II

Две недели уже отучился в училище. Вроде бы нравится. Ре- бята в нашей группе все хорошие, весёлые. Быстро подружились. С одним, правда, я подрался… Особенно подружился с Борисом (он увлекается музыкой, поёт и играет на баяне) и с Толиком (он увлекается детективами, военными самолётами и кораблями). Толик показал мне фотки голых женщин. Ух! Аж сердце переворачивало, когда смотрел! Одну фотку стащил у него, и теперь она у меня висит под ковром. Никто никогда не догадается!

Есть среди старшекурсников одна пачка по прозвищу Мор- доворот. Заловит кого-нибудь с первого курса, вывернет карманы да ещё пинка даст, если кто сопротивляться задумает. Сегодня у столовой Мордоворот набросился на меня. Обидно было! Никто из нашей группы не заступился. Я убежал за училище. Плакал. Подошёл Борис, стал успокаивать: «Не обижайся, Володь… Пере- терпи… Против лома нет приёма…» Я сильнее расплакался. Подошёл Аншаков. Учится тоже в нашей группе. За урок может прочитать любую книжку. «Я читаю только сюжет. А все эти описания природы, ну и другую муть – пропускаю». Аншаков (мы его сразу прозвали – Аншак), увлекается химией, делает из спичек бомбочки. Так вот Аншак и говорит мне: «Брось… Мы этому Мордовороту устроим фейерверк! Будет, сука, знать!» Всё просто: ловим, когда Мордоворот зайдёт в уборную, Аншак бросает сзади в яму, откуда откачивают говно, бомбочку.

Караулим вторую неделю. Дважды бомбочка не взрывалась.

Сегодня «фейерверк» получился! Мордоворот выскочил из убор-ной весь в говне, штаны на коленях.

Сколотили с Борисом небольшой ансамбль. Я на гитаре, Борис на баяне, Юра (парень с седьмой группы) на трубе. На ударных – Борщ (кличка Яшки Булаева). Делаем репертуар. Берём простенькие вещи с пластинок и репетируем в раздевалке физзала. Борщ молотит всё время поперёк такта, Юрка постоянно фальшивит. Мучаемся с ними!

Со скрипом выучили своей джаз-бандой две вещицы, и на этом всё заглохло… Организовывается в училище хор. Мы с Борисом за- писались.

Самые интересные уроки у историка. Он воевал, был танкистом. Рассказал, как однажды, во время войны, они так разозлились на немцев, что давили их танками (немцы целиком сожгли один городок). «Взяли в кольцо – и давай их катать». Ясно представилась картина: чёрная земля, дым, мечущиеся по кругу немцы и давящие их танки…

Учительница по литературе. Худая, высокая, подбородок квад- ратный. Глаза василькового цвета, красивые глаза!.. Почему-то быстро забываю всё, о чём литераторша рассказывает на уроках. Строга. Не разобравшись, в чём дело, может влепить двойку (Борис уже схлопотал одну). Смущается и краснеет, если на неё пристально смотреть. Одевается очень модно. Не любит, когда при ней отчитывают кого-либо, но отчитать сама – хлебом не корми. Стеснительна, если заводит разговор где-нибудь в коридоре. Никогда раньше времени не закончит урок, всегда до самой последней секунды сидит. Прозвище – Селёдка.

Учитель по математике. Толстый. Движения все медлительные, говорит тоже медленно. Всегда в руках указка (он, наверное, и спать ложится вместе с ней). Входит в кабинет, не глядя ни на кого, здо- ровается и садится за стол. Первая фраза:

– Тряпка опять сухая?

Кто пошустрее, хватает тряпку и бежит в кубовую. Матема- тик начинает медленно листать журнал. В кабинете сразу жуткая тишина.

– Андреев, – называет он фамилию Бориса. Борис громко отвечает:

– Здесь!

– К доске, – глядя в упор на Бориса, говорит математик и мед- ленно берёт в руки указку.

Все облегчённо вздыхают. Борис начинает оправдываться:

– Михаил Пантелеймонович, я вчера был на хоре…

– Ну и?.. – лениво вопрошает математик.

– Времени не хватило, чтобы подготовиться как следует.

– Артисты… Иди отвечай, как подготовился.

Борис плетётся к доске, берёт мел и пишет формулу.

– Правильно, – посмотрев на доску и поиграв указкой в руках, говорит математик. – Только мы это две недели назад проходили.

Борис пишет другую формулу.

– А это – неделю.

Приносится мокрая тряпка. Борис долго стирает ею с доски, прислушивается к подсказке (слух у него изумительный!).

– Э-хе-хе-хе-хе-хе-хе-е-е… – глядя на Бориса, говорит Михаил Пантелеймонович. – Пропел математику?.. Шаляпин! – Ставит Борису двойку, бросает на стол указку, берёт мел и начинает объяснять новую тему. Через полчаса вся доска исписана формулами. Борис прищёлкивает языком и, разыгрывая восторг, спрашивает:

– Михаил Пантелеймонович, а где на практике можно применить эту формулу?

Математик смотрит на доску, любуясь написанным, потом обо- рачивается, смотрит на Бориса и ехидно отвечает:

– В технике применяется… Площадь корыта рассчитать, чтобы белья больше уместилось.

Прозвище – Михаил Потапыч.

Завтра напишу о преподавателе по эстетике. А сейчас спать.

Кабинет эстетики. Вдоль стен различные стенды. В углу сло- манное пианино (стоит, как скелет). Идёт урок. Кто пишет невы- полненное задание по другому предмету, на задних партах расска- зывают друг другу анекдоты, кто читает книжки, кто спит, двое играют в дорожные шахматы. Жарко, как в парной.

– Опера – это синтетический вид искусства… – монотонно чи- тает по книжке преподаватель. Когда становится слишком шумно, поднимает голову:

– Прекратить! На задних партах!

На него сначала обращают внимание. Приутихли. Потом снова потихоньку начинают заниматься каждый своим делом. Препо- даватель роется в конспектах, книжках с закладками и, очевидно, найдя то место, на котором остановился, начинает опять:

– Опера – это синтетический вид искусства, который…

Кто-то лениво спрашивает:

– А что такое синтетика? Материал?

Учитель отрывается от книжки. Очень обрадован тем, что хоть кто-то его слушает. Полез в какой-то словарь узнать значение этого слова. Долго роется, бормоча себе под нос: «Синте… синте… синте…» Прочитав значение этого слова, закрывает словарь и объясняет:

– Синтетика – это соединение различных видов… Ну, этих, как там… э-э-э… форм, жанров… э-э-э… вот так.

– Футбол – тоже синтетика? – зевая, спрашивает Борис. Преподаватель оживляется ещё больше:

– Да! Что-то наподобие!.. Ну, бегают по полю – это из лёгкой ат- летики, толкаются – это из… э-э-э… хоккея… Так, что ещё?

– Дерутся между собой – это из бокса! – громко кричит Толька. Преподаватель кивает головой:

– Да-да… Так же и в опере.

Тут с разных сторон посыпалось:

– И бегают?

– И толкаются?

– И бокс?!

Борис ехидно протягивает:

– Да-а-а-а!.. А как же там пенальти бьют?

Все начинают смеяться, громко говорить между собой, пред- ставляя картинки футбольного матча на оперной сцене.

Преподаватель поднимается из-за стола:

– Прекратите! На задних партах! О футболе будете разговаривать на перемене!.. – роется в конспектах. – А теперь запишем, что такое опера.

Двое, кому выпало несчастье сидеть на первой парте, берут ручки, открывают тетради.

Преподаватель берёт книжку, потом, закрыв её, говорит:

– Синтетика – это вид искусства… простите! Искусство— это вид синте… – опять берёт книжку. – Задние парты! Из-за вас срывается объяснение!

На задних партах немного приутихли. Преподаватель, найдя в книжке нужное место, читает:

– Опера – это синтетический вид искусства…

В это время звенит звонок. Все начинают собирать книжки и выходят из кабинета.

Учитель кричит вдогонку:

– На следующий урок знать, что такое синтетика! Тьфу! Опера!!!

Борис сказал как-то: «Он не прививает, а прибивает любовь к искусству».

Прозвище – Драмма.

В субботу, утром, перетаскивали из одной мастерской в другую станок. Придавил себе большой палец на правой руке. Сначала ничего не почувствовал, а потом аж голова закружилась и чуть не стошнило. Ноготь посинел, болит, как будто под ним горячие угли. Из-за этого не играл на физ-ре в футбол. Сидел на трибуне и смотрел. Во, даже писать трудно.

Опять сидел на стадионе и смотрел, как ребята играют в футбол. Мне ещё нельзя. Ноготь чуть заденешь – течёт кровь. Уже чувствуется осень. Листья шуршат на деревьях каким-то бумажным шелестом. Солнце светит чуть тусклее, чем в августе, и не так припекает. Небо не такое блеклое, как летом, а синее…

Пока ребята играли, успел ещё побродить по стадиону. На одной площадке урок физ-ры у девятиклассников. Генка называет сейчас всех, кто учится в школе, —«портфели». Так вот, «портфели» прыгали в длину. Одна девушка прыгнула как-то смешно и упала в опилки. Меня, что ли, застеснялась?

Завтра воскресенье! Как прекрасно ощущение перед каждым воскресеньем! Утром съездим с Генкой на базар, днём сходим в кино, а вечером на танцы.

Не пойму сегодня себя! Как больной хожу после стадиона. Как в «Лошадиной фамилии» у Чехова все никак не вспомнят фамилию доктора, так и я – никак не вспомню что-то, что меня мучит. Всё перебрал в голове! Даже батя заметил, что со мной что-то не то. Всё спрашивал, не напортачил ли я чего в училище, и принюхивался, не выпивши ли я.