Москва постоянно ощущала угрозу татарско-турецкого нападения, в составе войск которых всегда находились казачьи ватаги. Алексей Михайлович дал указание собрать Земский собор, чтобы получить одобрение на начало войны «за царскую честь». Но собор, состоявшийся 25 мая, ничего конкретно не решил: мол де это хорошо и нужно, но не время. Зачем нам этот вольный украинский люд? Что произошло, нам известно из письма царя: «Да будет вам ведомо: был собор на седьмой неделе в среду мая в 25 день и мы, Великий Государь с отцом своим и богомольцем Никоном патриархом московским и всея Руси, на том соборе многое время разговор чинили, и всех чинов людей допрашивали, – принимать ли черкас? И о том из всяких чинов и с площадных людей все единодушно говорили, чтоб черкас принять. И мы, Великий Государь за то, что они хотят располительными и самохотными сердцами нам служить, милостивым своим сердцем похвалили. И они, слыша наши милостивые государевы слова, наипаче обрадовались». Далее в послании сообщалось, что вопрос о присоединении будет решаться позднее. Но события развивались так стремительно, что 22 июня 1653 года Алексей Михайлович срочно послал сообщение о том, что берет Войско Запорожское «под свою руку» и собирает ратных людей ему в помощь для защиты «христианской веры».

В ноябре того же года московская делегация – Бутурлин, Алферьев, Лопухин – приехала на границу в Путивль и ждала указания на въезд на территорию Речи Посполитой. Основной причиной задержки было «образцовое письмо» – содержание церемониальных выступлений и «присяжные записи» – текст протокола присяги, которую должен давать украинский люд в случае перехода под московский протекторат. Этому придавали особое значение. Нужно было сделать всё поделикатнее, чтобы закабалить и при этом не обидеть. Текст неоднократно переписывали, посылая из столицы вдогонку всё новые и новые инструкции и варианты. Только в канун Рождества посольство добралось до Переяслава, где их встретил полковник Тетеря. Гетмана при этом не было. По словам полковника, «он не может перебраться через Днепр – лед пошел». На самом деле хитрый Богдан, получив от короля Яна Казимира обещанные заверения в вольности и автономии, стал задумываться о целесообразности вхождения в другое государство. Но сведения о том, как бояр чествовал народ в Переяславе и в населенных пунктах по пути к нему, перевесили его нежелание менять подданство.

Тем временем в переяславском соборе протопоп правил службу со своим московским коллегой – диаконом церкви Благовещения. Они оба провозглашали многолетие Алексею Михайловичу и всей его семье, и «многие люди мужского пола и женского радовались и молились Богу, чтоб дал им быть под царской рукой». А потом все в совместной процессии направились «на Йордан», которым в очередной раз стал Днепр.

Только 8 января появился гетман и начали съезжаться полковники – из Киева был Явтух Пишко. Сообщения московских послов стали главным свидетельством этих событий. Они полностью напечатаны в «Актах Юго-Западной Руси». Вот некоторые фрагменты: «Была у гетмана тайная рада с полковниками, судьями и войсковыми есаулами, которые под высокую царскую руку поклонились». После этого было приказано бить в барабаны и собирать народ. А когда собралась «велика сила всякого чину людей», гетман стал в круг и есаул приказал молчать. Обращение Богдана и реакцию народа привожу полностью:

«Панове полковники, есаулы, сотники и всё Войско Запорожское и все православные христиане! Известно вам всем как Бог освободил нас от врагов, что преследуют церковь Божью и кривдят всё христианство нашего восточного православия. Шесть лет живем мы на нашей земле без хозяина – в беспрестанных и кровопролитных войнах с гонителями и врагами нашими, что хотят уничтожить церковь Божию, а также чтобы имя руськое не вспоминалось на земле нашей. Это всем нам надоело, и мы видим, что не можем дальше жить без царя. Поэтому ныне собрали мы всеобщую народную раду, чтобы выбрать себе хозяина, кого захотите из четырех.

Первый – царь турецкий, много раз звал нас под себя через своих послов. Второй – хан крымский. Третий – король польский: если этого захотим, то и теперь он готов нас ласково по-старому принять. Четвертый – православный государь Великой России, которого шесть лет беспрестанно к себе выпрашиваем. Выбирайте, кого хотите! Турецкий султан – басурман, всем известно, какую беду терпят наши братья православные греки, как притесняют их безбожники. Крымский хан тоже басурман, поневоле получив его в приятели, мы накликали много бед! А какая неволя, какое нещадное проливание христианской крови и притеснение получили мы от польских панов, этому никому из нас не нужно рассказывать: вы знаете, что для них был лучше жид и пес, чем христианин – брат наш. Православный же великий государь, царь восточный, одного с нами грецкого закона, мы с православными Великой России одно тело церковное, которое возглавляет Иисус Христос. Этот великий государь смиловался над несносными кривдами православной церкви нашей Малой России. Не отказав нам шестилетних просьб, он снизошел до нас своим милостивым царским сердцем и прислал к нам своих больших близких людей с царской лаской. Когда мы его искренне полюбим, то кроме его большой руки мы получим благополучное пристанище. А если кто с нами не согласен, тому – куда захочет – вольная дорога!»

«На эти слова весь народ закричал: „Волимо под крепкой рукой царя восточного православного в нашей благочестивой вере умирать, чем ненавистнику Христовому поганому достаться!“ Потом полковник переяславский Тетеря, обходя круг во все боки, спрашивал: „Все так считают?“ Изрек весь народ: „Все единодушно!“ Тогда гетман сказал: „Пусть так и будет! Пусть Господь укрепит нас под крепкой царской рукой!“ Все присутствующие начали вслед за ним кричать: „Боже утверди, Боже укрепи, чтобы мы все навеки единодушные были!“»

Богдан Хмельницкий, произносящий речь в Переяславле 6 января 1654 года. Худ. Шарлемань, кон. XIX в.

Понятно, что это описание события в Переяславе неоднократно редактировали и исправляли москвофилы, поэтому еще в 1822 году у Бантыша-Каменского в его истории, вместо «Московии» появилась «Россия», вместо «Украины» – «Малая Россия», но так как первоначальный вариант этого текста до нас не дошел, ограничимся тем, что есть.

После такого «единодушного» согласия условно примем, что так и было, можно было доносить в Москву о благополучном окончании дела, но тут… Нет, давайте остановимся на этом подробно. Так вот, в тот момент, когда Бутурлин с боярами и московским дьяком приготовились принимать присягу, Богдан сказал: «Пусть Бутурлин с товарищами заприсягают за московского царя следующее: „Что он, государь, гетмана Б. Хмельницкого и всё Войско Запорожское польскому королю не отдаст и за них будет стоять, вольностей не нарушит, сохранит права и имущества и подтвердит это своими царскими грамотами“». Бутурлин начал категорически отказываться, считая, что это казаки должны присягать царю, а не он им! На что Хмель, багровея, ответил, что польские короли присягают своим подданным. Московиты, тоже выходя из себя, начали кричать, что «непристойно» царю-самодержцу давать подданным присягу, вполне достаточно одного его «доброго слова». На что полковники сказали свое веское слово: «Гетман и мы доверяем, но казаки не верят и хотят получить присягу от вас – за царя!» Увидав упрямство московитов, казачество решило на первый раз поверить, и присягнуло царю. После этого на соборном дворе, согласно с царской инструкцией, произошла передача гетману регалий власти, а именно: хоругви, булавы, кафтана и шапки. Тексты торжественно читали по писаному и утвержденному в царском приказе тексту. Речь боярина была настолько длинной, что слушатели уже в середине потеряли нить, а в конце и смысл провозглашенного. При передаче булавы было сказано: «Царь передал, пусть гетман счастливо властвует над благочестивым войском и всеми людьми». Вручая «ферязь», то есть символическую верхнюю одежду, которая надевалась поверх кафтана, Бутурлин пояснил ее смысл как символ царской опеки над Украиной. Он был в следующем: «Царь имеет в гербе орла и как орел хочет покрыть лаской свое гнездо и своих птенцов – город Киев с другими городами, что когда-то были гнездом его царского (гербового) орла, и с ними принять под оборону своих верных птенцов, что были в свое время под державой своих благочестивых царей».

И как это пошло еще от монголов-завоевателей, Богдану Хмельницкому Алексей Михайлович передал меховую шапку, потому что она должна была быть охраной гетманской голове, «наделенной от Бога высоким разумом, чтоб промышлять про оборону православия». Под этим головным убором «Бог хранил голову в здоровье и всяким разумом ее наполнял на хорошее управление православным войском, ибо православные под его гетманством могли взять верх над врагами и покорить его мудрой голове безумие чванливых». Пышный подарок – шапка – сможет держать «многоумную» гетманскую голову в покорности царю, сохранять в верности его вместе с войском.

Прощальная аудиенция состоялась 14 января 1654 года. И на этот раз гетман приехал к Бутурлину, а не наоборот. Он был в шапке и в ферязи. С ним прибыли Выговский и старшина. Хмельницкий заявил, что согласно присяге, он с войском будет верно служить царю. И без банкетов и обедов незамедлительно выехал в Чигирин. В тот же день Бутурлин с товарищами направился в Киев и после двух ночевок появился на левом берегу Днепра.

Там их встретили киевские сотники с тысячей казаков под девятью хоругвями, а переехав реку, «не доехав до городового вала, от Золотых Ворот версты с полторы, встретили они депутацию киевского духовенства: митрополита Сильвестра с владыкой Черниговским Зосимой и печерским архимандритом Иосифом Тризною с другими игуменами и наместниками монастырей». Митрополит Сильвестр (Косов) сказал приветственную речь, и все направились в Софию Киевскую. Туда торжественно внесли все иконы и «царского Спаса». В церкви митрополит, облачившись в ризу, провозгласил многолетие царю. После этих торжественных обрядов Бутурлин, не сходя с места, спросил митрополита, по какой причине он, в отличие от гетмана, не присылал царю прошения принять его под царское покровительство и почему владыка не искал государевых милостей? Митрополит ответил, что о Богдановых прошениях не знал, а теперь считает своей обязанностью молиться Богу за царя и его семью. На этом порешили и успокоились, а Бутурлин отправился отдыхать на предоставленную квартиру.

На второй день приводили к присяге мещан и на третий – казаков: наказного полковника Василя Дворецкого, 7 сотников, 3 есаула, 2 писарей, 338 казаков. Но митрополичьих и людей из Печерского монастыря не было, на что Бутурлин обиделся. Он послал к митрополиту стольника Кикина, а к архимандриту подьячего Плакидина с требованием отправить шляхту и слуг на принятие присяги Алексею Михайловичу. На что Сильвестр резонно заметил,