тебя покличу. А то память, вишь, у молодого отшибло. Но я справный лекарь, я память возвращать умею! Для того у меня медицина имеется подходящая! А ты ступай покуда. Вон со Ржавым рассчитаться пока что можно, без спешки чтоб. Спешка при расчетах вредная, а опосля, когда я с энтими потолкую, у тебя много дел, чую, образуется, и все срочные.
– Это да, верно, – покивал Самоха. – Идем, что ли, Игнаш, в самом деле. Только ключ от схрона мне верни, Птаха. Там караул придется поставить, пока дыру не заделаем.
Мажуга, не отвечая, направился к выходу. Мордастый охранник предупредительно распахнул дверь и посторонился. Когда замок за ними защелкнулся, Самоха пошагал к лестнице, по дороге толкуя:
– Видишь, Игнаш, как обернулось? Ты не серчай, что ли, потому как зазря, выходит, я тебя позвал. Но тут как вышло-то? Эта покража для нас большой бедой могла оборотиться, тут мне промашку дать нельзя было, так что я к тебе. Ты ж… э?
Мажуга ухватил Самоху за плечо и дернул на себя, разворачивая к стене спиной.
– Ты чё, Ржавый?!
Сыскарь, правой рукой прижимая толстяка к стене, поднес указательный палец левой к губам – тихо, мол.
– Ты чё? – шепотом повторил Самоха.
– Стой, помалкивай и слушай, – так же тихо велел Мажуга. – Я мыслю, ждать недолго придется. Как я побегу, ты быстро за мной, только вперед не суйся, позади держись.
– А чего стряслось-то?
– Погоди…
Оба замерли. Время тянулось, из камеры сквозь запертую дверь едва доносились шорохи, тихий говор, звяканье металла.
– Тихо как, – облизнув пересохшие губы, чуть слышно выдохнул Самоха. – Когда Птаха работает, обычно ор стоит…
Мажуга, не отвечая, вытащил кольт и приготовился. В пыточной камере глухо стукнул пистолетный выстрел, раздался возглас:
– Э! Ты шо?..
Кто-то сдавленно ахнул хриплым голосом, потом зашуршало, на пол брякнулась мягкая туша… Мажуга бросился к двери, вскинул револьвер и четырежды выстрелил, кроша доски вокруг замка. На счастье, здесь дверь стальными листами не обивали, как на складе. Ржавый ударил ногой, дверь с грохотом распахнулась. Он влетел в комнату, заозирался. Самоха сунулся следом. Из-за широкой спины сыскаря ему было плохо видно, что происходит, разглядел лишь, что жирный Пашута лежит на полу, а под ним быстро растекается кровавая лужа. Востряк Птаха, согнувшись, стоял у кресла, к которому пристегнули воришку. Когда раздались выстрелы и Мажуга выбил дверь, Востряк выпрямился, уронил короткий нож, которым резал ремни, и потянул из-за пояса пистолет. Мажуга рухнул на пол, дознаватель выстрелил. Взвыл Самоха – пуля ударила в левое предплечье. Тогда громыхнул кольт. Метил Мажуга в правую руку Востряка, но тот прыгнул в сторону и получил пулю сорок пятого калибра точно в сердце. Сыскарь бросился к креслу и остановился – понял, что опоздал. Пойманный воришка был мертв, застрелен. Вокруг пулевого отверстия на груди расплылось пятно гари. Востряк выстрелил, прижав ствол вплотную, потому и звук вышел глухой.
Самоха стонал, зажимая рану, между пальцев сочилась кровь, он обалдел от боли и от того, что не понимал смысла происходящего. В углу, дребезжа ржавыми звеньями цепи, раскачивался и мычал мешок…
Мажуга тоже слегка растерялся, потом спохватился, поспешил перебинтовать раненого. В одном из многочисленных внутренних карманов тяжелой куртки нашлись и бинт, и плоская фляга со спиртом. Когда спирт попал в рану, Самоха охнул. Потом, наблюдая, как Игнаш бинтует, попросил:
– Ржавый, ты ж мне объяснишь? Я вижу, ты ждал, что такое случится. Значит, понимаешь, что тут творится?.. Ну, Ржавый, чего молчишь? Ну скажи мне, скажи, что хоть ты это дело понимаешь!
– Сейчас, Самоха, сейчас… – Игнаш затянул узел. – Сам никак не могу в себя прийти.
– Ты уж приходи в себя скорее, что ли? Пять золотых сразу в руки, слышишь, сыскарь? Остальное после, как разберемся. Говори, я не обману!
– Я премию просил, если живым вора возьму. Хотя… – Мажуга покосился в угол, где дребезжала цепь. – Хотя кое-что у нас пока еще осталось… Немного, правда, совсем немного. Ладно, слушай. Эти мелкие, – он кивнул в сторону мертвеца на деревянном стуле, – не брали ваше барахло, ясно?
Самоха подумал немного и ответил:
– Нет, не ясно.
– Ладно, смотри. – Мажуга вытянул из кармана бечевку. – Вот размер ящика, того, что ближе к входу в схроне твоем стоял. Видишь узелок? Вот такая ширина. А второй узелок – это ширина лаза, в который мелкие пролезли. Не утянуть по нему ящик – там, внутри, в тесноте же застрянет, верняк!
– Ах ты ж…
– И обломков ящика на полу не было, значит, не вынимали ваше добро, лишь вместе с упаковкой вынести могли бы.
– Чего ж ты раньше не сказал?
– А почем я мог знать, что это не ты? Подумай, Самоха, если не через дыру в стене, то, значит, кто-то из своих в дверь вынес. А кто ж мог такое учинить? Через дверь – у кого была возможность? Ты мне сам сказал: знали только пятеро.
– Так я ж как… как я мог?! – Управленец стал надуваться от возмущения. – Ты шо, Ржавый, на меня подумал такое?!
– Я на всех должен думать, работа моя такая. Ты меня потому и позвал, чтоб я всех подозревал, потому что я не ваш, не цеховой.
– Ну, так если я сам тебя позвал…
– То мог думать: Игнаш постарел, Игнаш нюх потерял, его, дурня, я живо обману. Нет, Самоха, по правде я на тебя не думал, но работа ведь моя такая. И потом… Ты уже остыл?
– Ну ладно. Говори дальше.
– И потом, у вора все было заранее готово: дыра в стене, под обшивкой, и мальцы эти команды ждали – он загодя позаботился, чтобы сыскаря по ложному следу пустить. Кто про новую управу понимал, как она устроена? Особенно нижние этажи, секретные? Вы ж недавно сюда переехали, мне откуда знать, кто здесь распоряжался? Так вот, крыса у пушкарей завелась, так что я никому не верил. Ну, когда Востряк дыру нашел, он первым попал под подозрение, только он не один в деле. Кто-то еще есть, кто и установку вынести мог, и после побежал сигнал мальцам дать: дескать, лезьте нынче в ночь. Птаха-то здесь сидел в засаде. Смекаешь? Тут я снова подумал…
– Что это я?
– Ну, работа моя такая, Самоха. Чего ж теперь?.. Ну что, получу я свои пять гривен? За живого вора? – Мажуга пошел в угол, где, позвякивая ржавыми цепями, болтался мешок. Поднатужился и стянул груз с цепи. Разворачивая над полом, сказал Самохе: – Я бы и Востряка взял, да он палить начал. Мне бы ничё, но тебя он подстрелил, пришлось и мне… В руку его хотел, до он сам под пулю вскочил… Что молчишь?
– Да, пять гривен, Ржавый… да… это верно, получишь нынче же. – Самоха подошел поближе, поглядеть, что появится из мешка.
Игнаш слегка тряхнул – на пол шмякнулся связанный по рукам и ногам подросток с кляпом во рту.
– Видишь, какая мелкота? – Сыскарь носком сапога пошевелил пленника, тот вяло заворочался. Долго висел вверх тормашками, кровь прилила к голове, и малец все еще не соображал, что с ним происходит. – Востряк бы сейчас обоих пристрелил, а нож, которым того парня зарезал, мальцу в руку вложил бы. Сказал бы: он сумел нож спрятать, при обыске не нашли, ремни порезал, охранника завалил, пришлось мне стрелять. Наврал бы, а вам ничего иного не осталось, как поверить.
– Это верно, Игнаш. Если б не ты… Да, это ты ловко все развел. Ну а пропажу нашу сыщешь?
– Самоха, я тебе о чем толкую? Установку не сейчас стащили, а давно. Это мальцы лишь нынче полезли в дыру, потому что сигнал им даден был. Пропажа может быть где угодно, хоть в Вертикальном Городе, хоть у небоходов, хоть в минских болотах! Забудь, некроз с ней!
Самоха засопел, потупился, погладил забинтованное предплечье и буркнул:
– Не, Мажуга, не получится забыть. Если она где в Пустоши объявится, да к призренцам слух дойдет, да доищутся они, что от нас следы тянутся…
– Призренцы! Вы, цеховые, сами это пугало создали, и сами же его теперь страшитесь!
– Призренцы нужны, ты не понимаешь, Игнаш.
– Не понимаю. – Мажуга нагнулся и стал резать веревки, которыми был связан пленник. Тот лежал лицом вниз и помалкивал.
– Если наши, цеховые, не будут бояться призренцев больше, чем друг дружку, они перегрызутся, – пояснил Самоха. – Этот страх нас вместе сталкивает, в одну толпу. А вместе мы – ого-го! Вместе – сила! Мы теперь все заедино, потому что призренцев боятся все одинаково. В том и смысл. А установку сыскать надобно, тут ты как хочешь, а сыщи!
Подросток зашевелился, сел. Приметил башмак, который стянул с его ноги Востряк, когда щекотал, и медленно натянул. Потом поднял голову, увидел привязанного к стулу приятеля с кровавым пятном, расплывшимся на груди… завизжал тоненько, вскочил и с неожиданной прытью бросился к выходу, отпихнув Самоху. Мажуга перехватил беглеца за шиворот, встряхнул и отшвырнул обратно – в угол. Воришка отлетел от этого толчка, ударился лбом о крюк, покачивающийся на цепи, сел и заплакал, размазывая грязными руками слезы. Мажуга пригляделся – знакомая рожа-то! Та самая девчонка, что стянула кошель у приезжего возле лавки, где грибы слизневые… Судьба, значит.
– Что ж, Самоха, я попробую поискать следы.
– Да, Игнаш, поищи! Раз уж такое дело, что наша вина, нашего цеха, раз уж ты предателя нашел, то награда выйдет великая, только найди пропажу!
– Попробую, сказал. Идем, что ли, наверх? Мне тут как-то не по себе, дрянное это место. И дознаватель ваш был дрянь. – Мажуга взял девчонку за шиворот, поставил на ноги. – Пойдешь со мной, дура, поняла? Попробуешь сбежать – тебя поймают и, вон как дружка твоего, пристрелят, а то и чего похуже сделают. И учти: если б не я, тебя бы уже пришили.
– Поняла, дядька, поняла, – шмыгая носом, протянула воровка. – Не отдавай меня этим только, и я буду хорошей.
Мажуга хмыкнул:
– Хорошей! Кочерга ты закопченная… – и пошел вслед за Самохой к двери, не выпуская из кулака воротник пленницы. Задержался только, чтобы ударить ее по руке и заставить выпустить нож, который девчонка сумела на ходу подобрать с мертвого тела.
По дороге она стала ныть:
– Дяденька, дяденька, ты меня призренцам только не отдавай! Слышь, дяденька!
Мажуга не отвечал, только иногда встряхивал ее, чтобы не вертелась и шагала в ногу.
На лестнице стояли давешние каратели. Тот, что не курил, осторожно спросил:
– Стреляли вроде? Али почудилось мне?
Приятель ткнул его локтем и указал взглядом на свежие бинты на предплечье Самохи.
– А я чё? – нервно вертя в руках обрез, забормотал боец. – Нам входить запретили. Нам велели здесь…
– Правильно велели, – буркнул управленец. Потом обернулся к другому: – Ты передал, чтоб Харитона сыскали?
– Как приказано было, усё исполнил.
– И что?
– Так я ж враз обратно. Вроде послали когось.
– Ладно, идем.
Мажуга с лестницы оглянулся и увидел, что каратели глядят ему вслед, потом сообразил – парней удивило, что он волочет с собой девчонку. Ее-то прежде здесь не было.
– А куда мы идем? – спросил сверху Самоха.
– К тебе, конечно, – хмыкнул Игнаш. – Ты ж золото у себя в кабинете держишь, или как? Я работу исполнил… ну, первую часть работы. Вот тебе вор… – Он пошевелил кулаком, в котором сжимал воротник облезлой куртки пленницы.
– Ай, дядька, ты чего тряхаешься? И я не вор! Я ж ничего стянуть не успела – значит, не вор!
– А кто у мужика кошель нынче утром увел, дура?
Когда проходили через первый этаж, Самоха попросил подождать:
– Я щас. – И пошел к входной двери.
По ночному времени она была заперта, рядом за столом сидели двое караульных. Завидев управленца, оба вскочили и замахали руками, торопливо разгоняя облачко дыма.
– Курите, мутафагово семя? – рявкнул Самоха, втягивая ноздрями воздух. – Научились у карателей… Дурман смолите, что ли, олухи? Ох, возьмуся за вас… За Харитоном послали?
– Курчан пошел. Да мы не…
– Ладно, ладно. Я у себя. Как вернется Курчан, пусть ко мне живо мчится.
В кабинете Самоха кивнул Мажуге на стул и, открыв шкаф, стал бренчать содержимым. Игнаш уселся, рывком заставил девчонку опуститься на пол и велел:
– Сиди и помалкивай. Если пошевелишься – сразу стреляю.
– Злой ты, дядька.
Самоха захлопнул шкаф, в руках у него были кошель и бутылка. Вжимая живот, он пролез на свое место за столом, открыл бутылку, сделал большой глоток, жестом предложил Мажуге, но тот покачал головой – нет.
– Ну, как хочешь. Держи вот.
Управленец стал отсчитывать золото, девчонка тут же потянулась к столу поглядеть. Мажуга снова толкнул ее, принял монеты и упрятал во внутренний карман. Девчонка проводила золото внимательным взглядом.
– Теперь дело говори.
– А чего говорить? Ваша установка… – Мажуга покосился на воровку, та засопела и отвернулась. – Ваша вещь, говорю, уже наверняка из Харькова уехала давно. Придется искать, стало быть. Расходы у меня будут.
– Возместим, Ржавый, всё возместим, я ж не обману! И где это…
– Курчан твой? Сейчас явится, скажет – не застал Харитона дома.
– Чего? Ты, что ли, решил, что Харитон?..
– Так щас вот подумал: он со мной вместе из управы ушел. Так?
– Ну. И шо?
– Ушел и дал знак этим вот. Слышишь, дура, говори лучше по-хорошему, кто вас на управу навел.
– А я чё? Знаю про вашу управу, чё ль? Рыло сказал, нужно в один подвал залезть, ход он покажет. Вынести, чё получится, за всё заплатят.
– Рыло – это которого застрелили?
– Ага-а-а… – Девчонка вспомнила, что дружок мертв, и захлюпала носом.
– Ну-ка не реви. Не реви, сказал, ну! А ему кто велел? Кто ход показывал? Молчишь? Ладно…
За дверью затопали, потом раздался стук.
– Самоха, мне сказали, ты велел…
– Входи, Курчан. – Самоха снова приложился к бутылке и пожаловался: – Рану печет.
В кабинет заглянул молодой пушкарь, кудрявый ладный парень.
– Ну чё? Харитона видел?
– А как же, он одетый был, будто и не ложился вовсе. Сказал, за мной прибежит скоренько.
– Ладно, ступай.
– Постой за дверью, парень, – велел Мажуга.
Пушкарь убрался в коридор.
– Что скажешь, Игнаш?
– Вели, чтобы не выпускали Харитона с Харькова. Пусть по всем выходам ждут его. Не придет он в управу. Вишь, одетый был, значит, ждал, чем у Востряка дело закончится. Сейчас струхнет и в бега ударится.
– Курчан! – крикнул Самоха. – Зайди, слышь!
Когда пушкарь заглянул в кабинет, Игнаш снова заговорил:
– Я человек чужой, Самоха, ты вели, чтобы меня слушались. Харитона еще можно нагнать, если сейчас за ним двинуть. Я к нему пойду, отряди со мной кого… Да хоть вот этого, молодого. И замарашку, дуру эту, пусть стерегут, запрут пусть где, а еще лучше связать ее.
– Дядька, не надо меня вязать, – попросила воровка. – Я ж теперь хорошая стала.
– Самоха, с этой хорошей глаз не спускать, понял? Точно понял?
Толстяк сделал еще глоток и кивнул.
– Нет, ты не понял. Она может оказаться единственным свидетелем. Если ее застрелят при попытке к бегству, я ничего не найду.
Девчонка начала что-то соображать, она глянула на Мажугу и заныла:
– Дядька, не оставляй меня здесь, а? Лучше я с тобой.
– Думаешь сбежать по дороге? Вот дура…
Воровка вцепилась в полу Мажугиной крутки, потянула на себя и затарахтела:
– Дядька, забери меня с собой, они меня призренцам отдадут, не бросай!
Мажуга вовремя заметил, что вторая ладонь девчонки лезет ему под куртку – к карману, где золото, – и рывком высвободил одёжу. Встал, натянул кепку и спросил:
– Курчан, ты слыхал? Меня слушать, что скажу, то и делать. Идем. Оружие проверь. Харитона брать живым.
Пушкарь захлопал глазами.
– Самоха, скажи ему, – вздохнул Мажуга.
– Курчан, Харитон деньги стянул из цеховой кассы, понял? Ступай с Ржавым, вот с этим вот, и делай, чего он скажет.
Когда вышли из здания управы, Курчан спросил:
– И чё теперя?
– Веди к Харитону.
– Разминемся с ним. Он же мне сказал, что сюда скоренько…
– Проснись, паря, он золото из управы своровал, ты не слыхал, что ли?
О проекте
О подписке