– А! – Мажуга махнул рукой. Сунул Йоле «беретту» с кобурой и снова обернулся к продавцу: – Слушай, Сафьян, мне кое-что посерьезней требуется.

– Знаешь меня? – Продавец насторожился. – Что-то не припомню…

Он вгляделся в невыразительное лицо Мажуги, тот с готовностью стянул кепку и повернулся к свету. Вообще, держался Ржавый так, будто торговец оружием непременно должен его признать. Тот и впрямь вроде что-то припомнил, кивнул, хотя и без уверенности. Внешность Мажуги была как бы и примечательная, но с другой стороны, ничего особенного, обычные черты. Он походил на сотни и сотни людей. Загорелый, коренастый, неспешный в движениях – мало ли таких в Пустоши!

– Говори, что за дело.

Ржавый склонился через прилавок, продавец подался навстречу; мужчины зашептались. Йоля, прицепляя кобуру к дареному ремню, едва слышала отдельные слова Сафьяна:

– Да… что ж, сведу… был такой, конечно. Ну да… обязательно. Мой процент за знакомство… Ну, ежели так, то будем говорить… Да хоть щас! – Торговец окликнул соседа: – Эй, Проня, приглядишь за моим хозяйством? Я отлучусь ненадолго.

Сговорившись с Проней, Сафьян кивнул Мажуге:

– Шагай за мною.

Втроем они дошли до конца торгового ряда, там двое охранников караулили вход. Сафьяна пропустили без вопросов, ну и спутников его тоже, когда торговец сказал, что эти с ним. Дальше был поворот, полутемный коридор, потом еще дверь – вход во второе крыло фермы. Оно целиком принадлежало хозяевам этого места, и ворота во двор обычно оставались запертыми. Здесь охраны не было, Сафьян уверенно вошел. Они оказались в небольшой клетушке, за столом сидел пожилой мужичок, прихлебывал из кружки чай. В другой руке у него был обрез двустволки – стволы глядели на вход, прямо в грудь вошедшему. В углу печка, на ней помятый жестяной чайник.

– Что, Сафьян, – не опуская дробовика, поинтересовался старичок, – нешто расторговался уже, за товаром сходить решил?

– Не, я потолковать. Клиент хороший эвон. Не моего полета птица. – Сафьян посторонился, чтобы видно было Мажугу с Йолей.

Старик отхлебнул из кружки, поморщился… опустил обрез на колени и покачал головой:

– Проходьте.

Йоля будто затылком чуяла взгляд старика, когда они проходили дальше по коридору. За поворотом снова пошли стойла, но теперь каждый отсек был отгорожен от прохода дощатой стеной с дверью. Под ногами глухо стучал молот, что-то повизгивало, пол мерно вздрагивал – в подземелье под этим крылом был обустроен подпольный цех. Йоле в звуках сразу почудилось что-то знакомое. Такое в Харькове не раз услышишь.

– Склады? – спросил Мажуга, кивком указывая на двери вдоль коридора.

– Ага, товар тута держим. Нам чуток далее.

Пройдя мимо череды запертых клетушек-складов, Сафьян остановился и обернулся к спутникам:

– Ну, правила вам известны?

– Твой процент, – отозвался Мажуга, – если дело сладится. Серебряк, если холостой заход выйдет.

– Все верно. – Сафьян подставил ладонь. – Пожалуй серебряк вперед, почтенный. Остальное – уж как выйдет, ну а я тебе удачи пожелаю. Твоя удача – мой прибыток!

Получив монету, он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, осторожно заглянул:

– Покупателя примете? Человек верный.

– Заходи, Сафьян, и человека веди.

– Да их двое, – пояснил торговец, распахивая дверь шире.

В комнате был накрыт стол, здесь тоже пили чай. Йоля, как ни озиралась, хмельного не приметила. В комнатенке окон не было, а печка грела, так что Йоле стало жарко, она распахнула плащ.

За столом сидели трое, все разные. Один долговязый тощий парень в очках, молодой совсем, но с прочими на равных. Двое других – в летах, седые, толстые. У одного сквозь седину желтые волосы пробиваются, у другого черные. Хозяева придирчиво оглядели Мажугу с Йолей, покивали. Тот старик, что с прожелтью в шевелюре, велел Сафьяну:

– Ты ступай, дальше мы сами.

Торговец убрался, как показалось Йоле, с большим облегчением, едва ли не бегом.

– Ну а вы, гости дорогие, садитесь, – предложил тот старик, что почернявей, – вот стулья, устраивайтесь. Чаю не желаете ли?

Молодой молчал, но Йоля поймала на себе его взгляд.

– С каким таким вопросом к нам? Чем помочь можем? – опять подал голос блондинистый старик. Они с чернявым говорили будто по очереди. Фразу один, фразу другой, а молодой, что при них сидел, помалкивал, только на Йолю пялился.

– Имелся у меня сговор с человеком насчет товара редкостного, – заговорил Мажуга, усаживаясь. – Жаль, в те поры был я не при деньгах, разговор так разговором и окончился. Но вещица дорогая, так, гадаю, может, по сей день не продана. Если она и ныне торгуется, я бы в дело вошел. С капиталом вошел, ясно.

Старики переглянулись, посмотрели на молодого, тот кивнул.

– Сказывай, что за вещь, – велел чернявый старик.

– Ракетная установка, ракеты самонаводящиеся, детектор на металл, радиус поражения до шести километров. – Говорил Мажуга четко, будто рубил, а слова были все сплошь незнакомые, чужие, Йоле даже захотелось отодвинуться от дядьки подальше.

А Игнаш выкладывал все, что вычитал в заметках Самохи в Харькове. Оттарабанил и смолк, глядя на троицу напротив.

Старики переглянулись, потом уставились на молодого. Тот снова кивнул, яркий огонь лампы перелился по стеклам очков.

– Была вещь, стояла на кону, – ответил блондинистый. – Ты напомни-ка, человече, с кем об ней торговался-то?

– С Графом. Он, от оружейников уходя, через эти края путь держал. Знакомство у меня с ним давнее, а он в деньгах нуждался. И на беду, у меня в делах заминка вышла, а не то я бы купил, вещь знатная.

– Все верно, – согласился чернявый старик, – торговал Граф этот товар, да опоздал ты, человече, продал ужо.

– Кому – не скажем, и не пытай, – дополнил блондинистый. – То дело секретное, нам доверено секрет хранить. Так что продана вещь, и Сафьян нынче без процента останется.

Мажуга потупился, покачал головой – жалко, дескать, обидно.

– Скажите хоть, где Граф нынче. Может, сумею покупателя опередить, большую цену посулю.

Пока шел разговор, долговязый очкарик не сводил глаз с Йоли. Она уж и так, и этак поворачивалась, а как ни глянет в его сторону – тот пялится по-прежнему. Тогда она вместе со стулом отъехала в тень и капюшон натянула поглубже. Когда Мажуга заговорил о большей цене, очкастый впервые посмотрел на него и тихо сказал:

– Тот человек, что с Графом столковался, очень не любит, когда его цену перебивают. Рискуешь, уважаемый.

– Да вы только скажите, где Графа искать, – попросил Мажуга, – дальше мой ответ будет.

– Товар сторговал очень опасный человек, – заявил чернявый старик.

– Очень опасный, – отозвался блондинистый, словно эхо.

– Скажите уж, жалко вам, что ли? – неожиданно для себя самой попросила Йоля. И уставилась на молодого.

– Две тысячи серебром, пятьсот золотых, – задумчиво произнес очкарик. – Такую цену перебьешь, человече?

– Перебью с лихвой.

– Стало быть, плати процент Сафьяну да три нам.

– У меня при себе золото. Пересчитай всю сумму на гривны, что ли? – предложил Мажуга. Потом медленно, чтобы не заставлять нервничать хозяев, отогнул полу куртки, показал, что там оружия не припрятано, и уже после извлек мешочек с гривнами.

Когда старики приняли золото, молодой сказал:

– На Корабле Графа ищи, в Донной пустыне. Но недолго он там будет – едва деньги получит, снова снимется с места. Послушай, человече, мне с тобой переговорить надобно. Выйдем в коридор, а девчонка пускай здесь подождет.

– Эй, чегой-то? – встрепенулась Йоля. – Не остануся! Дядька, скажи им!

Мажуга встал и поправил ремень.

– Нет, отсюда мы вдвоем выйдем. Я, паря, вижу, что у тебя на уме. Даже не думай.

– Да ведь не твоя она. – Очкарик привстал и словно вырос вмиг – росту он был немалого. – Я ж вижу. Уступи, а?

Йоля не понимала, о чем речь, но ей стало страшно, потому что очкастый глаз с нее не сводил. Она дернула Мажугу за рукав:

– Дядька, идем, что ли?

– И то верно, пойдем…

Мажуга отступил к двери, распахнул ее, не поворачиваясь спиной к комнате, пропустил Йолю и вышел следом. В коридоре он сразу ускорил шаг, Йоля семенила рядом и помалкивала, хотя на языке вертелась сотня вопросов. Мажуга сам заговорил:

– Этот молодчик глаз на тебя положил. Очень удачно получилось, прямо как по заказу! Теперь ходу отсель!

Они прошли мимо старика с обрезом, тот все так же невозмутимо пил чай и, когда гости миновали его комнатенку, сопроводил их шаги движением ствола.

Вывалились в полутемный переход между бараками, и тут Мажуга чуток придержал Йолю:

– Слышишь?

За ними кто-то шел. Торопливо.

– Случилось чего? – спросил за стеной старик. – Пособить?

– Не, все в порядке, сиди. – Голос очкастого.

И верно, оружейный торговец выскочил в переход, увидел гостей, подошел.

– Чего тебе, паря? – спросил Мажуга.

– Человече, я не шучу, – парень запыхался, но говорил четко, – оставь ее здесь хоть на три дня, я за это с тобой человека к Графу пошлю. Моего человека Граф послушает. И золота дам. Ну?

– Отвали, – посоветовал Мажуга. Потом Йоле через плечо бросил: – Ступай до поворота, там жди.

– Нет, постой! – вскинулся долговязый.

Что случилось дальше, Йоля не разглядела в полутьме. Очкарик резко выдохнул, сложился пополам и осел на пол.

– Ноги! – рявкнул Мажуга.

Они с Йолей устремились к выходу, прошли мимо охранников, зашагали по торговым рядам сквозь звуки и запахи. Мажуга задержался у прилавка Сафьяна, сунул тому несколько монет, буркнул: «Сладилось дело!» – и тут же двинул дальше, увлекая Йолю за собой. Уже во дворе, садясь в сендер, он снова повторил:

– Сладилось дело. Теперь уезжаем.

Их выпустили за ограду, не задавая вопросов, и Йоля помалкивала. Уже когда катили прочь, спросила:

– Дядька Мажуга, а дядька Мажуга, этот длинный чего хотел?

– Известно, чего. Чтоб я тебя оставил. Очень удачно вышло. Теперь никто не всполошится от нашего скорого отъезда – будут думать, что я за тебя боялся, потому и свалил быстро. Со всеми верно рассчитался, не обманул, однако поспешно уехал. Небось уже теперь к Сафьяну приступили с расспросами.

Йоля не очень поняла, чего это означает, погладила рукоять дареной «беретты» и притихла. Мотор ревел, на ухабах трясло, в свете фар метались тени. Долго молчали, и только когда вдалеке показались огни харьковской колонны, Йоля спросила:

– Дядька, чего они все от меня хотят, а?

– Красивая ты, – со странной интонацией ответил Мажуга. – Необычная.

Йоля выросла в трущобах, где нравы были очень простыми, она отлично представляла, что мужик хочет от бабы, на которую глаз положил, однако чтоб такое внимание именно ей – не привыкла. Всю жизнь считала себя самой что ни на есть обычной. С такими не церемонятся и золота за таких не сулят.

– Не дразнись, дядька. Не то и я тебе кой-чего скажу.

Йоля поняла так, что Мажуга над ней посмеивается, но подарок был ей до того по душе, что препираться охоты не возникло. Она вытащила «беретту» из кобуры и погладила ствол.

Мажуга задумчиво пробурчал под нос:

– Ничего не поменялось, все по-прежнему… Хороши девки харьковские… покуда молчат. А как рот разинут, никакой красоты не хочется.

Йоле бы и тут обидеться, но она смолчала, только пистолет вертела так и этак, примерялась – хороша вещица!

Мажуга бросил:

– Спрячь игрушку! На будущее вот тебе правило: на человека ствол не наставляй, если не хочешь в него стрелять! Сейчас разговор будет, ты помалкивай, в спор не лезь, заноза, и мысли при себе держи.

– Так я ж молчала всю дорогу.

– То мне и удивительно. Но, чую, ненадолго твоего молчания хватит, запасец на исходе, так ты уж сделай милость, держись.

Каратели стали лагерем у дороги. Над кругом из самоходов высилась башня, прожекторы на ней глядели в разные стороны, в полосы света размеренно вплывали лопасти ветряка и снова возносились к темному небу. Мажуга повел сендер медленней, вглядываясь в поросшие кустарником канавы, которые тянулись вдоль дороги. Не зря глядел – из кустов показались двое карателей, один махнул рукой – узнал, стало быть.

Йоля спрятала подарок в кобуру.

– Дядька Мажуга, патронов дашь?

– На месте дам. У этого пистолета магазин на пятнадцать зарядов, я уж прикинул, чтоб тебе нечасто перезаряжать. Как подумаю, что ты своими пальчиками магазин снаряжаешь, да потом его суешь в гнездо криво, да не попадаешь в спешке… Так, думаю, чтоб пореже совать пришлось.

– А что пальчики?

– Твоей ручкой только кошельки из чужих карманов таскать. Не для оружия эти пальчики. Эх, Йолька…

Тут они въехали в освещенный круг около лагеря, Мажуга вырулил между бронеходом и мотоциклеткой, завел сендер в лагерное кольцо. Посередине жарко пылали костры, расхаживали каратели; позади башни, по другую сторону, кто-то горланил песню, отбивая такт по прикладу. Слышались смех и залихватские крики. Для карателей нынче время веселое. Несколько человек обернулись, когда сендер подъехал к кострам, остальные продолжали гулянку.

Из бронехода выбрались веселый Курчан и печальный Самоха – этому увальню поход был не в радость.

– Ну что, Мажуга, разузнал чего? – спросил пушкарский управленец.

– Разузнал, да тебе в этой новости маловато счастья. Далеко Граф укрылся.

– Но ты узнал, где он?

– Узнал, конечно, и вещь при нем. Пока что. Покупатель уже нашелся и вскоре с Графом встретится, ежели до сих пор не поспел. Арсенал – слыхали о таком местечке?

– В Донной пустыне… – протянул Самоха. – Далеко.

– Ну, так поскоку мы вызнали, что требовалось, пора гнездо незаконных оружейников разносить! – сделал собственный вывод Курчан. Для него здесь имелась возможность отличиться, раздолбать конкурентов, стать героем-карателем. Таких в Харькове очень уважают! – Щас по ним вдарим! Слышь, Мажуга, далеко дотудова?

– Погоди маленько, еще не время выступать, – осадил парня Игнаш. – Чуток позже надо бы, чтоб под рассвет подгадать, самое сонное время. Уговор-то помнишь?

– Какой уговор?

– Живым оттуда никто не должен уйти.

На лице Курчана возникла глуповатая ухмылка:

– Уж чего-чего, а это мы – в лучшем виде! Со всем нашим удовольствием!

Не слушая уговоров выступить попозже, кудрявый пушкарь умчался раздавать распоряжения. Тут же у костров загомонили, песня смолкла, зато раздались радостные возгласы: бой – это значит добыча, веселуха! Среди костров заметались длинные тени, каратели побежали готовить оружие и машины к выступлению.

Игнаш привалился к горячему пропыленному капоту сендера и принялся сворачивать самокрутку. Йоля следила за ним из кабины и помалкивала, она уже заметила: если дядька закуривает, значит что-то вертит в голове и не нужно к нему лезть. Самоха топтался рядом. Вроде хотел что-то спросить, да не решался. Игнаш пыхтел самокруткой, вспыхивал красный огонек, вокруг шумели, сворачивая лагерь, бойцы, а Йоля вдруг отчетливо осознала, что прежняя жизнь миновала, канула и уже не вернется. Нет больше уличной воровки, грязной и нахальной, есть девица, на которую все встречные озираются и глядят, как на диковину какую.

Тем временем Самоха наконец решился:

– Игнаш, послушай, чего скажу…

– Чего?

– Ты со мной до Корабля съезди.

– Нет резона.

– Деньги, вот тебе резон.

– Самоха, я уже срубил прилично, с Асташкой уладил, мне боле не надо. И между прочим я потратился, чтобы насчет Графа вызнать. Четыре процента посредникам цех пушкарей мне вернет. Цена товару – полтысячи золотом и две тысячи серебром, сосчитаешь проценты.

– А ты что, неужто не хочешь на ракетную установку поглядеть, увидеть, из-за чего столько шума? Я ж тебя знаю, ты – человек! Ты ж не угас пока.

– И что?

– Ты такое увидишь, чего никогда не видывал. Я покажу тебе, как эта вещь работает. Это не оружие, Игнаш, это…

– Песня? – подсказал Ржавый. – Ты мне уже говорил.

– Это песня, которую раз в жизни спеть можно, понимаешь? – В голосе оружейника что-то странное прорезалось, невероятное для толстого выпивохи, торгующего смертью. Даже Мажугу проняло, когда пушкарь это высказал. – Прикинь, Игнаш, если не теперь, ты никогда в жизни не увидишь, никогда! Чего бы ты ни достиг, как бы высоко ни поднялся, а этой песни тебе боле не слыхать! Вот для чего ты живешь, Игнаш?

Мажуга бросил окурок под ноги, затоптал.

– У меня есть цель в жизни, и она осталась дома.

– Видел я твои цели, Игнаш. Ничего-то ты не знаешь… даже жалко мне тебя. Да что я говорю с тобой о песнях – разве ты пел когда? Эх… – Самохе не хватило слов, чтобы объяснить свои непростые мысли, и он удрученно махнул рукой.

Подошел Курчан – этот тоже разве что не пел на ходу, шагал подпрыгивая, даже светился изнутри, таким счастливым был.

– Сейчас выступать будем! Расскажи, Мажуга, как это место выглядит, что там? Какая оборона, сколько человек?

– Бараки из старого бетона, вот так друг к дружке пристроены. – Игнаш показал руками, какую форму имеет постройка. – Окон мало, и те кирпичом заложены, ворота плевые, а ограды вокруг считай, что нет, «колючка» натянута, это от мутафагов разве что. Любой самоход проломит, не заметив. Вот с бараками придется повозиться. Народу с полсотни, не меньше – это те, что на виду. Ну а сколько в подземном цеху трудятся, сам прикинь. Вам, оружейникам, лучше знать, как производство налажено, какая обслуга нужна.

– А что клепают?

– Видел дробовики, пистолеты простенькие – те вроде местные. Но что на месте точат, а что привозное, под сборку, – Игнаш развел руками, – тут без понятия.

– Десятка два, а то и больше, считая водителей и кто на подхвате, – прикинул Самоха. – Полтора десятка – это уж точно.

– Ага, ага… – бормотал Курчан, он уже обдумывал план штурма. – Значит, оградка хлипкая, атакуем с разных сторон. А в окна не выскочить? Я к тому, чтоб не разбежались сзаду где, пока мы вход распечатывать будем.

– Мы в одном крыле были, – Мажуга пожал плечами, – да и то всё под лавки разгорожено, не разглядишь. Мотоциклеткам вели, по кругу чтоб разъехались, вперед не совались. Они перехватят.

Взревел мотор бронехода, водитель прогревал на холостых. Потом затарахтели мотоциклетки, а дальше уже все перекрыл рев двигателей башни. Курчан прокричал что-то, но его слова потонули в грохоте, полосы прожекторного света уже двинулись в стороны, машины карателей пришли в движение. Молодой пушкарь махнул рукой и побежал к орудийной платформе. Самоха пошел к башне.

На марше колонна вытянулась вдоль дороги. Мотоциклетки умчались далеко вперед, а сендер Мажуги оказался в середине построения харьковчан. Следом грохотала на ухабах артиллерийская платформа, позади нее высилась боевая башня. Луч прожектора с ее верхушки ощупывал окрестности, скользил по плоским холмам и зарослям колючего кустарника. Ночью пустошь из желтой превратилась в черно-белую, в свете прожекторов молчаливый пейзаж казался непривычным и удивительным. Особенно странно было Йоле – она в прежней жизни не знала полной темноты так же, как и яркого солнечного света. В диковинку ей была и боевая гусеничная башня – невероятно, что такая громадина может двигаться, и даже довольно ходко, не нарушая строя.