Цитаты из книги «Девяносто третий год»

Пока старик, стоя в лодке, произносил эти слова голосом, заглушавшим шум моря, прорывавшиеся сквозь тучи лучи солнца на мгновения окружали его голову словно сиянием. Матрос страшно побледнел; пот крупными каплями выступал у него на лбу; он дрожал, как осиновый лист; время от времени он прикладывался губами к своим четкам.

Так приготовьтесь умереть! – проговорил матрос, повышая голос. – А почему, собственно, я должен умереть? – так же спокойно спросил пассажир.Наступило молчание. Матроса, казалось, смутил вопрос старика. Наконец он сказал:– Ведь я уже сказал вам, что желаю вас убить.– А я вас еще раз спрашиваю – за что? – проговорил старик.– За то, что вы убили моего брата! – воскликнул матрос, сверкая глазами. – Я начал с того, что спас ему жизнь, – спокойно заметил пассажир

Я – брат того артиллериста, которого вы приказали расстрелять.

Вдруг, среди плещущего безмолвия безбрежного океана, раздался голос, который, будучи усилен рупором – этой новейшей медной маской античной трагедии – звучал чем-то сверхъестественным. То говорил капитан Буабертло. – Матросы его величества короля! – кричал он. – Поднимите на грот-мачте белое знамя. Мы сейчас встретим нашу последнюю зарю.– Да здравствует король! – раздалось из рядов экипажа, и с корвета раздался пушечный выстрел.Но почти в то же мгновение на дальнем горизонте раздался другой возглас, громкий и явственный, несмотря на расстояние: «Да здравствует республика!» И над океаном пронесся гул залпа из трехсот орудий.

Наш долг предписывает нам оставаться здесь, ваш долг обязывает вас покинуть судно. Итак, генерал, не угодно ли вам тотчас же оставить корвет? Я сейчас предоставлю в ваше распоряжение лодку и гребца

– Небрежность этого матроса подвергла опасности все судно; да и теперь еще опасность не миновала, и корабль, быть может, ждет погибель. Быть в открытом море, это то же, что стоять лицом к лицу с врагом; военный корабль во время плавания, это то же, что армия во время сражения. Буря может на время спрятаться, но все же она постоянно подкарауливает корабль. Море – не что иное, как засада. За всякую ошибку в виду неприятеля полагается смертная казнь. Поправимых ошибок не бывает. Мужество требует награды, а упущение – наказания.

. Сколько раз он запускал свою руку в его пасть! Это было для него прирученное чудовище. Он стал говорить с ним как с собакой: «Сюда, сюда», – повторял он. Быть может, он любил его; во всяком случае он, очевидно, желал, чтобы оно к нему приблизилось.

К несчастию, – в данном случае именно к несчастию, – море было в это время довольно спокойно. Буря была бы предпочтительнее, так как она, быть может, перевернула бы пушку вверх колесами и тогда можно было бы с ней справиться.

– Он приезжал в Версаль к королю, и я сам был свидетелем того, как ему плюнули в глаза с верхней ступеньки большой лестницы. – И прекрасно сделали.– Мы называли его Бурбоном Грязным[33]. – Он лыс, угреват, он цареубийца – фу

Сержант, будучи от природы не дурак поговорить, продолжал свой допрос: – Ну, так если теперь не осталось, так были же прежде, черт побери! Кто ты такая? Говори! Женщина продолжала слушать, вся растерянная. Наконец маркитантка нашла нужным вмешаться в дело. Она снова принялась гладить грудного младенца по головке и похлопала по щечкам двух старших.