Цитаты из книги «Девяносто третий год»

Синие мундиры, повинуясь декрету революционного правительства, часто наказывали непокорные селения, поджигая их со всех четырех концов; так, ради примера, сжигалась всякая ферма, не сделавшая предписанных законом засек и не прорубившая в чаще леса просек для свободного проезда республиканской кавалерии.

торопясь, стараясь глядеть одновременно во все стороны. Недаром Клебер[6] сказал, что у солдата один глаз должен быть на затылке. Шли что-то уж очень долго. Который бы мог быть час? Какое время дня? Трудно было бы ответить на эти вопросы, потому что в таких непроходимых дебрях всегда стоят сумерки и никогда не бывает полудня. Содрейский лес уже имел мрачное прошлое. Именно в нем, в ноябре 1792 года, начались ужасы междоусобной войны. Хромоногий изверг Мускетон вышел именно из его зловещей чащи;

– Гильотина вовсе не вдова, а девственница, – перебил Марат Дантона. – Возле нее можно лежать ниц, но ее нельзя оплодотворить.

Человек победил, но и пушка тоже сделала свое дело.

Никого не видно – значить, есть лишний повод предполагать, что тут кто-нибудь спрятался.

Человек создан не для того, чтобы влачить за собой цепи, а для того, чтобы расправлять крылья.

Теперь не время думать о чем-либо другом, – и он принялся карабкаться на мост, но все усилия его были тщетны.

Ее крик был криком зверя, ее жесты олицетворяли богиню. Лицо ее приняло угрожающее и в то же время лучезарное выражение. Ничего не может быть величественнее блеска глаз, наполненных слезами. Взгляд ее, казалось, вызывал пожар на бой.

Этот возглас заставил защитников баррикады покинуть ее. Точно стая вспугнутых птиц, все кинулись к лестнице. Маркиз поощрял это бегство.

Опасность падения с каждой минутой увеличивалась пропорционально высоте подъема. Н