Охота в Путоранах

1

С утра туман, висевший над рекой, стал подниматься. Скоро он закрыл взлётную полосу, укутал дома нижней части посёлка.

Молочная завеса густела на глазах. Стоя у окна, Солонецкий подумал, что встречать Ладова сегодня не придётся. Нажал клавишу селектора.

– Вера Сергеевна, передайте главному инженеру, чтобы в котлован ехал один. И соедините меня с Пискуновым.

Опустился в кресло, подписал бумаги, вспомнил телефонный разговор с заместителем начальника главка. Слышимость была отвратительной, голос Ладова еле прорывался сквозь помехи, и всё же Солонецкий понял, что тот чем-то недоволен. «Надолго ли к нам?» – осторожно выпытывал Солонецкий, а Ладов, словно не слыша, повторял, чтобы он никуда не улетал, ждал его. И лишь в конце разговора бросил: «Надолго, Юра. Приеду надолго, наговоримся».

Как ни крутил ни вертел Солонецкий, так и не по нял, зачем летит Ладов. Но если едет начальство, надо встречать, готовиться, наводить лоск, даже если хозяйство в порядке; надо создать хотя бы видимость приготовлений – что там ни говори, но не видел ещё Солонецкий проверяющего, которому эта суета не была бы по душе. И машину надо подать к самому трапу, и обязательно самому, только самому встретить, и об ужине позаботиться, гостинице…

С Ладовым, конечно, проще – старый знакомый. И останавливается всегда у него. В прежние приезды Солонецкий за бытовые вопросы и не волновался: жена понимала толк во встречах…

Как всё нелепо. Живёшь-живёшь будущим и вдруг понимаешь, что всё осталось в прошлом. В прошлом – радость, счастье, иллюзии, здоровье, желания… На старости лет остаться одному в пустой квартире – такого и врагу не пожелаешь…

Голос секретарши прервал размышления Солонецкого. Он поднял трубку.

– Слушаю, Юрий Иванович, – дрожал на другом конце провода далёкий голос начальника аэродрома.

– Ты что это делаешь? Нарочно туман напустил?

– Что вы, – опасливо отозвался Пискунов, не найдя, как уместнее ответить на шутку начальника строительства. – Туман, дьявол ему в шасси…

– К обеду рассеится, нет?

– Непохоже, Юрий Иванович. Обложило так, что фонарей не видать.

– Плохо работаешь.

– Так ведь погода, Юрий Иванович, стихия, так сказать, она не подчиняется…

– Ладно, – оборвал Солонецкий. – Если борт будет, сразу же доложи.

– Так точно.

Солонецкий переключился на внутреннюю связь.

– Главный инженер выехал?

– У себя

– Пусть зайдёт.

Посмотрел в окно.

Туман стал плотнее. Уже ничего не было видно, кроме его серой сырой завесы, и казалось, весь мир сжался до пределов кабинета.

Вошёл Кузьмин.

Молча отодвинул кресло, сел.

– Поезжай без меня, Геннадий Макарович, – с трудом уходя из-под гипнотического воздействия тумана, произнёс Солонецкий. – Пусть сегодня займутся марафетом, а то чёрт ногу сломит… Чтобы все ограждения, лестницы, полки в порядок привели. Досадные неожиданности нам сейчас совсем ни к чему… И ещё, Геннадий Макарович, у меня к тебе личная просьба.

Он помолчал, рассеянно оглядывая стоящие на низком столике телефонные аппараты: красный – прямая связь с главком в столице; чёрный – с перевалочной базой в краевом центре, и цвета слоновой кости – местный.

– Я прошу свои проекты заместителю начальника главка пока не показывать.

Кузьмин помедлил и только уже у двери кивнул.

Оставшись один, Солонецкий выдвинул нижний ящик стола, положил перед собой красную папку, туго стянутую завязками, но развязывать так и не стал. То ли от неопределённого разговора с Ладовым, то ли под воздействием тумана, он никак не мог войти в обычный рабочий ритм, когда любое дело кажется самым важным и решается быстро и уверенно, а принятое решение не оставляет сомнений в правильности. Подумал, что выбил его из колеи, скорее всего, телефонный разговор.

Его всегда обижала тайна инспекций. Оскорбляла его, Солонецкого, человеческое достоинство, хотя для начальника строительства инспекция – дело привычное. Проверяющие приезжали и уезжали, а он опять оставался один на один с проблемами, с ежедневными большими и малыми сбоями стройки. И вспоминал о визитёрах лишь оказавшись в коридорах главка – по оттенкам настроения, с которыми его принимали. Как правило, каждый проверяющий привозил в главк мнение, не лишённое субъективной окраски. Солонецкий когда-то игнорировал такие мелочи, как хлопоты вокруг того или иного ревизора. За что бывал бит сам, да и дело страдало. С годами набрался ума-разума, научился разбираться в желаниях проверяющих и предугадывать их…

Последний раз Ладов был в Снежном пять лет назад. Тогда он только что защитил кандидатскую, стал заместителем начальника главка.

Неделю жил у Солонецкого, днём читая детективы, ночами выезжая на лов осётра… Пять лет назад Ладов был таким, каким Солонецкий знал его ещё в институте. Но когда перевалит за сорок, пять лет – это много. Он судил по себе.

– Юрий Иванович, к вам Илья Герасимович, – вернул его к действительности голос секретарши.

– Пусть войдёт.

Костюков вошёл как всегда стремительно, отмахивая шаг правой рукой и прижимая левой папку с бумагами. И в который раз Солонецкий отметил его моложавость. Стройный не по летам, пятьдесят за плечами, а в любой компании молодых обойдёт: и на гитаре играет, и стихи пишет, и ухаживает так, как редко кто умеет сегодня…

Жестом фокусника, уверенного в успехе номера, раскрыл папку, пододвинул начальнику строительства.

Солонецкий пробежал глазами колонки цифр.

– Что предлагаешь?

– Воспользоваться приездом Ладова…

То есть – в благоприятную минуту подсунуть бумаги, убедить в необходимости дополнительного финансирования, надавать кучу обещаний, которые явно будут не по силам, заранее зная, что не выполнив эти, придётся давать новые…

Солонецкий вздохнул: сколько он уже пораздавал подобных обещаний в разных кабинетах.

– Хорошо. Обоснуйте только как следует. – Он прошёл к шкафу, стал одеваться. – Завидую вашей бодрости, Илья Герасимович. Поделились бы секретом, что ли?

– Охотно. Живу по совету моей бабушки: никогда не расстраиваться по пустякам…

– Немудрено, но оптимистично.

Солонецкий пропустил Костюкова вперёд, задержался в приёмной.

– Вера Сергеевна, если самолёт будет, разыщите по рации.

Туман был всё так же плотен, однако Солонецкий решил объехать некоторые объекты.

– Давай-ка, Расторгуев, мы с тобой по посёлку покатаемся, – сказал он шофёру. – Поглядим, как там наш жилотдел порядок навёл… И рацию включи.

Водитель щёлкнул тумблером, повернул ключ зажигания, ворчливо произнёс:

– В такой туман, Юрий Иванович, в кабинетах лучше сидеть…

Чаёк попивать.

– Ты меня не учи, – поморщился Солонецкий. – Поворачивай к школе…

В выстуженном пустынном коридоре сантехники лениво покуривали в ожидании отопительных батарей. Директриса, пряча замёрзшее лицо в пушистый воротник, то жалуясь, то требуя, перечислила претензии к строителям, напомнила, что уже сентябрь, а занятия так и не начинались, и наконец, выведенная из себя непробиваемым молчанием начальника строительства, вдруг топнула ногой:

– Да что же вы ходите тут без толку!

И тут же покраснела, смутилась, отчего стала похожа на школьницу, но глаз не опустила.

– Сегодня же сделают, я вам обещаю, – неожиданно виноватым голосом отозвался Солонецкий и, круто повернувшись, вышел.

Начальника жилотдела он нашёл в конторе. Ничего не объясняя, посадил в машину, привёз в школу, оставил возле крыльца, пообещав уволить, если утром в школе не будет тепла.

Потом поехал на строительство телевышки и после обеда – на склады, почти к устью реки.

В управление строительства вернулся поздно вечером.

Зашёл в кабинет. Не раздеваясь, посидел, полистал папку с проектами Кузьмина, взвешивая все «за» и «против». Обижало, что Кузьмин считает его консерватором. Откуда тому знать, сколько шишек набил начальник строительства, прежде чем научился разбираться в непростом клубке отношений с субподрядчиками, заказчиками, проектировщиками, поставщиками… Любая реорганизация – это деньги.

И ещё – это риск. Кузьмин – талантливый инженер, но он молод. И мысль, что новое, более совершенное может быть кому-то невыгодным, кажется ему абсурдной. И он ещё имеет право на ошибку, а Солонецкий – уже нет…

Положил папку на место.

Вышел на улицу.

Туман разошёлся, ощутимо похолодало. Освещённый фонарями посёлок казался уютным. Солонецкий пошёл через березовую рощицу, вдыхая запах опавшей листвы. Домой идти не хотелось, он не торопился, но через полчаса уже подходил к коттеджу.

Включил в прихожей свет, неторопливо разделся.

Прошёлся по пустым комнатам.

Есть не хотелось, но всё-таки разбил на сковороду пару яиц. В эту минуту и зазвонил телефон. Отставив недожаренную яичницу, Солонецкий поднял трубку.

– Слушаю.

– Недоволен, – услышал он. – Хозяин сердится, и можно попасть под горячую руку.

Это был голос Ладова.

Но откуда он мог звонить?

Из главка?

Или из Турильска?.. Сидит там в ожидании лётной погоды и сейчас воздаст ему за синоптиков.

– Так-то ты гостей встречаешь…-весело произнёс Ладов.

– Встретил бы, да туман висит…– – в тон отозвался Солонецкий.

– Где застрял, в Турильске?

– Да нет, ближе.

Борт был, догадался Солонецкий.

– С аэродрома звонишь?

– Проспали твои дозорные, проспали, – поддел Ладов; настроение у него было весёлое. – В гостинице. Грязь дорожную смыл, отдыхаю.

– Что же ты так, – обиженно произнёс Солонецкий. – Дозорным я вкачу, но вот гостиницу не прощу.

– Ты тут «и бог, и царь»… Как на острове в океане живёшь – ни дорог, ни гостей, ни властей.

Трудно было понять, осуждает Ладов или одобряет.

– У меня яичница подгорает, давай я сейчас машину пошлю, – нажал Солонецкий.

– Какую машину, – опять засмеялся Ладов. – Пока ты своего шофёра раскачаешь, я ехать к тебе передумаю… Ладно, иду.

Солонецкий постучал по рычажкам, набрал номер Пискунова.

Начал грозно выговаривать, и Пискунов поддакивал, соглашался.

Солонецкий представил, как тот сейчас вытягивается по стойке «смирно», прищёлкивая домашними тапочками и хлопая пижамными брюками.

«Я ему сейчас наряд выдам!» – раздалось в трубке, и Солонецкий запоздало пожалел диспетчера, которому отставной майор выговор влепит обязательно.

Не снимая руки с телефона, вдруг с болью подумал о Ирине. Будь она здесь, в доме сейчас начался бы праздник. Подумал, что теперь никто не будет незаметно от других предупреждающе ловить его взгляд, если он скажет что-то не то, никто не поможет в трудную минуту, не развеет сомнения, если они возникнут…

В этом настроении он и встретил Ладова.

– Ну, здравствуй, – бодро сказал тот, подавая холодную руку, и Солонецкий подумал, что можно было бы и иначе, обнять, что ли, но сам не решился, пожал руку в ответ и стал помогать снимать пальто.

А Ладов, скидывая ботинки и надевая подставленные тапочки, говорил и говорил, и сверху Солонецкий видел, как багровела от напряжения его потолстевшая шея, стянутая тугим воротом рубашки.

– Нашёл стрелочника, Юрий Иванович?.. Ох уж эта славянская привычка искать стрелочника по любому неприятному поводу. Никак от неё не избавимся, никак не изживём…

– Изживём – ты же первым взвоешь.

– Ладно, брось такие разговоры, я с дороги, о делах поговорить ещё будет время.

– Проходи. Я один, так что…

Ладов прошёл в комнату, огляделся, провёл рукой по корешкам книг на полке, посмотрел на Солонецкого.

– Там у тебя что-то горит, – прищурившись, сказал он.

– Уже нет. Яичницу будешь?

– Давай.

Солонецкий ушёл на кухню, а Ладов сел за стол. Поёжился, физически ощущая холостяцкий неуют.

Солонецкий принёс яичницу, достал рюмки.

– Так ты надолго? – спросил он.

– Ты словно гостю не рад, – обидчиво произнёс Ладов. – Он только на порог, а ты уже на выход показываешь.

– Гостям мы рады, это ты зря, – Солонецкий поднял рюмку. – Давай за приезд, за всё хорошее…

– Чисто символически. – Ладов отпил глоток. – Вижу, до твоей берлоги ещё не докатились веяния: пора на чай переходить.

– Почему же, наслышаны. – Он усмехнулся. – Газеты с опозданием, но читаем. Только ведь привычки ломать трудно. – Солонецкий отставил рюмку. – Да ещё при наших морозах.

– Мой тебе совет, захочется выпить, пей один. – Ладов подцепил кусочек яичницы. – Давно не виделись… Как живёшь?

– Давно, – согласился Солонецкий. – Живу, как видишь. – Он обвёл руками комнату. – Сам оценивай.

– Заходил я к твоим недели две назад, – после паузы сказал Ладов. – Ира работает в институте. Наташка по твоим стопам пошла…

– Дочка пишет, – кивнул Солонецкий. – Редко, но пишет.

– Мы стареем, а дочки уже невесты. И заметить не успели, а? – Ладов закурил, поискал глазами пепельницу. Солонецкий пододвинул тарелку. – Спасибо.. Если откровенно, Юра, я тебя не понимаю. Винить не хочу, но… Мог ведь и должностью поплатиться.

Солонецкий промолчал.