Зимой 1982 года наш курс отправился на практику, которую предстояло пройти в старинном русском городе Ростове Ярославском. По прибытии нас поселили в инженерно-сапёрном полку. Работать предстояло на местном военном ремонтном заводе. Там производили капитальный ремонт авиационных топливозаправщиков и изготавливали прицеп-цистерны для горючего. Буквально на следующий день после приезда мы строем через весь город пришли на предприятие. Нас встретили, распределили по цехам и бригадам. Я, вместе с ребятами из своего отделения, попал на участок, где ремонтировали вихревые насосы. Нам объяснили что и как надо делать, это оказалось не сложно, и мы с энтузиазмом принялись за работу. В первый же день постарались на славу, и уже к обеду выполнили дневную норму бригады. Помню как радостные, окрылённые успехом, мы зашли в комнату отдыха – курилку, где за огромным столом с алюминиевой столешницей расположилась вся бригада. Работяги забивали «Козла», громко стуча по металлу. Мы начали, было, докладывать о своих успехах, но наши стахановские порывы были остановлены резким возгласом бригадира, он отложив костяшки и зло зыркнув на нас, рявкнул:

– Стоп, молодёжь! Вы чо, работать чтоль приехали? А, будущие начальники, блин! Я вам показал как и что надо делать на участке, но не говорил план перевыполнять. Сели все и сидите, курите, анекдоты травите! Блин, нам теперь из-за вас до вечера прятаться от начальства!

Мы ошарашенные ситуацией молча сели на лавку за столом, в недоумении гладя друг на друга. Самый старший рабочий, которого все называли «Дед» по отцовски глядя на нас спокойным, примирительным тоном сказал:

– Погоди, шеф. Ребята – то не при делах. Надо объяснить сразу было. – И уже к нам,– Сынки, вы поймите, у нас есть норма, за выполнение которой платят деньги. Если норму сильно и постоянно перевыполнять, то сразу урежут расценки. И нам, за те же денюжки придётся за смену делать не восемь насосов, а в два раза больше. А это, сами понимаете, нам на хрен не нужно. Ну, усекли?

А что там было не усекать, математика, отнюдь, не затейливая. Мы дружно кивнули:

– Угу! Усекли.

Так, неожиданно, с урока экономики началась наша производственная практика. Мы больше не стремились к трудовым свершениям, а только имитировали активный индустриальный грохот, когда цех посещали руководитель практики и наши командиры. По началу приходилось сидеть в курилке и наблюдать как работяги режутся в домино. Нам тоже хотелось, но комплект был только один и от нечего делать мы начали состязаться в «Коробок». Это такая игра, когда обыкновенный спичечный коробок ложится на краешек стола и игрок щелчком большого пальца подбивает его в верх, коробок подлетает, переворачивается и падает на стол. А от того какой стороной, на какую грань он ляжет зависит начисление очков, и выигрывает тот, кто первый наберёт определённое их количество. Проигравший же должен был этот коробок, поставленный на ребро, двигать по столу носом, без помощи рук. Мы даже увлеклись этим не хитрым развлечением. Рабочие один день наблюдали за нами, а на второй, отдав нам домино, азартно резались в «Коробок». Чаще всех носом работали Дед и бригадир…

«Козёл» быстро приелся и мы пошли блудить по участкам и цехам. Сначала мы пробовали освоить работу на огромной гидравлической гильотине, предназначенной для резки листового железа. Почему-то нам пришло в голову на этой махине резать на части шоколадную конфету «Ласточка». Увидев наши опыты, начальник цеха, интеллигентного и тщедушного вида мужчина в очках, со старенькой потёртой кожаной папкой под мышкой, так нас обматерил, что мы вдруг сразу всё про себя поняли. Вдруг стало понятно, что у нас на лбу вместо совести выросло, где дети пищат, каким местом мы думаем, из чего у нас мозги и как нас надо поставить, что бы мы поняли что можно, а что нельзя. Такого изысканного, я бы даже сказал утончённого излияния чувств мы не слышали ни до, ни после практики. Очень доходчиво!

Следующим повальным увлечением неожиданно стал пошив джинсов. Дело в том, что на авиационных топливозаправщиках ставились большие фильтры, главным элементом которых была белая хлопчатобумажная ткань, по своей выработке и консистенции ни чем не уступала знаменитым заграничным брендам. В полку, где мы жили, нашёлся солдат, который до армии работал в доме моды. Он, естественно за разумную плату, взялся за работу. Правда и сама идея пошива принадлежала этому доморощенному модельеру. Мы у него были далеко не первые. В каптёрке соседнего расположения у него «случайно» обнаружились и швейная машинка , и стол для кройки, и даже примерочная. Оказалось, что он даже костюмы для офицеров шил. Штаны получались как фирменные, не хватало только лейблов и подвесок на замки. Позже, многие из нас в следующем летнем отпуске форсили перед друзьями в ультрамодных белых «фирменных джинсах».

Особое место в цепочке событий заняло посещение Ростовского кремля. Потрясающее, удивительное по своей энергетике, величию и красоте, место! Но без приключений не обошлось. Экскурсия была обзорная, на улице. А в тот день свирепствовал двадцатиградусный мороз. Пришлось спасаться медовухой. Из всей группы за экскурсоводом ходило несколько человек, остальные, поочерёдно сменяя друг друга, «ныряли» в кремлёвский подвальчик, где располагался бар.

Когда на трубе заводской котельной кто-то из нас привязал белые кальсоны, начальник курса понял, что мы, от великой занятости, бодро движемся к полному моральному разложению. Но Павлович не был бы Павловичем, если бы не нашёл выхода из этой, казалось бы тупиковой ситуации. В Ростове была школа интернат для детей из неблагополучных семей. Виктор Вильгельмович связался с директором и вместе они придумали нам дело. Приближался день Советской Армии и Военно-морского Флота. В школе надо было подготовить смотр строя и песни. Курсантов закрепили за классами, составили график занятий, выделили места для тренировок. Кроме того, в интернате имелся полный комплект аппаратуры для вокально-инструментального ансамбля. По этой причине решили подготовить концерт и танцевальный вечер для старших классов. Нашлась работа и для «Парадокса». Завертелось…

Аппаратура хранилась в помещении, располагавшемся на четвёртом этаже спального корпуса. Нам представили заведующую всем этим хозяйством учителя пения Марину – воздушное, хрупкое создание. Она говорила тихо, мягким обволакивающим голосом и, как будто стесняясь, всё время по очереди поправляла то большие очки в роговой оправе, то длиннющий розовый мохеровый шарф намотанный на тонкую шею, концы которого свисали до колен. Довершал картину такого же цвета вязанный берет из под которого выбивались светлые кудряшки. Создалось впечатление, что перед нами стояла неуверенная в себе старшеклассница.

– Как вы справляетесь с детьми? – спросил её Родин, не скрывая удивления.

– Да так и справляюсь. Добром да лаской. – смиренно прошелестела Марина.

– Ну что? Ведите. – Сергей галантно поклонился, деланно расшаркиваясь.

На что девушка улыбнулась и тем же, скромным тоном произнесла:

– Идите за мной, мальчики. Только осторожней, у нас там ремонт, краска, цемент, грязь. Смотрите не испачкайтесь.

Прямо на лестничной площадке четвёртого этажа, за большой, обитой железом, дверью находилось весьма просторное помещение в котором хранились инструменты. К нашему удивлению аппаратура была очень даже приличная и уже расставлена по комнате так, что бы можно было репетировать. Нам осталось только подстроить инструменты. Марина оказалась подготовленным продвинутым профессионалом. Она быстро разобралась с нашим нехитрым репертуаром и прекрасно вписалась в ансамбль в роли клавишника. Пока мы увлечённо репетировали, в помещение всё время заглядывали, кривлялись и строили нам рожицы какие-то мальчишки. С начала это было смешно, но позже начало напрягать и нервировать. Общим решением пацанов шуганули, а дверь закрыли. А надо было поступить совсем наоборот! Поняли мы это только тогда, когда закончив репетицию попытались выйти из комнаты. Дверь не открылась! Не помогли и толчки плечом. Что делать? Пришлось использовать нашего басиста Фарида Шайдулова в качестве первобытного тарана. Я и Родин встали слева и справа от входа, Фарид разбегался, подпрыгивал и двумя нагами сильно бил в дверь, после чего, отлетая назад, падал, а мы его ловили и ставили на ноги. Не смотря на сокрушительные удары нашего каратиста, дверь удалось приоткрыть лишь сантиметров на десять – пятнадцать. Однако этого хватило, что бы понять в чём дело. Вход со стороны лестничной площадки был завален батареями отопления, трубами, мешками с цементом. Мы немного передохнули и продолжили пробивать «Осаду». Ударе на пятнадцатом дверь поддалась, отошла сантиметров на двадцать, а за ней раздался грохот, звук разливающейся жидкости и мальчишеские крики возмущения и недовольства. При чём по содержанию своему эти крики не были мальчишескими…

– Сидоркин, стоять! – резанула нас по ушам жёсткая, практически армейская команда.

Мы даже застыли от неожиданности. Марина, стоявшая за нашими спинами, хорошо поставленным командирским голосом, громко и уверенно продолжила:

– А ну быстро убирайте завал! Уши надеру!

Голоса стихли, послышалось сопение и стук откидываемых радиаторов. Дверь открылась…

Когда мы таранили преграду, после одного из ударов на лестничный марш свалилась бочка с синей краской, водружённая на самый верх завала, содержимое разлилось, перемазав всё вокруг, в том числе и четверых пацанов. Теперь они, насупившись, стояли на ступеньках, с головы до ног измазанные синей краской и цементом. На обратной стороне двери висел тетрадный листок на котором кривыми печатными буквами было написано:

На гаре стаит буфет,

И чего там толька нет!

Сахар, масла и писок

И фигятины кусок…

Марина достала из сумочки носовой платок, подошла к, потупившимся, сразу притихшим мальчишкам – акселератам, и, глядя снизу вверх, начала оттирать их чумазые лица. При этом, вновь изменившимся, строгим голосом с металлическими нотками, но уже мягче приговаривала:

– Ну вы что? С ума сошли? Что вы здесь устроили, хулиганьё? Вот что с вами делать?

– Мы это, пошутить… Мы не хотели… Мы не будем больше…– Бубнили пацаны, стыдливо глядя в пол.

Девушка, продолжая очищать мальчишек, глянула на нас, улыбнулась, увидя наши, удивлённый происходящим, физиономии, пояснила:

– Это наш школьный вокально-инструментальный ансамбль. – голос её опять зашелестел. – Правда мы только учимся. Ухажёры мои, заревновали? – она ткнула пальцем в лоб самого длинного, – Сидоркин голова тебе зачем, шапку носить?

С пацанами мы подружились, они прибрали всё безобразие, которое сами же и учинили. Теперь на наших репетициях постоянно присутствовали местные «Битлы»…

Смотр строя и песни удался на славу. Наши однокашники, закреплённые за классами, пройдя в разной степени суровую «прописку», с задачей справились. К делу подошли нестандартно, по-этому в спортзале, где проходило мероприятие, кроме традиционных военно-строевых песен. можно было услышать «Катюшу», «Смуглянку» и даже «Поворот». Концерт хоть и был небольшим, прошёл на «Ура». Потом начался танцевальный вечер. Особый фурор у публики пришёлся на тот момент, когда на сцену вышли местные «Битлы», мы передали им инструменты, и они сыграли для школьников свою первую песню…

Как же это здорово, делать правильные вещи! Мы стояли в сторонке и смотрели на этих пацанов, а в душе у каждого из нас шевелилось доброе чувство, именуемое счастьем. Ведь в то, что у мальчишек сегодня получился дебют, мы вложили чуточку себя. И наверняка придёт время, когда и они сделают что-то доброе и правильное.

Да, это вам не кальсоны на трубу вешать…

Сулико

Кто бывал на школьных выпускных вечерах, прекрасно знает что порядок их проведения не меняется с незапамятных времён. Начинается всё с торжественной части, дальше банкет, танцы, потом выпускники отправляются встречать рассвет, а далее уже могут быть интерпретации. То есть, после восхода солнца все расходятся или же возвращаются к месту проведения торжества и банкет продолжается уже до победного конца. Нам достался второй вариант. Как и в случае со свадьбами, гуманитарный подарок в нашем лице был отправлен играть на выпускном вечере подшефной школы. Мы добросовестно отработали вечер, выпускники уже собрались встречать рассвет. Решили сворачиваться и мы, как вдруг к нам подошёл один из родителей, а в реалиях – полковник, заместитель начальника нашего факультета и объявил нам:

– Так, товарищи курсанты, дети встретят рассвет и вернутся потанцевать. У вас примерно два часа. Вы пока отдохните.

Он повернулся и, уверенный что дело сделано, пошёл в толпу праздновавших…

Страшного конечно ничего не было. Не первый раз нам предстояла бессонная ночь. Сами понимаете, караулы, наряды, учения. Но был один момент, который всё-таки вызывал некоторое беспокойство. У нас на утро следующего дня был экзамен по неорганической химии, при чём – итоговый, оценка за который шла в диплом…

Делать нечего. Мы перекусили слегка и пошли из душного школьного актового зала прогуляться. Настроение было не очень, надо было найти развлечение. А что можно придумать в час ночи в жилом микрорайоне, в темноте, так как фонари горели через два на третий. Ночной полумрак разбавляли редкие светящиеся окна панельных девятиэтажек. Было тепло и тихо. Родин хлопнул в ладоши, звук заметался между соседними домами.

– Однако акустика! – восхитился Серёга. – А ну давай попробуем… Сулико!

Родин загорелся идеей, даже в темноте было видно, как заискрились его глаза. Он повернулся к Беркутову:

– Игорь в терцу, – потом обращаясь к Шайдулову, – Фарид, в униссон.

И сначала негромко, но потом всё более набирая уверенность и стройность в ночьной тиши спального района города поплыло:

Долго я бродил среди скал,

Я могилку милой искал,

Но её найти не легко,

Где жи ты моя, Сулико…

И вот уже все пятеро, в полный голос, млея от удовольствия, подхватили:

Увидал я розу в лесу,

Что лила, как слезы, росу.

Ты ль так расцвела далеко,

Милая моя Сулико?

Ты ль так расцвела далеко,

Милая моя Сулико?

Как только смолкли последние слова куплета, Родин, хлопнув над головой в ладоши крикнул:

– Лезгинка! Тара-ра-ра-ра

Все подхватили:

– Гоп! Гоп! Гоп! Тара-ра-ра-раа-ра-ра…

Сначала мы просто хлопали в такт музыке, потом, разгорячённые собственным самодеятельным битбоксингом, кинулись танцевать. Ночная тишина взорвалась, разлетаясь на мелкие, звенящие между домами, осколки эха. И дома, казалось задрожали, закачались, зажигая окна…

– Вы чё там ахирели что ли?! – жахнуло у нас над головой, перекрывая полёт нашего вокально- танцевального марафона.

Мы остановились от неожиданности, затихли.

– Время знаете сколько?– это из окна ближнего дома, прямо над нами возмущался какой-то мужик.

– Совсем совесть-то потеряли, гулёны. Перепились поди, да горланют что есть мочи. На завод бы вас, поработать! – Это уже из другого окна.

Родин, хитро улыбаясь, как бы сжавшись от ругани свыше, произнёс:

– Кажись переборщили…

Ну раз петь нельзя, решили посидеть на лавочке. Тишина вроде как бы и восстановилась, но тут опять над головами:

– Эй, джигиты, Сулико давай!

– Да черти с вами, пойте. Только не орите…

Мы переглянулись,Серёга вскочил, встал перед нами, взмахнул рукой, как заправский дирижёр, и в ночном воздухе опять поплыло:

Над любимой розой своей

Прятался в ветвях соловей.

Я спросил, вздохнув глубоко:

«Ты ли здесь, моя Сулико?»

Я спросил, вздохнув глубоко:

«Ты ли здесь, моя Сулико?»

Дальше события начали развиваться совсем по неожиданному сценарию. В домах пооткрывались окна, люди вышли на балконы…

– Эй, ребята, а русскую можете?

И мы уже захваченные этим сумасшедшим импровизированным концертом, сидя на лавочке, повинуясь взмахам Серёгиной руки запели:

По буеркам, по дальним буерочечкам,

Письмо моё, к тобе летит

Я буду ждать родёмого ответу…

А потом были «Ой то не вечер, то не вечер…», «Нич яка мисячна…» и ещё, и ещё…

Наше выступление Акапелла по заказу слушателей продолжалось около двух часов. Наверно людям понравилось, потому как нас не обматерили, не облили водой или чем нибудь ещё вонючим…

После окончания выпускного, уже утром мы вернулись в училище. Единственное что мы успели сделать перед экзаменом, это позавтракать.

Я вытянул свой билет, сел готовиться, вчитался в вопросы и отчётливо понял, что ничего не соображаю. Но ни испуга, ни беспокойства не почувствовал, была какя-то апатия. Дождавшись очереди, подсел к экзаменатору. Наверное мне повезло, я попал к преподавателю химии Гусевой, женщине, которая славилась в курсантской среде справедливостью и исключительной доброжелательностью. Она молча выслушала мой около научный бред, потом взяла журнал, посмотрела мою успеваемость по химии.

– Странно, у вас одни пятёрки, а отвечаете вы, пардон, на пару. А нука давайте решите вот эту задачку…

Она на моём листке набросала условие. Надо было составить обыкновенную пропорцию для определения доли вещества. Составив эту пропорцию, я тупо упёрся в цифры не в состоянии выполнить элементарные математические подсчёты.

– Да уж, молодой человек. Что мне с вами делать. Вы как будто не спали всю ночь. Вид у вас уставший и подавленный…

– Так я и не спал, – безразличным тоном пробубнил я, – Мы на выпускном играли…

– Понятно, – вздохнула она, – но пятёрку я вам поставить не могу. Четыре, идите отоспитесь.

Да, это была жертва, принесённая мной на алтарь искусства. Вместо планируемой пятёрки, я получил четвёрку. Так можно было подумать в этой ситуации. Но, в душе, сквозь оболочку апатии, усталости и безразличия пробивалась живая и радостная мысль – «Ура!Сдал!!!»…

PS. Завершились наши выступления 1 апреля 1983 года. Это был концерт, посвящённый дню рождения Ульяновского Высшего Военно-технического училища имени Богдана Хмельницкого. Мероприятие проходило в городском дворце профсоюзов. Так что последний аккорд нашего «Парадокса» прозвучал в прекрасном, современном даже по нынешним меркам, зале и при полном аншлаге. Потом была войсковая стажировка, госэкзамены и выпуск. А дальше? Дальше другая, самостоятельная жизнь в новом качестве и в разных уголках нашей необъятной Родины…

«Парадокс» ушёл в историю, но навсегда остался в сердце…

Сила традиции

Умные люди утверждают что традиции – это устойчивая система норм, правил, представлений и образов, формирующаяся на основе накопленного жизненного опыта, которую использует в своём поведении обширная, социально-сложившаяся группа людей.

А что такое традиция для курсанта военного училища? В этом случае это деяние, которое необходимо исполнить не взирая на логику, здравый смысл и даже запреты командования. Традиция для курсанта это непререкаемый долг обязательный к исполнению! Если спросите курсанта о смысле какой либо традиции, то скорее всего, ответа вы не получите. Традиция и всё! Кто может объяснить, почему выпускники военно-морских училищ одевают в тельняшки памятники известным флотоводцам? А зачем юные лейтенанты бронзовым коням начищают срамные места? Не знают ни они, ни те, кто был до них. Главное здесь в проявлении бессмысленной удали. Да и кто это придумал, истории не известно.

Есть традиции общие, которые сложились ещё во времена «царя Гороха» и сохранившиеся по сей день, а есть традиции, характерные только для каких-то определённых учебных заведений.

Наше училище и мы не были исключением. И у нас существовали традиции, передаваемые из поколения в поколение, одна из которых – обязательное празднование тысячи и одной ночи. Само название говорит о том, что связано это было с количеством дней, а точнее ночей, прожитых в стенах родного училища. Обязательно находились самодеятельные, никем не назначенные и не выбранные, счетоводы, своеобразные хранители традиции, которые высчитывали день и час, когда наступала круглая дата. Готовились все, и командиры тоже. Не смотря ни на что, праздник наступал. Обязательно ночью! Надо было хоть под одеялом, но приложиться, хотя бы пробку, но понюхать. Все старания командиров сводились на «нет» терпением и упорством курсантов. Одни сидели в расположении и зорко следили за подопечными, другие лежали в кроватях, изображая спящих, и ждали, когда первым надоест и они всё таки пойдут домой. И дожидались! Конечно же на следующий день, а то и два, наступало время разбирательств, внеплановых кроссов и строевой подготовки. Но это уже было не важно для нас. Задуманное свершилось, а ежа голым задом не напугаешь…