Макото в сопровождении молодой девушки подошел к маленькому домику возле мельницы, обернулся и посмотрел на повозку. Мельник прикрикивал на работников, давая им какие-то указания и команды. Все вокруг вернулось в русло обычной жизни. Запряженная в повозку лошадь была старой и, часто фыркая, мотала головой, стараясь отгонять от себя назойливых мух. На мгновенье Макото почувствовал себя инородным телом в слаженном организме, которым представлялась ему местная деревня. Все двигалось и подчинялось своим правилам, и это, с одной стороны, успокаивало, а с другой, где-то глубоко внутри, дергало за какие-то невидимые струнки и вызывало ощущение тревоги. Это были ноты одиночества и постоянной оторванности, музыка которых была терпимой, но грустно болезненной для организма молодого воина из клана «Черной лилии». Что-то внутри в такие моменты натягивалось, воздух становился приторным, а слух обостренным. Такое происходит перед поединком, когда все ощущения становиться во много раз острее, а мысли и вовсе исчезают, отступая перед системой приобретенного подсознательного поведения. Он почувствовал, как в его пальцах снова что-то кольнуло. И тут же это чувство испарилось. Макото вспомнил своего черного скакуна, по которому сильно скучал и с которым не любил расставаться надолго.

Он оглянулся, рядом стояла девушка с аккуратно зачесанными за уши волосами. Ее взгляд был опущен, но казалось, что она целиком и полностью видит все ее окружающее, и, конечно, целиком поглощает молодого воина-путника, который был любопытнейшим экземпляром представителей людей из соседних и далеких миров. Макото как-то по-детски и чуть заметно улыбнулся, но его напряжение не исчезло, хотя все вокруг становилось каким-то мягким, безобидным и оттого приятным. Он произнес:

– Проводи меня. Я очень проголодался и хочу отдохнуть.

Девушка молча поклонилась и повела за собой гостя. Помещение уютного сарая было просторным и пахло хлебом. Приятный запах, удивительно тонкий и легкий. В такие моменты из глубин прошлого поднимаются и накатывают детские воспоминания. Всплыли яркие солнечные дни и теплый летний ветерок, который кружил листву возле старой мельницы в том месте, где вырос Макото. Это были приятные моменты, в которых уже ничто не могло измениться.

Трапеза была короткой. Рис, рыба и несколько лепешек буквально вернули ему все растраченные по пути силы. Макото быстро расправился с едой и растянулся на полу. Он посмотрел на потолок. Веки его закрылись, и он почувствовал движения окружающей его системы. Это были механизмы мельницы, ее шестеренки и колеса, хлюпанье по лужам ног нерасторопных работников возле телеги, перегружавших мешки, шелест листьев деревьев на берегу реки, всхлипывание воды от набегающих волн и постукивание привязанной к пирсу лодки о деревянные столбы пристани. «Тук, тук, тук-тук» и с очередной волной быстро наступил долгожданный сон. Реальность попала под жернова мельницы и пылью взметнулась в бездну, превращаясь в тысячи капелек, которые закружились в спирали вечернего ветра, и единым порывом снова ворвались в сознание Макото. Проснувшись и открыв глаза, он почувствовал огромный прилив сил. Солнце уже пересекло границу леса и оставило в разводах облачного неба рыжие отблески ярко-красного заката, затухавшие на глазах. На востоке виднелись первые звезды, а с реки потянуло вечерней прохладной свежестью.

Макото вышел и присел на крыльце сарая, рассматривая привязанную лодку. Он услышал шарканье мелких шажочков. Так передвигаются только женщины. Дочь мельника все это время наблюдала за сараем из окна дома и, как только заметила пробуждение таинственного гостя, понесла ему чашу освежающего питья и теплую лепешку.

Макото снова улыбнулся. Энергия разливалась по его телу, и ему было хорошо. Он вернулся в сарай и без лишних разговоров приступил к еде. В это мгновенье он почувствовал робкий и очень цепкий взгляд.

Макото приподнял голову и увидел, что девушка решительно смотрит на него и в глазах ее уже давно застыл какой-то вопрос, который она с нетерпением готова была задать в подходящий момент. Так и произошло:

– Я могу с вами говорить? – спросила она очень тихо, озираясь по сторонам.

Такое поведение совершенно не свойственно и даже неуважительно. Тем более девушкам и особенно деревенским. Возможно, отсутствие матери и постоянное нахождение в орбите любящего отца, к тому же в роли единственной хозяйки дома, стерли границы приличия и волнительный страх в ее разговорах. Конечно, она уже давно стала завидной невестой на всю деревенскую округу и получала много знаков внимания. Сильная отрешенность от внешнего мира и отсутствие должного родительского внимания оставили пятна в манерах и поведении этой юной девушки. Но Макото был в хорошем расположении духа. Уголок брови его приподнялся, и выражение его лица превратилась в вопросительную гримасу. Он махнул ей рукой, давая понять, что готов побеседовать с умилительно любопытным созданием.

Девушка еще раз робко оглянулась вокруг и тихонько присела напротив на колени. Она быстро закинула прядку, непослушно выбившуюся из собранного пучка, и снова задала вопрос:

– Вы идете в город?

Макото снова расплылся в улыбке. Что-то совсем естественное и неподдельное было в его собеседнице:

– Да. Мой путь лежит к северному берегу.

– Ваши мечи и одежды – это предметы достойных воинов одного из кланов? – продолжала допрос девушка.

– Ты знаешь, как выглядят воины кланов? – сделал встречный выпад Макото.

– Нет, – она немного запнулась, – но из Чанхоу раз в месяц на двадцатую луну к нам приезжают три всадника. У них есть мечи и защитные повязки, как и у вас. Они собирают подать с деревни, и отец говорит, что это гарантирует нам безопасность.

Девушка открыто улыбнулась, и в глазах ее мелькнул огонек. Ей нравилось, что завязался такой разговор, и она совершенно не скрывала своих эмоций. Макото с любопытством посмотрел на нее, поставил миску с питьем и отломил кусок хлеба. Ему было просто и легко, его напряжение и усиленное внимание тоже попали в зону отдыха, которому было отведено ровное количество часов и минут в четком графике бесстрашного воина, выполняющего ответственное задание.

– У вас хорошее расположение, – сказал Макото и сделал круговое движение рукой будто охватывая всю деревеньку.

Он продолжал размахивать рукой, в которой был хлеб, все еще удивляясь про себя, как хорошо и связанно поставлена речь у деревенской девушки. Возможно отец уделяет ее обучению много времени.

– Деревня стоит на высоком склоне. А единственная возможность подойти к деревне незаметно с восточной стороны леса отрезана рекой. Имея таких ребят, которых я видел, вы защищены от незваных гостей и мелких неприятностей.

И Макото подмигнул и еще как-то неожиданно хмыкнул, как бы обозначив себя в этой роли. Однако за этим движением было осознание того, что скорее всего эту деревню ждет жестокая расправа стихийно обрушившегося на эти территории возмездия. Ему было неприятно понимать это сейчас, но древние правила и строгие принципы быстро стирали подобные эмоции и мысли из головы, как набегающая морская волна стирала оставленные на самом краю песчаного берега следы.

– Однажды отец возил меня на ярмарку, и по дороге в город нас сопровождали, – девушка отвела взгляд и стала говорить немного тише.

– Сразу за лесом на дороге лежал человек в луже черной крови, а на спине у него был огромный порез. Один из воинов, который был с нами, взял мертвеца за руки и сбросил в канаву. Тогда я страшно испугалась и всю дорогу держала отца за руку.

Макото внимательно посмотрел на собеседницу и снова что-то скрипнуло внутри одновременно со старым колесом водяной мельницы.

– Что напугало тебя? – спросил воин.

– Мне стало страшно. Меня напугала смерть, которая коснулась этого человека.

– Давно это произошло?

– Прошлой осенью, – девушка говорила, не поднимая головы.

Макото взял чашку и сделал большой глоток теплой настойки. В воздухе проявился вопрос о том, чего боятся все в юном возрасте и который касается неизведанного и непонятного. Что так или иначе касается каждого человека, но, как водится, каждого по-разному.

– Посмотри вокруг! Что ты видишь? – играючи спросил Макото уже абсолютно смутившуюся и дрожащую от страха девушку.

Та еще больше испугалась. Она вопросительно посмотрела на Макото, и ее глаза стали немного округлятся, но она оглянулась.

– Видишь вокруг деревья? Приходит осень, и они сбрасывают свои листья, которые падают на землю и затем медленно умирают. Луговые цветы сбрасывают свой цвет и лепестки, а затем наполняются семенами, и все это происходит, чтобы наполнить мир новой жизнью. Так устроена природа, и так будет всегда.

Девушка все еще стеснялась, но с все нарастающим интересом слушала своего собеседника. Она похлопала ресницами, вероятно, не совсем понимая смысл этого объяснения.

– Листья? – переспросила она. – На деревьях?

– Бывает, что сильный ветер срывает зрелые зеленые листки и уносит их задолго до того, как наступает их черед упасть в осенние лужи, – перебил ее резко Макото и посмотрел задумчиво куда-то.

– А цветы? – еще раз спросила девушка, еще больше запутываясь в этом разговоре.

– И цветы, – Макото сделал паузу и посмотрел внимательно на удивленное лицо девушки. Он дотронулся до пояса, где находился заложенный серый сверток, и на мгновенье закрыл свои глаза. Затем он сделал вдох и вновь посмотрел на девушку, но уже полностью изменившись в лице.

– Не все цветы умирают, – он немного прищурился, и в его взгляде мелькнул огонь. Что-то внутри него перевернулось, и это новое и неожиданное состояние стало грубым и колким.

– Цветы остаются. Их уникальный запах очень глубоко проникает в нашу память и воспроизводит их красоту так, как мы ее запомнили. Правильно срезанные цветы засыхают так, что сохраняют свою прежнею красоту и очарование. Они как слепок времени несут в себе прекрасный узор сотканного полотна мгновений и возвращают нам всю гамму своих неповторимых красок в гармонии своего короткого существования.

Словно неожиданно услышанная мелодия, исполняемая сотней музыкантов, ворвалась эта речь в сознание юной девушки. Глаза ее уже раскрылись полностью, и она не контролировала свое удивление от услышанного. Она раньше никогда не слышала такую речь и такие слова. Макото заметил это и хотел продолжить, но тут раздался сильный грохот, и дом содрогнулся. Звук сильного удара волной распространился от пирса до ближайших домов в деревне.

Макото поднялся и увидел через окно огромную корягу, которую течением разогнала река и в неуклюжем развороте вонзила между основанием сваи пирса и привязанной к ней лодкой. Как сигнал военной тревоги, этот неожиданный звук ворвался в завязавшеюся беседу и прервал ее. И в эту самую секунду Макото представил, как горит этот дом, кричат вокруг люди и всадники-воины добивают каждого, кто пытается спастись бегством или подает признаки жизни в этом обреченном месте.

Он изменился в голосе и сосредоточено произнес:

– Пора мне двигаться дальше. Меня ждет дорога на север.

Его глаза и лицо уже не улыбались, и он стал серьезен. На его лицо упала маска бесстрашного воина клана «Черной лилии». Он вспомнил отца верхом на скакуне и своего верного черного коня-друга. В их клане выращивали только таких лошадей, редкой и дорогой породы. Эмоции исчезли, и мечи снова обрели себя в пространстве.

Девушка сильно расстроилась. Глаза ее наполнились тревогой, и она с мольбой посмотрела на Макото. Она уже вдохнула, чтобы что-то спросить или сказать, но все-таки опомнилась, понимая, что этот разговор закончен. Она покорно встала, и ее взгляд снова устремился в пол.

Макото вдруг неожиданно и сухо произнес:

– Какие ты любишь цветы?

И девушка вновь брызнула улыбкой.

– Я редко их вижу. Наши луга вспахивают рано. Быстрее, чем на них что-то успевает прорасти. На другом берегу в заводи растут очень дивные кувшинки, – с каким-то детским восторгом произнесла девушка.

Тут Макото присел на калено и левой рукой достал из обвязки старый серый в лохмотьях сверток. Он медленно и осторожно стал его разворачивать, и в его ладони возник сплюснутый цветок засохшей лилии. Лепестки ее были слегка желтыми, а в основании были разбросаны маленькие коричневые крапинки в виде крошечных капелек, которые напоминали чем-то веснушки молодой девушки. Форма листьев была очень ровной, казалось, что какой-то художник выводил грани каждого лепестка тонкими кистями, складывая идеальную форму раскрывшегося в весенний солнечный день прекраснейший бутон лотоса.

Девушка слегка прикоснулась к нему, но так и не произнесла ни слова. Что-то дернулось и колыхнулось в ее груди. Какой-то струйкой новое чувство обожгло ее обыденное существование и растеклось теплой волной во все неизвестные уголки ее внутреннего пространства. Одна мысль о том, что это был когда-то живой цветок, пробудила яркую вспышку восторга, который бывает от брызг ледяной воды ручья жарким летним днем. Разбиваясь об огромные камни и подхватываемые неугомонным ветром, мелкие капельки воды долетают и нежно прикасаются к раскаленному лицу. Какая-то невероятная радуга ощущений развернулась двойным кольцом и мгновенно поразила своим величием и радостью природной гармонии ее внутреннее воображение. Это было мгновение детского чистого сна, который выталкивает тебя на поверхность реальности в момент пробуждения и тянется длинной нотой в течение нескольких секунд, настраивая новые ниточки сплетенного сознанием ощущения действительности, по которым разбегаются новые мысли.

Девушка улыбнулась. И в это мгновение она уже забыла, что так ее расстроила недосказанность интереснейшего собеседника. Звук воды, монотонная музыка вращающего колеса мельницы и ветер вдруг стали осязаемыми и легкими. Все растворилось в бурной реке и теплым паром потянуло вверх в небо, преломляя энергию отраженного света появившейся луны и затухающего солнца, сливаясь в одной искре разноцветного дыхания леса. Время и мысли, все улетело и лопнуло, мелкие брызги мельчайшими частицами, смешиваясь с насыщенным речным воздухом, посыпались на землю, и на воду, и на теплое молодое тело, в котором быстро угасал огонек жизни. Девушка лежала неподвижно. Открытые большие глаза и приоткрытый рот застыли в какой-то непринуждённо-радостной гримасе. Казалось, что ей приятно и отчего-то совсем хорошо. Только огромная лужа бордовой крови быстро стала расползаться по деревянному полу из рассеченного ударом мастера тела. Все было исполнено безупречно, выпад и молниеносный хлесткий удар катаны рассёк жизненную систему артерий, органов и сосудов. Голова ее была повернута к выходу, волосы все также зачесаны за уши, и глаза, в которых отражались блики от перелива волн бурлящей реки, казалось, еще смотрят как-то вопросительно на вечное движение колеса мельницы.

Ветер стал усиливаться, исполняя в камышах траурную сонату. Резким порывом он обрушился на деревья, и тысячное шуршание листьев в симфонии разлетелось и закружилось по холму. Мощный поток ветра стал подниматься с реки. Листья задрожали и взяли новую партию в лесной филармонии. И в этом диком и свирепом оркестре стихийного вальса один сорвавшийся зеленый лист полетел высоко вверх и затем плавно опустился на воду. Он ринулся в потоке течения в сторону уже удаляющегося вдоль шумной реки путника, который спешил к северному берегу, к городу Санохе, исполнять предначертанное.

Воин шел быстро. На лице его была сосредоточенность точно осознаваемой цели. Он не думал ни о чем другом, кроме необходимости успеть в порт в назначенный срок. Все механизмы внутри воина перезапустились и работали в полную силу, набирая новый темп. Вспышкой молнии промелькнула мысль о том, что юную девушку, это нежный цветок, не коснется ужас расправы, которую вместе со страшным ливнем уже совсем скоро принесет в деревню стихия северных кланов.