Читать книгу «Исток. Южнорусская школа поэзии» онлайн полностью📖 — Виктора Летцева — MyBook.
image

I. Стихи разных лет

Вариации на тему А.С. Пушкина:

 
«Фонтан любви, фонтан печальный…»
«Фонтан любви, фонтан живой…»
 

 
«Фонтан любви, фонтан печальный!..»
Второй эпитет мне претит.
Скажу вот так: фонтан фатальный,
И пусть поэт меня простит.
 
 
Скажу еще: фонтан беспечный,
Кристалл веселья на весу…
Как ты строга была в тот вечер,
Как был загар тебе к лицу.
 
 
Как мгла горела, боже правый!
Как рассыпался над тобой
Фонтан любви, фонтан лукавый,
«Фонтан любви, фонтан живой!»
 

Три сонета

Девушке – осветителю в театре


 
1
 
 
Я встретил вас! Вот вам букет из роз!
Вам, пересмешница, сказавшей: ложе – ложь.
Вам, желтоокая. Вам, ветреница слов.
Вам, дщерь Юдифи. Вам, блудница снов.
 
 
Вот вам сонет! Светите им из лож!
(Раба на сцену! Свет! О, как угрюм.)
Вам муки муз. Мне – мук. Благодарю!
Он ваш. Он вам. И. да святится ложь!
 
 
Ни локтя правды. Правда (сон и снег!) —
когда без вас. О вас, для вас – лишь ложь.
Вы – песнь сирен. Она – лишь воск, лишь вождь
 
 
ушей и губ. Вас забыванье в дне
уместится. Твердите: ложе – ложь…
Я встретил вас. Дня нет…
 
 
2
 
 
Дня нет. И роли нет. Пишу слова.
Ваш выход, иудейка, и – ваш меч!
Ваш. Воли не прошу. Сон воли – вам.
Мне – ремесло, и жертвенник возжечь!
 
 
Возжечь – и не писать! Луну – и выть!
И кончено! И не расти трава!
И наг мой слог, и на груди глава,
как дай вам бог!.. А коль не даст – увы!
 
 
Увы, моя! Осталось долюбить
остаток. И осадок не будить.
Он птица не синица – воронье.
 
 
Он сказ не голос – скрежет по стеклу.
Смыкаю слух. За двух молюсь теплу.
Но не о вас моление мое!
 
 
3
 
 
Теперь о вас молчание мое.
Мое прощание. Не мстит моя молва.
Раздам слова. Но вам, лишь – жалость вам.
Теперь – ни зла нет. И трава быльё.
 
 
И сам! Гори мой карточный, мой май!
Крыла иллюзий – лепестками люстр.
И явь, как явь, и колокольный лай
к заутрене, приемлю – и молюсь!
 
 
Молюсь! За семь надежд – семь белых стай.
за семь небес – семь осиянных рун.
(О, сети солнц – лишь неизбежность лун!)
 
 
Молюсь! Свети же солнце и сверкай!
Свергай и лейся! И да будет миг
добра и утра, муки и любви!
 
май 1979 г.

«Теперь зима опомнится едва…»

 
Теперь зима опомнится едва,
Как беглый царь, на грани отреченья,
И Днепр, огибая острова,
Сплавляет лед по чинному теченью.
 
 
Залив раскрыт. Строптивым сквозняком
Продуты флейты ивняка речного.
Песок речной, дрожа озябшим ртом,
Глотает брагу снежного покрова.
 
 
Люблю смотреть на этот слезный пир
С крутого парка на высоком склоне,
Где под рукой прибрежный тонет мир
И все Левобережье на ладони.
 
 
А в городе гадают по часам.
Я сам включаюсь в этот счет проворный.
И горбится асфальт глубоко‐черный,
И шляется за мною по пятам.
 
 
И тут, и там уже витает хмель.
В составе воздуха – переизбыток влаги.
И повинуясь удивленной тяге,
Слетает с крыш дочерняя капель.
 

«Ладони твои – два дара, две доли…»

 
Ладони твои – два дара, две доли,
Две птицы, на волю отпущенных в поле.
 
 
Скитаются где‐то, с чужими сплетаются,
Тепло им, ладоням – они забываются…
 
 
Взовьются – и канут. И станут со мною
Горючей травою, плакучей листвою.
 

«Синяя ночь. Тишь и теплынь. Око…»

 
Синяя ночь. Тишь и теплынь. Око
Талой луны перья небес чистит.
И тополя все в серебре – сколько
Белых монет – не сосчитать! – листьев.
 
 
Но раскрадет свет серебра – утро.
Но исклюют тишь тишины – птицы.
Нет мне богатств – тени твоей смуты.
Нет тишины – голос, твои лица…
 

Надпись на книге

 
Знаю, когда‐нибудь вновь, книгу открыв,
ты забытую
Надпись прочтешь, а меж строк
память живую мою.
Глянут не глядя зрачки,
ласточки воспоминаний
Зыбкий покинут приют
и закружат над тобой…
И, с этих пор, ты полюбишь
эти нехитрые строки,
Где осыпается время,
как золоченый песок.
 

«Этот город сам не свой…»

 
Этот город сам не свой,
Без тебя неузнаваем,
А вчера казался раем
И беседовал со мной.
 
 
Без тебя властитель мой,
Мой учитель, свод Софийский,
Гордый крестник византийский,
Клонит купол золотой.
 
 
Вез тебя перевитой,
Бирюзовый, как в апреле,
Ослепительный «Растрелли»
Не парит над суетой.
 
 
Без тебя калитки той,
В старый сад, никто не ищет.
Без тебя я сам, как нищий
Над копилкою пустой.
 

На день рождения

 
Год от года,
Счет от счета
Все труднее сердце дышит.
День рожденья,
День круженья
Все печальнее и тише.
Только нет его милее,
Легче нет,
Прозрачней нету —
Беглой спицей
В колеснице
Он прокатится по свету.
 

«Друг друга нам нельзя касаться…»

 
Друг друга нам нельзя касаться,
Ни сном, ни голосом задев.
Лишь оглянись – и вновь раздастся
Кружащий, тающий напев.
 
 
Лишь оглянись – и вновь прольется
На раздорожье ворох трав,
И птичье племя распоется,
Листву на ноты разобрав.
 

«Ты вошла – и по‐новому время пошло…»

 
Ты вошла – и по‐новому время пошло,
От тебя начиная отсчет.
В этот год все поимое светом взошло,
И казалось не кончится год.
 
 
И казалось… А в дивном беспамятстве ваз
По неделям не вяли цветы,
И не двигалось солнце, и мучило нас,
И сияло нам до слепоты.
 
 
Птицы пели – и ты просыпалась, смеясь,
И лазурь проливалась в ответ,
Запевала свирель, и вилась, и вилась,
И казалось не кончится свет.
 
 
И казалось…
 

Аленушке

 
Дитя, Аленушка, Аленка!
Ручонка – тоненький смычок,
Воздушно‐шелковая чёлка,
На синей кофточке жучок.
 
 
В чернилах пальцы. Не сидится
На месте. Вроде ветерка:
Летает, нежится, кружится;
Нетерпелива и легка.
 
 
Красуется, читает книжки
Про рыцарей и королей.
А молчаливые мальчишки
Уже записки пишут ей.
 
 
В записках бред. Как это ново!
Ответа нет. Посланье вновь.
И в воздухе витает слово
Еще незримое…
 

Знание

 
Знаю я ярость и мощь твою
когда ты обрушиваешься внезапно…
Знаю любовь твою
что расщепляет мозг
расплавляет сознание
 
 
Знаю гнев твой
что вздымается кровью
от лживого слова…
 
 
знаю тяжесть твою…
 
 
Знаю все твое
и этого довольно…
 

[Всё во всем]

 
Это ты расщепляешь
замыкающиеся в темном
 
 
Это ты связуешь
рассеянное в сомнении
 
 
Это ты прорастаешь
в опустевшем сознании
 
 
Это ты мучительно прорастаешь
в замкнувшемся самосознании
Это ты светло прорастаешь
в больном сознании
 
 
Это ты неожиданно отступаешь
и отвращаешься…
 
 
память неожиданно отступает
и медленно отступает жизнь
 
 
Это ты объемлешь всё
Это ты прорастаешь во всем
Это ты всё во всём
 
1987

«А душа все летает туда…»

 
А душа все летает туда,
И дрожит, и под окнами бродит,
Будто тать в ожиданье суда,
Где последняя ночь на исходе.
 
 
Разве можно так больно любить?
Разве свет не повинен смежаться?
Говорят: нужно память убить.
Что мне в том? Нам уже не расстаться.
 
 
Нам уже не проститься с тобой.
Это будет без времени длиться.
Выжжет сердце. Скрестится с судьбой.
И умрет. И опять возвратится.
 

Загадка

 
Ни журавль, ни синица,
А доволен сам собой,
Хорохорится, ершится,
Побродяжка городской.
 
 
Сердобольная жилетка,
Да опасливый зрачок,
С ноготок грудная клетка,
Хвастунишка, дурачок.
 
 
Все б ему прыжки да прятки
По задворкам, по верхам.
С огольца и взятки гладки,
Сам встает, ложится сам.
 
 
День‐деньской одна забота:
Был бы цел да был бы сыт.
От призора, приворота
Сам себя заговорит.
 
 
Сам найдет себе горбушку,
Сам возьмет себе подружку.
Сам потужит‐погрустит,
Позабудет, посвистит.
 

«Горчайший мой собрат и друг…»

Борису Марковскому


 
Горчайший мой собрат и друг
Тишайший, ткущий под сурдинку
Созвучий вздорных полукруг,
Смятеннейшую паутинку,
 
 
Смотри! что лебединый крик
Звезда взошла в последней трети,
Скорбит пред вечностью старик,
А белый ангел двери метит.
 
 
И твердь сдвигается дрожа,
И вширь ложится книга жизни…
Семижды имени бежав,
Душа откроется на тризне.
 
 
В последней, смертной наготе
И прямоте. Крыла расправит…
И нам земные сны и те,
И те грядущие оставит.
 
 
И нет их слаще и страшней,
И жизнь глядит в себя, как в небыль,
И отирает слезы небом,
И белый город снится ей.
 

«Свет ли слабеющий…»

 
Свет ли слабеющий
Издалека?..
Круто на запад
Идут облака.
 
 
В дымке у края
Теряется след,
Ни возвращенья,
Ни памяти нет.
 

«Ну вот мы с тобою и снова в начале…»

 
Ну вот мы с тобою и снова в начале.
Семь бед за плечами, как лучшие дни.
Скорей же упругий зрачок поверни:
Бог света лазурь отпирает ключами.
 
 
Смотри, как бестрепетно сосредоточен
Багульник, как легкий ольшаник лучист;
Как бабочка, дышит безоблачный лист,
В шелках беспризорный кузнечик стрекочет.
 
 
Войди в этот неотвратимый покой,
В отверстую музыку лада и света,
В живое блаженство пчелиного лета,
В бесхитростный праздник роскошно‐скупой.
 

«Еще далеко до весны…»

 
Еще далеко до весны
И сны глубоки у природы,
А мы уже заражены
Безумием горшей свободы.
 
 
Так дети, ища новизны
И смысла в игрушечном мире,
Слагают бессчетные сны
Из кубиков ветхой цифири.
 
 
Но чудная птица живет
В прозрачном дому из кварцита,
Где вечный кончается счет,
И зренье, как сфера, открыто.
 

«Утвердясь в нерушимом порядке…»

 
Утвердясь в нерушимом порядке,
Терпеливой листвы ученик,
Я к непрочному миру привык,
Как школяр наигравшийся в прятки.
 
 
Жизнь снует, как челночная нить,
На себя натыкаясь с разбега.
Мне бы только до первого снега
Горсти разума не обронить.
 
 
Никогда я не чаял вернуть
Ни ручья, ни скользящего света,
Но люблю возвращение лета
И листвы восходящую суть.