«Перепутались дни – каждый собственным шумом живет…»

 
Перепутались дни – каждый собственным шумом живет.
Посмотри, как мелькают в глазах безотчетные беличьи
                                                                       спицы.
Повернем же туда, где на площади улиц разлет,
Башня время, мигая, крадет и фонтанная чаша струится.
 
 
Здравствуй, шаткая влага, проточный дробящийся дом,
Оголенная поросль ума под сверкающей шапкой,
                                                                       что видишь?
Пахнет свежим мелком истолченным и ручным
                                                       вороватым дождем,
Но сегодня, пожалуй, сумятицей вечной уже никого не обидишь.
 
 
Бестолковые братья мои, воробьиная шустрая мастъ,
По дворам промышляет нуждой – зоркой крошкой
                                                        себе на прожиток.
Хочешь – плачь, но нельзя уцелеть, чтобы в круг
                                                  отчужденья не впасть,
И нельзя не любить тот слепой вечереющий свиток.
 
 
Мне мерещится одуванчика распавшийся шар.
Это ты, не шутя, нагадала по книге японской.
Это по ветру летит кочевой приглянувшийся дар.
Что ж, удачи ему в этой ласковой роли неброской.
 
 
К ночи в городе вешнем, как вишни, цветут фонари.
Опускается синяя сеть, тяжелея от соли вселенской.
Разливается мгла. Лиловеет ветвей лабиринт.
И асфальтовый щит хорошеет от влажного блеска.
 
 
Спи же, время невидимо и не бежит никуда.
Как воздушный играющий ключ – лишь восходит
                                                        к упругому краю.
Голубые колеса причин и простая глазная вода, —
Вот и все, что поет. Только зеркало мира мерцает.
 

Киевские этюды

1

 
Пруд потемнел.
Низко солнце стоит на закате.
В ровной воде повторяется берег и солнце.
Жабы кричат – голодных артистов орава.
В кваканье этом
глухая таится обида,
глупая жалоба всех
на двусмысленность жизни.
 
 
На возвышении церковь и рядом
часовня стоит из грустного дерева вся
со взглядом скрипучим и тихим.
Римских кровей циферблат
и башенка с колоколами.
Глядь, молоточки пошли,
звон три часа отбивает.
Ловкий пружинный завод
и почерневшая медь.
Где здесь награда, где цель?
Есть ли течение здесь?
 
 
Воздух густеет.
Плывет и колеблется, перемещаясь.
В этот подвижным объем тополя
пух отпускают —
летит, подлетает, садится.
Сонное зрелище —
морок, слюда, иллюзорность.
Сны ли летают
или только призраки снов.
Медленно, медленно так
на сидениях дремлют,
пока не устанет качать.
 
 
Ниже, на спуске к Днепру,
Буйство и плеск разнотравья.
Желтый цветет чистотел —
желтым питается соком.
Тут же крапива цветет —
жалкая жалит в отместку.
Чинно на листьях сидят
Жучки в пиджачках из эмали.
Мушки летают и помнят
только лишь о пропитанье.
Бабочки дышат легко —
летают крича и мечась.
Скачут кузнечики, вечно
носясь с бестолковой заботой, —
что бы еще одолеть,
кого бы еще удивить.
 
 
Уже от духоты земля устала.
И нет дождя.
И пух летит, летит,
как полоумный.
Что за перегоны?
Что за ужимки?
Что за времена?
 

2

 
Лето в начале,
а липы уже отцвели.
Всех нас подвел календарь —
жалкая схема природы…
А на полянах сидит
одуванчиков легкая стая.
Легче уже и во сне
оперения не отыскать.
Так безнадежно легки,
что никак и взлететь невозможно.
Только привстал – и прощай
видимый дом и объем…
 
 
Душно. Совсем отцвели
каштаны. Цвет их уснувший
пестрым укрыл тротуар – кем вы были вчера?
Дворники ловко метут.
Ловко мелькают корзины.
Мусор бесцветный
засушенный и отрешенный —
где вы были вчера?
Только на смену взошли
грозди акации белой.
Пахнут, а ветер летит —
торгует во всех направленьях
запахом сладким —
успел, не успел – отходи!
Денег не надо,
Вся плата – внимательный шаг.
 

3

 
Еще цветет шиповник – вдовий бог,
оплаканный навеки в тех стихах,
что собраны в соцветья и горчат,
напоминая, что судьба пристрастна.
Напротив вечно,
стоя выше крыши,
качаются верхушки тополей:
туда‐сюда,
вчера‐сегодня‐завтра,
туда‐сюда.
У них одна забота —
как выше стать.
Туда‐сюда
и в небо.
Как устоять,
как выше стать.
 
 
Утренний город лучист.
Солнце на юго‐востоке.
Левобережье в дыму.
Мощные воды Днепра.
В тысячный раз постою
справа над темной водою,
в тысячный раз посмотрю
на ослепительный след…
 

4

 
Сентябрь в городе.
Уже не до купаний.
Нет‐нет, какой‐нибудь сорвется лист.
покачиваясь на упругой почве,
Глубоко дышат легкие деревья:
Каштаны, клены, липы, тополя.
 
 
Сентябрь в городе.
Каштановые сборы.
Уже висят на ветках еле‐еле
тяжелые колючие плоды,
как кулачки в ежовых рукавицах.
Кто преуспел – срывается на землю.
Сквозь шум слышны тяжелые удары —
слетит, расколется и, словно из оправы,
выскакивает маленький божок —
опрятный, влажный, хитрый колобок,
и по земле разбросаны без пары
никчемные колючие футляры.
 
 
Рыжеют листья.
Стебли трав рыжеют.
Рыжеет тех каштанов кожура.
И воздух сам по крохам, но рыжеет.
Сентябрь.
Нет‐нет какой‐нибудь сорвется лист.
 

5

 
Октябрь.
Листья, листья,
в кучах, в грудах.
Дымят костры,
тягучий тянет дым.
С утра забот
малиновые листья
ссыпают в ящики
и возят на колясках —
такой почет…
 
 
Ты урожай шуршанья,
шум бездомный,
досады шепот,
шороха уход.
 

6

 
Плавленый снег. Хлипкая слякоть.
Снова весна. Теряется берег в тумане.
Мгла расположилась на том берегу.
Мосты висят – игрушечные снасти.
 
 
Сидит ворона на пустой верхушке
и смотрит вдаль печального. Весна.
 
 
А под ногами здесь деревья держат прочно
                                                  правый склон.
Расти на склоне – бремя изгибает,
но непрерывно тянет вертикаль.
 
 
Нет ничего светлее тополей!
Светло‐зелено‐серебристые стволы.
В ветвях могучих сила и покой
и твердость атлетической повадки.
 
 
Покуда длится обморок ветвей,
здесь царствует холодная омела.
Темно‐зеленые жестяные шары
висят в ветвях свободного полета.
 
 
Течет вода – уже не жесть, а сталь,
Теперь в Днепре серебряные рыбы
выходят на сезонные работы,
всем надо подкормиться, отогреться,
 
 
как хочешь, а свистя не проживешь.
Изогнут ловко мостик пешеходный.
Так звери изгибаются со сна, потягиваясь
и на солнце щурясь.
 
 
Речной вокзал как баржа на приколе.
В порту крутая движется работа. Весна! Весна!
Московский мост в тумане. Весна!
Река уходит вправо вверх…
 

7

 
Видишь,
Сад растет об одной розе,
Роза растет об одной пчеле,
Пчела растет об одной мысли,
Мысль растет об одном человеке,
Человек растет об одном небе,
Небо растет об одной земле,
Земля растет об одном саде,
Растет.
 

Притча

 
Жженый чан – по края вода.
Отразилась в воде звезда.
 
 
Смотри, за́ небо держится,
Что твоя самодержица.
 
 
Только капнула в чан слеза,
Чьи‐то выплакали глаза.
 
 
Опрокинутый вздрогнул лес,
Покачнулся провал небес,
 
 
Заходила земля и вод
Волны хлынули… А всего —
 
 
Нищий с дудкою брел, бубнил
Да беду свою обронил.
 

«Нельзя…»

 
Нельзя
Так улыбка знает
 
 
Чистого смеха пласты
говорят нет нет
 
 
Выдох и сразу
в пустом
 
 
Нет ничего
Мы в пустом
 
 
Мы сначала
 
 
Мы здесь
Мы здесь
Мы одно
 
 
Прямо видят глаза
Прямо речь
Прямо слух
тело
 
 
Между нет ничего
нет нельзя
Мы одно
 

«Маленький ёнок…»

 
Маленький ёнок
семя семенил
сеял семя себе
крошечный ёнок
 
 
А онный стоял
над землей
прямо вокруг
взирал взирал глазами
 
 
Анная пела текла мимо мимо
гнулась блестела
скользила укромно
лестно
 
 
Вер говорил говорил
слушал слушал
думал себя про себя
про ничего
трудно
 
 
С мягкой такой
ница ница
можно погладить
лепечет поет
собирает
юркая ница
 
 
Вот инка
падает медленно так
летает летает
легкая плавно везде
касается чуть чуть
и смеется
 
 
Это ость прорастает
прозрачная собралась
дрожит держит пустая
тянет искривляет
пустая ость ость
 

«Эх, Наталка, Наталька…»

 
Эх, Наталка, Наталька
Усталые глаза.
 
 
Цвели на пустом балконе
Голубые цветы.
Дождь их поливал‐лил,
Лил‐поливал.
Ничего.
Протекли утекли.
И мы утечем протечем.
 
 
Эх, Наталка, Наталька.
Далеко.
 

15.12. 1984 г.

В прозе

А. Спренцису

 
Эх, ровно считают собаки,
Ловко сводят концы.
Не напрягайте продольного мозга у речи,
Не надо, так легче.
 
 
Каждый в детстве любил попугаев,
Рифмы и много варенья.
Сладко осваивать повторенье,
а это уже не детство.
 
 
С помощью разных уроков
Очень легко не думать.
Не надо это повторять,
Это не важно.
 
 
Дайте мне предложенье с крупицей смысла,
просила лопата, – ибо мной забивают гвозди
 – Простите, простите!
 – Если смысл во мне – почему меня унижают.
 – Если смысл во мне – отчего меня обижают.
 
 
Любят мелос собаки
И волки – воют, воют.
Вот‐вот заговорят
или залают.
 
 
Пел на псалтири Давид,
смотрел только вверх —
все восхищались.
Стал верхом Давид,
а все низом.
 – Хорошо быть верхом
унижался низ.
 – Хорошо быть низом
Восхищался верх.
Тайно менялись.
Где ты сейчас?
Поймай себя посередине.
 
 
Не ищите противоречий,
Не надо собачьих истерик,
Пользуйтесь ровным счетом.
Ах, берег, берег.
 

13. 03. 1986 г.

«Это скрипка болит…»

А. Спренцису

 
Это скрипка болит
Скрипка скрипица
Мало ли скрепки защелки – не помогает.
Тонко скрипит.
Вскрикнет и тает – больно.
Кто с головой все рассчитал
Все закрепил – ходит болеет.
 
 
Что это? Что это?
Как угловатый рассеянный жук
Держится только на струнке былинке.
Раненный жук раненный жук – цветные эмали.
Тонкие крылья горбатой спины
Цветные эмали
Беги отползай.
 
 
Бабочка сердца во сне коротала
Бабочка сердца.
Только по воле летать
Только хотела,
А воля летает сама.
Если не связан ничем отчего полетишь?
Только не надо не бойся
Сколько причин голубых —
Смейся летай.
Хватит на всех пустоты золотой
Короны открытой.
Только до мира далеко.
 
 
Бабочка сердца бабочка сердца – ты зеркало или смычок?
Если знаешь скажи?
Тонкие крылья парили
Светали глаза.
Если знаешь скажи?
Кто гуляет в пространстве.
Там проталина звука цветет.
Если знаешь скажи?
Если бабочка спит
Кто звучит кто услышит?
 
 
Кто устал
Становится деревом вдруг деревом вдруг.
Медленно корни текут
тихо неслышно.
Ветви травы текут.
Море горы текут.
Все течет.
Хочет обратно.
 
 
Вот звучит возникает
Вот голубой возникает
Вот звучит голубой возникает
Вот возникает из света
Вот звучит возникает из света
Вот из света звучит голубой
Вот из света хрусталик
Вот возникает из света хрусталик звучит голубой.