Дорога в рай

Веркширский лес, окутанный густым молочным туманом, скрыл всадника от преследователей. В тишине раздавался только звучный топот копыт его лошади и рассыпался эхом среди голых ветвей деревьев. Теплый плащ, согревавший путника, но предательски оставлявший клочки ткани на острых ветках, был давно уже сброшен, и Эдвард продолжал путь в батистовой белой рубашке. Тело прикрывала плотная кожаная жилетка, в нагрудном кармане которой хранился заветный миниатюрный портрет той, из-за кого он оказался предан и гоним, как опасный зверь. Темные дорожные штаны обтягивали крепкие и стройные ноги, обутые в высокие сапоги. На левом бедре в такт галопу лошади бряцала фамильная шпага, украшенная драгоценными камнями. Длинные каштановые волосы были перехвачены на затылке лентой. Эдвард едва успевал уворачиваться от веток, преграждавших его путь, иногда прикрывая светло-зеленые глаза рукой, облаченной в кожаную перчатку.

Дорога перешла в узкую, поросшую мхом тропу. Юноша пришпорил лошадь, дав ей сигнал, что надо нестись во весь опор. Бег по мшистой дороге стал тише, и пока была такая возможность, Эдвард решил ей воспользоваться, чтобы оторваться от погони и запутать следы.

Лес постепенно превратился в перелесок, туман рассеялся и перед всадником предстал большой величественный замок. Юноша постучал в ворота, и без лишних вопросов с другой стороны они открылись, пропуская его внутрь. Проехав вперед, Эдвард услышал, что так же безмолвно стражники закрыли за ним ворота.

***

Эдвард спешился, взял лошадь под уздцы и, оглядываясь, отправился по внутреннему двору. Его поразило безмолвие вокруг. Слуги перемещались, выполняли свою работу, но делали это молча. И старались не встречаться глазами с путником.

Вдоль стен замка располагалось несколько деревянных дверей. Одна из них открылась, и в проеме показался пожилой мужчина, одетый в черный камзол. Он поманил рукой юношу и скрылся во тьме замка.

Эдвард привязал лошадь к столбику около двери и переступил порог. Он прошел по темному коридору, ориентируясь на звук шагов. Постепенно тьма коридора стала рассеиваться, и Эдвард очутился в комнате. Вдоль стен стояла деревянная, довольно простая мебель, в большом камине горели дрова. Центр комнаты занимал большой обеденный стол. Возле него в кресле с высокой спинкой сидела худощавая бледная дама. Рыжие пышные волосы, в которых проглядывала седина, были собраны на затылке и заколоты черным блестящим гребнем. Черное длинное платье полностью скрывало тело от горла до запястий. На груди висел крупный овальный медальон. Больше никаких украшений на этой даме не было.

– Добрый день, сударь, – сказала дама, вставая с кресла. – Мне сообщили о вашем визите. Но мы не знакомы.

Она оказалась очень миниатюрной, и, даже поднявшись во весь рост, продолжала смотреть на юношу снизу вверх.

– Я – герцогиня Матильда Рэй. Кто вы и почему посетили мой дом?

– Эдвард Флетчер. Слуга ее величества… Бывший слуга… – произнес молодой человек. – Его величество очень подозрителен и решил, что его супруга изменяет ему. Поэтому я вынужден был оставить двор.

– Вы в опале? За вами погоня? – она щелкнула пальцами, и из темноты возник все тот же старик-слуга, который привел Эдварда в эту комнату. Она хлопнула в ладоши, и старик, поклонившись, снова удалился.

– К сожалению, похоже на то. Я умоляю вас не выдавать меня. Я вправду невиновен. – проговорил Эдвард.

– Вы предлагаете мне ослушаться приказа короля? – спросила с едва заметной улыбкой герцогиня, медленно приближаясь к Эдварду. – Вы хотите сказать, что такой очаровательный юноша не виновен в том, что привлек внимание королевы и вызвал гнев короля? Не виновен, что ввел ее величество в искушение прелюбодеяния? Вы великий грешник, милорд! И вам необходимо покаяние…

– Вы правы, герцогиня. Если бы я знал, что так все обернется… Я бежал бы от двора гораздо раньше. А теперь я готов молить Господа о прощении день и ночь, лишь бы спасти свою душу.

– Я тоже буду молиться за вас, Эдвард. Мы вместе помолимся, – произнесла герцогиня, придвигаясь к нему вплотную. – Вам не стоит беспокоиться о погоне. Вашу лошадь уже вывели за ворота и отправили в другую сторону, чтобы сбить с вашего следа. Вы можете остаться здесь, сколько захотите. Однако не раньше, чем вы исполните одно мое желание…

Сердце Эдварда забилось сильнее. Неужели ему придется ублажать эту даму, годящуюся ему в матери?

– Вы разрешите моему художнику написать ваш портрет, – развеяла его страхи леди Матильда, делая шаг назад и загадочно улыбаясь. – А между делом предадимся истовым молитвам за спасение вашей души.

– Как вам будет угодно, миледи, – ответил Эдвард с поклоном и облегчением.

***

Эдварду была предоставлена скромная комната, скорее походившая на монашескую келью. Из мебели были только кровать и пара стульев. Вместо постели – тюфяк из мешковины, набитый соломой. Вместо одеяла дырявое покрывало.

Но молодой мужчина и этому был рад. Все лучше, чем болтаться на виселице под окнами его прекрасной королевы.

Между завтраком и обедом юноша, облачившись в камзол герцога, позировал в мастерской местному молчаливому, хмурому художнику. Как выяснилось позднее, художник был немым, как и все остальные слуги. Между обедом и ужином Эдвард ходил в часовню, предложенную хозяйкой, где в одиночестве усердно молился и бил поклоны за спасение своей души.

Завтракал и обедал Эдвард тоже один скромной похлебкой или кашей. Но на ужин герцогиня приглашала его за свой стол. И хотя стол хозяйки замка был ненамного богаче его, все же во время ужина предлагались птица или рыба и бокал вина.

– Как продвигается ваш портрет? – поинтересовалась Матильда как-то за ужином.

– Насколько я могу судить, половина пути пройдена.

– Вам нравится позировать? Осознавать, что вас внимательно разглядывают? – поинтересовалась герцогиня, протягивая юноше кусочек пирога.

– Это весьма скучное занятие, – ответил Эдвард. – Мне приходится несколько часов стоять неподвижно. У меня затекает все тело и потом требуется хорошая разминка, чтобы восстановить кровообращение. Так что это не мой кусок пирога.

И он жестом показал, что не хочет предложенный пирог.

– Как же вы разминаетесь? – продолжала интересоваться герцогиня, придвигая Эдварду чашку чая.

– Я упражняюсь в фехтовании и делаю зарядку, – ответил он. – Так что вот «моя чашка чая».

Молодой человек принял чашку от герцогини и отпил глоток.

Матильда улыбнулась.

– Эдвард, друг мой, продолжаете ли вы посещать мою часовню, чтобы молиться?

– Конечно, герцогиня, я усердно молюсь, как и было решено…

– Если вам угодно, мы могли бы помолиться сегодня вместе. Я подготовила отрывок на странице 137, мне кажется, он весьма уместен… – и Матильда протянула ему маленькую Библию в мягком кожаном переплете.

– Я буду рад такой компании, миледи, – ответил юноша.

– Матильда… Вы можете называть меня по имени. Мы же друзья? – сказала герцогиня и ласково погладила Эдварда по руке, передавая Библию.

Он сделал вид, что не заметил этого касания, и улыбнулся ей:

– Безусловно, Матильда.

***

С тех пор Эдвард и Матильда посещали часовню вместе. Они выбирали отрывки из Библии, чтобы прочесть их совместно перед распятием. Во время молитвы они находились довольно близко друг к другу. Их запястья соприкасались, дыханье соединялось, волосы переплетались. Погруженный в молитву, Эдвард не замечал этой близости. Матильда же, наоборот, ловила его взгляд, придвигалась ближе и всячески старалась спровоцировать юношу на ответные действия.

Они вместе гуляли по парку близ замка, обсуждали церковные писания, и посещали мастерскую художника уже вдвоем. Эдварду уже было не так скучно проводить это время. Матильда развлекала его беседами.

Однажды во время сеанса рисования она подошла к молодому мужчине, чтобы поправить перевязь шпаги у него на груди, и нащупала выпуклость в его нагрудном кармане. Ничего не сказав, Матильда вернулась на свое место.

Однако тем же вечером она незаметно прокралась в комнату Эдварда. На спинке стула висела его кожаная жилетка. Рука герцогини скользнула внутрь кармана, нащупала округлый предмет и достала его. Ее лицо перекосилось от злобы. На ладони лежал миниатюрный портрет королевы, который Эдвард так и не смог, выбросить.

За ужином Матильда была грустна и рассеяна. Эдвард же, напротив, был словоохотлив и весел. Его не тяготило больше общество герцогини, напротив, ему было интересно и приятно с ней. Дружба с богатой и образованной дамой льстила ему, и он гордился тем, что она к нему расположена.

– Портрет уже окончен, – сказал Эдвард. – Вам будет угодно его посмотреть? Может, посетим мастерскую?

– Нет, Эдвард. Я прикажу, чтобы его принесли сюда после ужина.

И действительно, через полчаса в обеденном зале появилась картина, уже вставленная в раму. От нее еще пахло свежей краской, но в целом портрет был готов.

На фоне бирюзовой драпировки стоял красивый и мужественный зеленоглазый юноша с распущенными длинными каштановыми волосами. Белоснежный кружевной воротничок рубашки оттенял чуть смуглое лицо с открытым лбом, прямым носом и чувственными губами, сложенными в едва заметную мечтательную улыбку.

На нем был камзол темно-синего бархата с ярко-желтой перевязью фамильной шпаги. Лучезарный взгляд был направлен прямо на зрителя и, казалось, заглядывал в его душу.

– Эдвард, это прекрасно… – шепотом вымолвила герцогиня. – Такой взгляд, такое одухотворенное лицо… О чем ты думал, когда рисовали твой портрет?

– Матильда, я думал о своей любви к богу, о спасении своей души, о рае, куда она стремится.

– Какой вы светлый и чистый юноша, Эдвард! – воскликнула Матильда. – Мне нужно молиться на вашу святость.

Она стремительно приблизилась к нему, положила руки ему на грудь. Их губы оказались так близки, что юноша не выдержал и поцеловал их. Их поцелуй длился несколько секунд, но обоим показалось, что прошла целая вечность.

Внезапно Матильда отстранилась, подняла на него глаза и выдернула из волос черный гребень, скреплявший прическу. Пышные рыжие волосы рассыпались по ее плечам… Эдвард с восторгом смотрел на преобразившуюся Матильду. Ее голубые глаза сверкали, грудь часто вздымалась под платьем, губы манили к новому поцелую. Она снова подошла к молодому человеку и выхватила из его нагрудного кармана портрет.

– О, а малыш-то не такой уж святой! – воскликнула она, показывая ему свою находку. – Душа ваша не так уж чиста, милорд. Ваши мысли и поступки похотливы и развратны. И вот тому доказательство. От таких трофеев в вашем положении стоит избавляться сразу же, как запахло жареным, однако вы этого не сделали. При этом продолжали обращаться к богу, делать вид, что увлечены молитвами, а заодно и мне морочили голову. Но я не позволю вам совратить мою душу и знаю, как спасти вашу…

Она подняла руку с черным гребнем и полоснула стальными зубцами по горлу юноши. Багровая кровь чавкающим фонтаном вырвалась из раны. Эдвард попытался заткнуть его, схватившись руками за горло. Но взгляд его померк, и юноша завалился в конвульсиях прямо на пол обеденного зала.

Матильда взяла кубок со стола и наполнила его кровью, бьющей из шеи Эдварда. Стоя над остывающим юношей, она выпила кубок до дна. И ее бледная кожа разгладилась и посвежела, засияв как фарфор, а седина исчезла вместе с морщинами и выступающими венами на руках. Она рванула на груди платье. Пуговицы со стуком поскакали по полу. В вырезе показалась девичья упругая грудь, высоко вздымающаяся при дыхании. Она поставила кубок на стол, щелкнула пальцами, и в дверях появился старый слуга. Она указала взглядом на труп. Слуга молча взял Эдварда за ноги и выволок из комнаты.

Перед помолодевшей Матильдой остался только портрет зеленоглазого мужчины, законченный художником сегодня.

Она взяла картину, подошла к дальней стене, завешенной гардиной, и откинула драпировку. Ее взору предстала стена, напоминавшая алтарь. На сером камне висели картины прекрасных мужчин в синих камзолах на фоне бирюзовой драпировки. Она прошлась ласковым взглядом по каждому из портретов и повесила на пустующий крюк, торчавший в стене, портрет Эдварда.

Затем Матильда сложила руки, упала на колени перед портретами, закрыла глаза и начала шептать молитву. Закончив, она открыла глаза. Поднялась с колен, посмотрела на портрет Эдварда еще раз и произнесла:

– Да пребудет с вами бог, мой друг. Пусть ваша душа будет счастлива, что покинула земной ад и пребывает в раю.

С этими словами она улыбнулась и опустила драпировку.

Слава Богу. Пока ей не нужно томиться в ожидании случайного путника.