Глава 3
Французская весна

Отступить от программы я не мог, назначенные на неделю Парижской весны мероприятия поглотили все время. Версаль и его огромный парк с фонтанами, Фонтенбло, Замки Луары, Нотр-Дам де Пари, Лувр, могила Наполеона, Мулен-Руж отщелкивали пасмурные дни запоздалой весны. Утром, в день рождения было обозначено свободное время с рекомендованной прогулкой по Елисейским полям.

Ветка M12 Saint-Lazare до Concorde, затем M1 Palais Royal – Musée du Louvre доставила к знаменитому музею. Кофе, пирожное и бокал вина в маленьком кафе, недалеко от дворца. Прогулка вдоль магазинов парижских брендов, как по музею. Один Louis Vuitton на Елисейских полях с ценами для шейхов с Персидского залива, где цена сумочки начинается от 3500 евро чего только стоит, впрочем, жен этих самых нефтяных магнатов это не смущает совершенно, и они набивают пакеты сумочками, часами Rolex и прочими атрибутами красивой жизни. С ними конкурируют жены и свита африканских правителей. Этот ажиотаж порождает еще один… Не стоит даже пытаться получить Tax Free в аэропорту Шарль Де Голль, если ваш рейс приходится на время вылета домой этой категории граждан. Пытаться дождаться своей очереди за гаремом бессмысленно.

Непонятно одно, зачем с упорством, достойным лучшего применения, французы участвуют в свержении разных «каддафи» на востоке и в Африке, грубо разрушая сложившуюся структуру, им, что, эти гости нравятся меньше, чем сотни тысячи беженцев, наводнивших Европу? Скорее всего европейцы считают, что прокормят… А может, чума террора где то не в Париже, или арабские, алжирские и другие дети, выросшие на пособие в третьем поколении, будут трудиться на благо пятой республики? Британцы живут хотя бы на острове, а здесь?!

Размышляя на эти отвлеченные темы, я дошел до Триумфальной арки (arc de triomphe de l’Étoile), монумента на площади Шарля де Голля, она же площадь Звезды. Сооружение возведено в 1806–1836 годах. Начато архитектором Жаном Шальгреном по распоряжению Наполеона и завершено в царствование Луи-Филиппа под руководством архитектора Абеля Блуэ. Прославляет, правильно – славу французской империи и войны.

Выполнив этап познавательно-культурной программы, я с чистой совестью мог выпить кофе и немного отдохнуть в отеле. Не обнаружив в арке кафе, я решил отправиться в более знакомое место, к вокзалу Saint-Lazare, благо станция метро имени арки Charles de Gaulle – Étoile, ветки М2 находилась под площадью. Пересадку Place de Clichy на линию M13 я пропустил и оказался на станции Blanche, площадь, где расположена Красная Мельница (Мулен-Руж). Поскольку я уже прогуливался в сторону собора Sacré Cœur, то решил пойти по бульвару в другую сторону.

Потом я много думал над этим, но так и не смог отделить случайность от предопределенности. Нити судьбы здесь были едва различимы, но тем не менее любое действие порождало событие. События, даже незначительные, складывались в стену, порождая точку невозврата…

Сто пятьдесят метров по бульвару, еще где-то сто двадцать по тихой улочке Рашель, и перед моим взглядом ворота кладбища Монмартр – место упокоения многих знаменитостей. Когда-то на месте кладбища был гипсовый карьер, а затем, во времена Великой французской революции – братская могила жертв революционного террора. Я шел среди склепов и надгробий разных эпох и размышлял о бренности бытия, словно плыл по течению.

«Надо было карту купить», – подумал я, но, заметив в конце аллеи патруль, успокоился, решив, если что – помогут. «А надо прислушиваться к себе», – пронеслось в голове.

Тут что-то кольнуло в левой руке, и я от неожиданности дернулся, взгляд упал на сооружение, ничем особенно не отличавшееся от остальных себе подобных. Надгробие в форме портика с колоннами в римском стиле, узкое и вытянутое вверх… Типовое сооружение своего периода. На верхней балке вырезано имя Jean Untel, на внутренней плите нанесены годы жизни – 17851855. Над датами рисунок с надписями, скорее всего, герб или эмблема упокоенного под плитами. Что-то мне показалось в рисунке знакомым, и я имел глупость подойти ближе к железной дверце и опереться на колонну левой рукой, так что тыльная сторона оказалась направленной на рисунок, а голова попала в проем арки. Болевой толчок в левой руке повторился, но многократно сильнее, показалось, словно тысячи игл впились в чернила на руке. Зрительное поле сузилось до рисунка над годами жизни, закружилась голова от болевого шока. Впившийся в меня зверь перекинулся на голову и выпустил руку, мозг словно оторвался и болтался внутри головы, налетая на острые углы, сопровождая толчками боли. Я начал медленно сползать на землю, хватаясь за колонну, теряя контроль над телом и сознанием. Голова повернулась от судороги в шее, ко мне бежали полицейские. Один успел подхватить меня, прежде чем обездвиженное тело перевалилось через калитку склепа. Вдвоем они довели меня до ближайшей лавочки и усадили.

– Respirez profondément! – произнес полицейский и изобразил глубокое дыхание.

Я попробовал дышать, как показал мой спаситель, стало легче. Мужчина сосчитал пульс и покачал головой.

– Merci, – поблагодарил я.

Пелена в поле зрения стала рассеиваться, но не полностью, а словно раздвинулась и затаилась по периметру поля зрения. Сердце стало биться спокойнее. Тем временем второй полицейский успел вернуться, осмотрев место происшествия, и на вопрос оставшегося со мной пожал плечами:

– Jean Untel, l'espace vide.

Лишь потом я понял, что это значило. Пустое место – конечно, слишком. А вот если имя человека не имеет значения, то в русском мы говорим о нём: «Вася Пупкин, Иванов Иван Иванович, дядя Вася». Во французском это Jean Untel.

Я попытался сесть удобнее. Полицейский снова сосчитал пульс.

– Excellemment!

– Не понял… Sorry.

– Превосходно. Я не люблю английский. Один из моих предков, еще в прошлом веке остался в Париже. Я немного говорю на русском. Где-нибудь болит? Вызвать скорую?

– Не нужно. Уже лучше. Наверное, спазм сосудов, – развел руками я. Не ныло даже клеймо на руке.

– Где вы живете, как сюда попали?

– Турист, неделя в Париже. Concorde Opera Hotel. Вот карточка отеля, дали если заблужусь.

– Good hotel! – кивнул второй карабинер.

– На метро лучше не ехать, заблудитесь еще, или приступ повторится…

– Такси, здесь есть стоянка?

– У входа найдется, – усмехнулся мужчина, говоривший на русском.

Мне помогли встать, проследили, чтобы я не забыл рюкзачок.

– Идти сможете?

– Да, – боль отсутствовала совсем, только требовалось дополнительное усилие, чтобы сфокусировать взгляд при резкой смене плана с конца аллеи на предметы рядом.

За воротами скорби, на улице Рашель я увидел разворачивающийся таксомотор с зеленым маячком «Taxi Parisien». Пришла мысль, вычитанная в путеводителе, что сесть в машину можно только в отведенном месте, у столба с табличкой «Taxi», но у полицейских на этот счет было иное мнение. Говоривший на русском мужчина о чем-то поговорил с водителем, пока второй записывал номер автомобиля.

– Наличные деньги на такси есть? У него нет терминала.

– Да.

– Около двенадцати евро, Concorde Opera Hotel, douze euros! – произнес полицейский, открывая заднюю дверь.

– Merci, возможно, вы спасли мне жизнь.

– Посоветуйтесь дома с врачом, удачи, – и дверь захлопнулась.

На первом же светофоре водитель с нескрываемым интересом принялся изучать меня в зеркало. Загорелся зеленый, и машина снова поехала.

– Concorde Opera Hotel?

– Oui.

Заметив новый прилив интереса обладателя глаз в зеркале, я попытался уточнить свои знания языка, загибая пальцы.

– Pas, oui, merci, pardon, bonjour – it all, – и развел руками.

Во время движения странные ощущения, возникшие у надгробия, окончательно исчезли. Машина остановилась у входа в отель, мужчина показал на счетчик, было ровно двенадцать евро.

– Yes?

– Yes, – согласился я, протянул десятку и пятерку и открыл дверь.

– Полиция и в Африке полиция, найдут, – произнес мужчина и вручил сдачу.

Поскольку все это произошло уже в процессе моего выхода, я осознал язык, только стоя на тротуаре, смотря вслед удаляющемуся автомобилю. «Он что, слышал мою фразу вчера? Это тот же водитель? Ерунда какая-то, приписывать себе афоризм не стоит», – пронеслось в голове. В холле мы поздоровались с портье за стойкой. «Хорошо бы выпить кофе, а есть перед ужином не стоит»…

– Cappuccino coffee, please, – попросил я.

Сегодня дежурил тот же мужчина, что и в день моего заселения, он улыбнулся, кивнул и раскрыл папку с едой и напитками. На мое счастье рядом с пунктами меню и ценой имелись фотографии десертов. Я указал на коричневый бисквит с белым кремом и двумя вишенками. Портье кивнул. В лифте признаки спазма вернулись вместе с полным непониманием того, как привести кабину в движение, как, впрочем, и для чего она. Мой взгляд уперся в глаза отражения в зеркале.

– Странно. Головой не стукался, – прошептал я, тряхнул головой, резкий толчок боли, ввинтившийся в мозг, отогнал наваждение.

Кнопка третьего этажа закрыла двери, кабина поехала. У двери моего номера ситуация повторилась, достав карточку я замер, не зная, что делать. Какая-то пелена отделяла меня от мира. В этот раз выручил служащий отеля.

– Месье?!

Я резко обернулся, молния боли снова соединила с реальностью.

– Cappuccino, please.

– Merci!

– Мonsieur tout le bien? Мonsieur, good?

– Yes.

Интеллектуальные процессы словно разблокировались и получили доступ к телу, мне удалось открыть замок в номер. Пропуская служащего, я ощутил аромат кофе, и это чувство позволило удержаться в реальности. Когда дверь в номер закрылась, к горлу подкатился комок страха перед новым приступом, сильно зачесалась левая рука.

– Нервы, однако. О… Остатки вина в холодильнике!

Получился целый бокал. Зуд усилился. Засучив рукав рубашки, я обнаружил четкое клеймо, словно ушедшее под поверхность кожи.

– Ха, тавигил!

Может быть, идея была не очень хорошей, но таблетка из походной аптечки, запитая глотком вина с кофе, подействовала. Пятно перестало чесаться, пока я наслаждался капучино с бисквитом. Затем допил вино, кстати, вполне сохранившее вкус. Этот ужасный с точки зрения врачей и диетологов полдник избавил меня от всех симптомов, начиная с головной боли, заканчивая сужением поля зрения, память также вполне работала.

– И надо было так вляпаться… – произнес я, рассматривая клеймо.

Рисунок стал четче и тоньше, но словно погрузился в кожу. Это даже не походило на татуировку, скорее, изображение нанесли тонким пером, но из-за кожи контуры были чуть-чуть шершавыми и ломаными, будто под стеклом. Надпись по кругу печати гласила: «Ab ovo usque ad mala», в центре нанесено – «Ad patres».

– Не французский, – меланхолично произнес я, – но до ужина есть немного времени, употребим его с пользой.

Всемирная паутина при всех ее недостатках и недостоверности позволяла окунуться в незнакомую область мира в одно мгновение (если, конечно, скорость позволяет)… Что я тут же и сделал, благо сеть отеля работала превосходно. Набирать текст на экранной клавиатуре конечно неудобно, но какой тут текст – две фразы. Не мудрствуя лукаво, я настучал латинскими буквами текст с дуги клейма. К моему удивлению поисковик тут же выдал целую кучу информации.

Ab ovo usque ad mala оказалось латинским афоризмом древних римлян и значило примерно следующее: «от яиц до яблок», то есть «от начала и до конца». Далее шло пояснение, что обед у древних римлян обычно начинался с яйца и заканчивался фруктами. Воодушевленный успехом, я приступил к центральной надписи.

– Ad patres – к праотцам, то есть на тот свет, – прошептал я, и правая рука задрожала.

– Рановато. Так… Нервы.

Левой рукой подтянул свою аптечку, там нашелся персен. В инструкции значилось: «персен снимает чувство беспокойства и раздражительность, воздействует успокаивающе на людей в состоянии возбуждения и психоэмоционального напряжения».

– Блин, в самую точку, – и таблетка была запита водой.

Минут через пятнадцать дрожь утихла, и контроль над рукой восстановился, что позволило мне без проблем переодеться и перейти к изучению карты для выбора маршрута до ресторана. Мои размышления прервал стационарный телефон…