– Петя, срочно нужен кто-то, говорящий по-немецки, пулей его сюда, просто бегом! – протараторил я и с удовольствием наблюдал, как напарник помчался вниз.

– Ты меня понимаешь? – решил я спросить немца.

– Найн, найн, – тихо отвечал фриц, уткнувшись взглядом в пол.

– А говоришь, не понимаешь! – ухмыльнулся я. Взяв трофейную сигарету и такую же зажигалку, закурил. О, ничего так табачок-то у вражины. – «Аттика», – прочитал я вслух надпись на пачке и еще раз ухмыльнулся. Просто обыскивая немцев, нашел аж три пачки таких сигарет. Хоть и привык уже к табаку в газете, но давно хотелось именно сигарет. Тем более сейчас в них пока еще не суют всякое дерьмо. Не пропитывают бумагу, чтобы быстрее горела, и сам табак вполне приличный. Немец попросил закурить. Как понял? Ну, знаете ли, это ж международный жест курильщика. Фриц так многозначительно мычал, что я как-то быстро сообразил, что ему нужно. Вытащив кляп, я не рисковал, трофейный пистолет был под подбородком фашиста, я сунул ему в рот сигарету и чиркнул зажигалкой.

Пока фриц наслаждался курением, я, показав ему на рацию, вопросительно кивнул. Фриц сначала ответил отрицательно, но когда я начал подниматься, а точнее вытаскивать нож, вражеский солдат активно начал трясти головой.

Петя вернулся минут через пятнадцать, наверное, бегом бежал. Окрикнув меня еще из-за двери, он появился с автоматом в руках. В метре позади напарника виднелась фигура нашего политрука.

– Здравия желаю, товарищ политрук, – бодро отрапортовал я.

– Иванов, ну, кто тут у вас?

А пленный оказался рядовым связистом. Остальные, уже остывающие, были как раз корректировщиками, а этот парень должен был только держать связь.

– Когда нужно выходить на связь? – начал допрос с важного для всех нас политрук.

– Мы пропустили сеанс, скоро должна прибыть группа, – ответил ганс.

– Сколько человек обычно входит в группу? – продолжал политрук.

– Отделение. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. А нас тут всего трое, с политруком.

– Товарищ политрук, пусть выйдет на связь и сообщит, что все нормально, – предложил я.

– Думаешь, не ляпнет лишнего? – с сомнением заметил политрук.

– Ну, если только он мазохист, – ответил я, вынимая нож.

Приставленный к гениталиям острый клинок способствует нормальному диалогу. Правда, фриц все время умолял политрука убрать меня подальше, но тот только хмыкал. Фриц вышел на связь и с круглыми от ужаса глазами, почти не запинаясь, оттараторил то, что нужно. Ему приказали начинать записывать координаты и через двадцать минут быть готовым их передавать.

– Они собираются опять по переправе долбить, – после завершения сеанса связи сказал политрук.

– Ну, так и передадим им такие координаты, что они порадуются, – ответил я.

Фриц по своей маленькой карте, но блин, довольно подробной, записал координаты, и мы начали ждать нового сеанса. Координаты мы дадим тех домов, что находятся у немцев рядом с нами, надеюсь, что артиллеристы у фрицев сначала жахнут, а уж потом будут сверять их.

Немцы все-таки не зря до Волги дошли. Нет, жахнуть-то они жахнули, но это были всего восемь выстрелов, но блин, зато каких! Те самоходки, что не дали нам пройти дальше, спешно отошли к себе в тыл, паника в тех домах была знатная, но! Больше не связываясь с нами по радио, немчура просто начала долбить уже по нам, да с такой силой, что мы еле ноги унесли. Немца даже бросили, если повезет – выживет.

Едва мы вернулись на позиции роты, нам приказали отойти в тыл, тут это рядом, всего метров на триста в сторону реки. Нас сменила рота из нашего же батальона. Дали шесть часов отоспаться, надо ли говорить, что я продрых их честно. А проснувшись, меня погнали на КП командира полка вместе с Нечаевым. Командный пункт располагался в подвале одного из домов, что были захвачены буквально вчера. Мы с Нечаевым прибыли последними, так как в подвале было довольно людно. В кумаре табачного дыма виднелись знаки различия многих командиров, видимо, собрали со всех рот и батальонов.

– Так это ты придумал немцам их же координаты дать для артобстрела? – на меня смотрел командир полка, коренастый мужчина лет сорока, со шпалами полковника в петлицах.

– Красноармеец Иванов! – отчеканил я, но меня поспешили поправить:

– Гвардии, гвардии красноармеец! – с упреком, но с улыбкой сказал комполка.

– Виноват, товарищ командир! – я стоял, вытянувшись во фрунт.

– Молодец, благодарю за службу, – командир полка повернулся в сторону сидевших в подвале командиров, – вот как у нас гвардейцы воюют! Молодцы, так и продолжайте. – Дальше была небольшая пропагандистская речь, но она была тут к месту. Нечаева попросили задержаться, а я, попрощавшись, ретировался.

Выйдя из подвала на улицу, была ночь, небо, затянутое тучами, мрачно нависало над городом. Дождавшись лейтенанта, переглянулся с ним.

– Не песочили? – спросил я.

– Да в общем нет. Даже похвалили, – ответил Нечаев.

Мы молча прошли с ротным до нашего дома, где нас расположили на отдых. Бойцы еще отдыхали. Кто-то чистил оружие, кто-то перекусывал тем, что еще было. Мы захватили у фрицев немного еды, это позже они тут будут последний хрен без соли доедать, а пока снабжение у них вполне себе приличное. Вообще, только в тех домах, где фрицы были в изоляции, чувствовалась нехватка припасов. Главным образом было довольно мало патронов. Вон мы зачистили дом, пулеметов взяли много, как и винтовок, а с патронами сложнее.

– Сколько у нас в роте осталось? – нарушил я молчание.

– Пятьдесят два человека, – поморщился Нечаев.

– Прорвемся как-нибудь, – произнес я и снова замолчал.

– К шести утра подойдут танки, три «тридцатьчетверки», в прорыв пойдем.

– До семи, значит…

– Чего до семи? – не понял меня Нечаев.

– Проживем, говорю, до семи примерно, – сплюнул я на грязный пол и отвернулся.

– Ты это, Иванов, другим этого не говори, понял?

– Да, – так же спокойно ответил я. – Я же бежать не предлагаю или в плен сдаваться. Город мы не оставим, или ляжем здесь, или доживем.

– Странный ты какой-то все же, – тихо, но с подозрением проговорил Нечаев.

– А чего опять-то не так? – чуть возмущенно спросил я.

– Вот слушаешь разговоры бойцов, всякое говорят. И то, что хана нам всем, и то, что в плен не сдадутся, и даже то, что победим, а ты…

– А я? – перебил я командира.

– А ты, Счастливчик, говоришь – «может, доживем!» Так и хочется спросить, до чего доживем?

– Так до победы, естественно. – Блин, какой же он въедливый, хорошо хоть не докладывает.

– Я сразу заметил, что ты знаешь больше других, умеешь больше. Бесстрашие твое какое-то… обреченное, что ли. Ты как будто наперед знаешь, что и когда будет! – Прямо в точку попал лейтеха. Разговор мы свернули, я просто молчал, а лейтеха сделал вид, что не хочет допытываться.

Отдохнуть нам дали аж до утра. И поесть успел, и даже отоспаться. Танки чуть задержались, прибыли в начале восьмого, но это было даже хорошо, иначе попали бы танкисты в самую задницу. В половине восьмого гитлеровцы решили устроить нам АД. На позиции только нашего батальона летело все, что только могли запустить фрицы. Дома тряслись, дрожали, скрипели и ходили ходуном. Честно? Охренеть, как испугался.

– Господи, да когда же у них снаряды-то кончатся? – причитал кто-то лежавший рядышком в подвале. – Страшно – жуть.

– И не говори, у самого, похоже, штаны сейчас намокнут, – прошипел я.

Над головой что-то громыхнуло, и потолок как-то странно задрожал. Блин, перекрытия со стенами внутрь складываются, что ли? Страшно было именно быть тут заваленным заживо. Интересно, а скольких так уже завалило? Наверняка ведь не только у нас были такие потери, и немалые, скорее всего. Вон нас тут набилось человек сорок, остальные были на постах, может, их уже и в живых-то нет.

Сколько долбили фашисты, не представляю, у меня часы встали ровно в восемь утра, а обстрел еще продолжался и продолжался. Когда наконец стало тише, было слышно, что противник продолжает стрельбу, но видимо, сменили сектор обстрела, разрывы приглушенно бухали где-то в стороне. Отряхиваясь, с удивлением отметил, что штаны все же сухие, хотя вон двое или даже трое уже снимают с себя портки. Ни разу не смешно, наоборот, удивительно то, что не все поголовно обделались. Хотя вряд ли те, кто просто обмочился, будут заморачиваться со снятием штанов. Вторых-то все равно нет, а сушить и стирать нам никто не даст, сейчас фрицы прибегут, само высохнет.

На выходе из подвала столкнулся в проеме с Петрухой. Вначале обстрела мы бежали сюда вместе, а потом как-то потерялись. Петруха вид имел печальный, да и я сам, наверное, такой же. Весь в грязи и какой-то штукатурке, рожа, как в цемент макнули.

– Сань, живой? – схватил меня за руку напарник.

– Вроде да, слушай, братушка, ты винтовку мою не видел? – спросил я. В подвал я бежал с автоматом, просто потому, что винтовка находилась в комнате, что занимал Нечаев.

– Тут твоя винтовка, – услышал я голос впереди. Выйдя на дневной свет, блин, и правда уже светло вовсю, но неба и солнца не видать, обнаружил возле входа в подвал командира с моей винтовкой. – Дуйте наверх, занимайте позицию. Они уже начали, наблюдатель засек подготовку к атаке.

Мы с Петро, тряся головами, начали подниматься на первый этаж. Ха, это командир так посмеяться решил, что ли? Выше первого этажа оставались лишь редкие перекрытия и остовы стен. В пустые глазницы оконных проемов можно отчетливо разглядеть внутренности дома. Точнее, их отсутствие.

– Командир, а куда подниматься? – спросил я, вернувшись к дому.

– Боец, тебя чего, контузило, что ли? – жестко так спросил Нечаев, раздававший указания бойцам. – Конечно, в дом напротив, этот сейчас рухнет на хрен, самим не догадаться, что ли?

Не говоря ни слова, мы помчались через дорогу к соседнему дому. Это был однотипный с предыдущим, трехэтажный домик на три подъезда. Не добежали. Вокруг вдруг начали летать пули противника, пришлось падать там, где находились. Долетел, опоздав, крик ротного:

– Ложись!

Скатившись в первую попавшуюся воронку, мы с Петрухой переглянулись и кивнули друг другу. Приподнимаюсь на коленях, блин, ни фига не вижу, одна пылища кругом. Справа и слева поднимаются фонтанчики земли и щебня, но вроде неприцельные, иначе бы попали уже. Приглядываюсь. Так, винтовка-то у меня как, живая хоть? Осматриваю прицел, вроде на месте, но надо бы проверить. Не вставая из нашего неглубокого укрытия, ловлю в прицел кусок железа, что чудом еще держится на доме метрах в двухстах от нас. Лист, видимо, сорвало с крыши во время артобстрела, но он как-то зацепился. Стреляю два раза подряд, вроде нормально, лист грохнулся вниз. Добиваю в магазин два патрона.

– Петь, патронов у нас как? – сам осматриваю свои карманы.

– Да есть немного, диски к «папаше» я все снарядил, к твоей винтовке у пулеметчиков пару горстей прихватил, – отвечает Петро. Он уже высунулся из воронки и лег рядом со мной, выискивая цели.

– Первым не пали, может, в такой пылище не сразу заметят, – я всматривался в прицел. – Черт, ни фига не вижу.

Отложив винтовку на дно воронки, подхватываю ППШ. Вовремя. Первые фрицы появляются в пятидесяти метрах. Идут осторожно, пригибаясь, смотрят во все стороны. Стало понятно, почему никто из наших бойцов до сих пор не стреляет, не видно было вообще ничего. Тут же, словно спохватившись, открывает огонь кто-то из бойцов, за ним еще и еще. Стрекочут ППШ, звонко щелкают «мосинки» и СВТ, в ответ начинают медленную трескотню немецкие МР-40. Где-то совсем рядом заработала швейная машинка под названием МГ-34, ну, или 42. Хлопает первая граната, кто-то кричит, вроде похоже на русскую речь. Сквозь все это дерьмо, пыль, выстрелы и разрывы гранат вдруг между домами появляется танк. Вот и приплыли, блин. За первым Т-3 из пылевого тумана выползают еще два. Гулко бухают танковые орудия, где-то позади нас слышны разрывы.

– Петь, ты гранаты противотанковые сдал в роту? – чуть испуганно дергаю товарища за рукав.

– В сидоре. Чего я, дурак, что ли, отдавать-то? Если что-то выдали, надо брать, а не отдавать.

Петя вытаскивает две здоровые гранаты и кладет их между нами. До танков меньше ста метров, скорее всего пятьдесят. Черт, так близко я их еще не видел. А-а-а, блин, почему здесь нет РПГ-7?

Танки не залезая вперед, дают возможность своей пехтуре зачистить оба дома, между которых они встали. Знают, гады, как без пехоты хреново наступать, это тебе не в полях. Сзади справа бухает танковое орудие, не оглядываюсь, знаю, что там где-то целых три наших танка. Из стоящего ближе всего к нам Т-3 выбивается сноп искр. Танк противника шевелит своей пушчонкой, блин, ребята, почему вы его не продырявили сразу. Второй выстрел «тридцатьчетверки», и немец начинает разгораться, загляденье. Петя куда-то стреляет, твою мать, засмотрелся тут, как в кино пришел. Фрицы чуть не вплотную подошли. Тоже стреляю, даже вроде попадаю. Тем временем сзади выстрелили еще несколько раз, и второй немецкий танк загорается. Последний начинает пятиться, но, сука, стрелять не перестает, и сзади раздается грохот.

– Черт, эти суки нашу «три-четыре» спалили, – кричит Петя. Оборачиваюсь, точно, чадит родная. Жалко танкистов, но чего он вылез-то, тех двух сжег, а тут взял и вылез из-за дома целиком. Показались оставшиеся два наших танка.

– Куда вы, идиоты? – бессильно опускаю руки. Танкистам моча в голову ударила, похоже. Они устремились оставшегося фрица догонять. Наша воронка была у них на пути, я просто взял и поднялся во весь рост. Фрицев я не боялся, только если случайно зацепят. Они назад рванули вместе с оставшимся танком.

Размахивая руками, мне все-таки удалось остановить танк буквально в пяти-шести метрах перед собой. Люк мехвода открылся, и на меня уставился чумазый танкист. Что он кричал, я не слышал, грохочет все кругом, включая танк, но я выбрался из воронки и подбежал к нему.

– Куда ты полез, гад, хочешь нас вообще без брони оставить? – орал я на механика-водителя, тот выпучил глаза и, казалось сейчас выпрыгнет из танка прямо на меня.

– Сдурел, я же тебя чуть не переехал! – в ответ орет танкист. Тем временем открылся башенный люк, и на меня уставился командир танка. Махнув мне рукой, подзывая, танкист оглядывался. Атака немцев захлебнулась, но пули летали.

– Гвардии красноармеец Иванов, – представился я, вскинув руку к каске.

– Майор Измайлов, – нехотя ответил мне танкист, – ты чего сдурел, что ли? Мало того что под танк бросаешься, так еще и контратаку нам сорвал?!

– Товарищ майор, я вам самоубийство сорвал! – просто ответил я. – Куда вы полезли? У немчуры тут пристрелян каждый метр, вам одной потерянной коробочки мало?

– Да как ты смеешь, боец? – рыкнул на меня майор танкист. – Что это за паникерство в гвардейской дивизии? У меня приказ контратаковать противника…

– Да не надо на меня рычать, товарищ майор. Погибнуть дело нехитрое, а нам через полчаса, когда немец в новую атаку пойдет, чем его встречать? А? Вперед, за Родину? А как потом другим воевать, насрать, да? Родина-то уже устала смотреть, как за нее дохнут, пора бы уже и фашистов убивать! Единоличники какие-то! Думать-то головой нужно, а не шлемофоном! – рявкнул со всей дури я и спрыгнул с танка. Меня уже доконал этот большевистский героизм-пофигизм. Я прекрасно осознавал, что разговариваю с командиром, наверняка не меньше батальона, но было уже плевать. Ну что это такое, а? Люди тут за каждый метр цепляются, а кто-то решает погеройствовать. Первый враг народа тот, кто своей агитацией людей до исступления довел. Понимаю, что нужно атаковать, но не атакуют голой жопой-то! Хватит немца трупами заваливать. Ведь сто процентов даю, что танкисты и двухсот метров бы не проехали, сожгли бы их и все, так нет, как ты смеешь, боец, паникерство! Да спасибо бы лучше сказал!

Я шел обратно к воронке, хотел винтовку поднять, когда увидел вытягивающегося Петруху. Обернувшись, я увидел, как танки медленно сдают назад, возвращаясь под прикрытие домов, а вот ко мне идет майор.

«Пипец, сейчас еще один расстреливать будет!» – подумал я и закинул автомат за спину.

– Пойдем наверх поднимемся, – вдруг спокойно проговорил майор-танкист и показал мне на дом, куда мы перед атакой бежали. Кивнув, я взял из Петиных рук винтовку и двинул следом за майором.

– Спасибо, парень! – оглядев округу в бинокль, заявил мне танкист. – Смотри, у них там танков больше десятка. Минуты бы не продержались.

Немцы ходили в атаки по улицам, не пуская одновременно больше трех-пяти машин, узко и тесно тут, опасность потерять танки очень высока. Вон танкист объяснял, что в такой тесноте даже целиться не нужно, просто стреляй вдоль улицы, не промахнешься. На мой вопрос, что первым выстрелом-то как раз промахнулись, заметил, что не пробили, а попасть-то попали. На удивление, никаких последствий для меня не было. Майор вообще не вспоминал о том, что я ему нахамил. Спасибо опять же сказал. Минут через пять появился Нечаев.

– Исполняющий обязанности командира роты лейтенант Нечаев, – отчеканил лейтеха, представляясь майору.

– Вольно, лейтенант. Хорошие у тебя ребята, Нечаев, береги их. Мы уходим на соседнюю улицу, немцы туда намылились, а у нас всего две машины осталось. Держитесь тут, сейчас к вам если только пехота полезет, танки здесь уже не пойдут, смотри, как их подбитый дорогу перегородил.

– Я понял, товарищ майор, – лейтеха козырнул, я повторил его жест. Майор сунул нам свою промасленную пятерню и, пожав наши, побежал вниз.

– Сань, это чего было-то? – стоя в легком охренении и глядя на меня, Нечаев поскреб лоб.

– Да я и сам не понял. Командир, я здесь останусь, позиция хорошая. Пришли мне снизу Петро.

– Сейчас, – Нечаев не стал выяснять подробности моей выходки, махнув рукой, поспешил вниз.

– Ты меня так больше не пугай, понял? – на меня смотрел Петя, а я старался делать вид, что ничего не произошло.

– Петь, а ты у нас в роте случайно бронебойщиков не видел, может, остались еще?

– Ружье их точно где-то мелькало, надо посмотреть.

Едва начавшийся диалог с напарником оборвался в связи с началом новой атаки. Отсюда сверху было хорошо видно, как на нас идет пехота, прячась в воронках и укрываясь, кто где может. Танки и правда пошли по соседней улице, там уже, кстати, пальба началась.

– Ну, Сашка! – воскликнул в очередной раз нетерпеливый Петро.

– Рано, Петя, рано, – сопровождая стволом винтовки немецкого офицера, я прикидывал, куда он заляжет. Средних размеров гансик, с погонами и пистолетом в руке, встал, «спрятавшись» за подбитым танком. Хлопает мой «маузер», противник отлетает назад и затихает на земле. Трель свистка, ага, перегруппировываются, унтер, наверное, свистит.

«Не свисти, денег не будет!» – дергаю затвор я, после того как еще один, очередной мечтающий о победе над нами, ткнулся носом в землю.

Вторую атаку мы отбили так же хорошо. Петя принес перекусить и новости из расположения роты. Нас оставалось уже тридцать семь. Я осматривал позиции врага в бинокль, когда увидел… Его. Великолепный камуфляж настолько позволял стрелку оставаться незамеченным, что я с большим трудом вообще его заметил. Даже не с трудом, а просто случайно. Стрельба на улице ведется постоянно, пули летают туда-сюда, в надежде унести чью-нибудь жизнь. Немецкий стрелок-снайпер лежал возле подбитого танка, когда пролетавшая пуля, выпущенная кем-то из наших бойцов, звякнула о броню. Стрелок инстинктивно дернулся, я и заметил это движение, так как сам разглядывал танк. Черт, хороший камуфляж, мне бы такой…

Выстрел. В этот раз стрелок уже не дернулся. Расстояние меньше двухсот, можно и в голову выстрелить, поэтому я стрелял чуть ниже и левее его каски. По идее, пуля должна была попасть ему куда-то в район ключицы. Немецкий «маузер» винтовка мощная, шанс, что пуля застрянет где-то в плече, минимален. Попадание отметил Петро, но, подумав, все-таки решил подстраховаться и послал еще одну пулю в спину. Стрелок-то лежал, мне больше-то и некуда стрелять, не в ногу же. Движения не было, и я успокоился.