Глава 3

Неспособная придумать выход из положения, следующие сутки я изо всех сил старалась отключить чувствительность.

Потому что «лысая» злилась на отсутствие результата, а также на то, что я более не выходила на контакт. И мстила.

Первый звонок пострадавшего от руки моего двойника действительно раздался через шесть часов, как и было обещано, а дальше уже через три, через два часа. Позже всего через сорок минут.

И, сидя в нашей с Дрейком гостиной – самым безопасном месте на Уровнях ввиду множества установленных вокруг дома энергетических ловушек, – я делала вид, что звонки друзей меня совершенно не трогают, что мне все равно.

Все равно, что «я», оказывается, заглянула в гости к Халку и подарила тому «местный» коньяк с родины, попробовав который он жестко отравился и временно потерял способности сенсора.

– Это была не очень хорошая штука, Ди…

Все равно, что «я» заглянула в гости к Элли и сообщила той, что через пару дней навсегда заберу котенка Хвостика – мол, в мирах нужно сохранять некий баланс переноса вещей. И Элли, по словам Рена, вот уже несколько часов ходит в слезах, потому как Хвостика они полюбили оба. Аарону Канну «я» зачем-то стерла некие секретные карты с компьютера – те самые карты, которые он собирал годами.

– Зачем, Дина?

Хороший вопрос – зачем.

Я пила наше с Дрейком вино. Потому что с него меньше болело сердце, потому что с него что-то отключалось, и не так сильно тошнило от беспомощности.

Ани-Ра, когда я посетила Дэйна, чтобы попросить о помощи, оказывается, сильно вывихнула ногу – пришлось везти к Стиву. А Стив перезвонил мне позже и спросил, для чего «я» в последний визит недобро бросила Тайре, что ее место на Архане? Ведь это ее болевая точка…

«Привет, новая Бернарда. Бернарда-сволочь», – хмыкала я с горечью.

Люди верят в плохое. Жаль.

Но разве не поверила бы плохому я, если бы Мак однажды заглянул к нам с Клэр в дом, обозвал мою подругу дурой, разбил бы пару бутылок спиртного из бара о стену и послал бы нах… смешариков?

«Я бы точно подумала, что что-то здесь не так…»

Они, вероятно, тоже допускали мысль о том, что что-то не так. И пока еще не обменялись друг с другом информацией о моих проступках – вежливость, вечная вежливость. Иначе давно бы заподозрили неладное.

Конечно, я могла бы бросить им смс сообщение: «Соберитесь и поговорите обо мне», – только, что толку? Положим, ребята поняли бы, что действовала либо не я, либо зомбированная версия меня, и пришли бы предложить помощь – что дальше?

А дальше я не смогла бы сказать им не слова.

Снова. В ловушке.

Я никогда не увлекалась алкоголем, но с пары бокалов хоть немного унялась эмоциональная чувствительность.

Оказывается, совершенно неприятно быть в глазах других дрянью. Вот только Дрейк всегда учил, что поддаваться страхам нельзя. Иначе начинаешь действовать из чувства вины, из обиды, из гнева, из разочарования, мести… Передай я содержимое криоячейки «лысо-бабе», возможно, осталась бы в глазах дорогих мне людей лучшим человеком, нежели теперь, однако на полотне моей судьбы однозначно возник бы новый кармический узел.

Когда без пятнадцати восемь вечера раздался очередной звонок от Аллертона, я не взяла трубку – не хотелось ни оправдываться, ни выслушивать новые обвинения.

Около десяти вечера пошел дождь. Я поддалась унынию.

Лежала на кровати, глядя в потолок, и физически ощущала, как теряю их всех: Дэйна, Дэлла, Мака, Халка… – всех. В моем воображении они отворачивались от меня, прятали сожаление и разочарование во взгляде, уходили. Будто просили прощения за то, что так получилось: мол, Ди, мы не хотели…

Я не винила их, вот только печаль усиливалась.

Если продолжать такими темпами, то скоро в этом мире у меня не останется ни одного друга. И, приди я к тому же Чейзеру в гости, передо мной молча закроют дверь. Растерянно пожмет плечами Дэйн, постарается скрыть, что не желает общаться, улыбнется. Но уже неискренне. И, наверное, все еще вылечит в случае необходимости Стив, но разговаривать будет сухо, как незаинтересованный в здоровье пациента врач.

«Потому что так не делается, Ди…»

Так делается.

Так делается, мать его, – рвалась я на части изнутри. Делается, когда хочешь остаться чистым и сильным внутри, когда не желаешь лгать и предавать, когда не отвечаешь местью на месть. Если любишь этот мир – люби его. Каждый получает по заслугам – однажды система Вселенной отыщет энергетический адрес лысой мымры и ударит по ней так, что мало не покажется.

А пока… тихо, больно.

И уже селится внутри, раскладывая простынь и подушку, странное и непривычное одиночество – мол, я у тебя посплю?

Спи.

Дрейк вернется… Он все равно вернется.

Без него я снова сделалась маленькой бессильной девчонкой, нуждающейся в защите.

«А что, если она доберется и до него? Убедит, что я – дерьмо? И его тоже…»

Абсурдная мысль, не имеющая права на существование, но все же она закралась. И, несмотря на весь веющий от нее ужас, я нехотя принялась обдумывать эту ситуацию.

«Что будет, если от меня отвернется и Дрейк?»

Он не отвернется.

Но что будет, если…

И тут же сделалось стыло, как в могиле.

Представился вдруг и его разочарованный взгляд, укоризненное качание головы: мол, Ди, я такого от тебя не ожидал.

И нежелание более учить, разговаривать, быть вместе.

Хотелось реветь.

Жестким усилием воли я встряхнула себя: тихо, Дина, тихо! Именно так работают страхи – заставляют тебя вообразить то, чего, возможно, никогда не будет, но энергию ты потеряешь уже сейчас.

Я поднялась с кровати, успокоилась, принялась ровно и глубоко дышать. Подошла к окну, за которым мок утонувший в сумерках сад, уперлась лбом в прохладное стекло.

«Я верю Дрейку? Верю. И он верит в меня… Мой мужчина – не тот человек, который будет рубить, не разобравшись».

Но тень ужаса «я осталась совсем одна» все еще витала надо мной, как усталая птица печали, которой хотелось куда-то опуститься и свить гнездо.

«Нет, не на моей голове. Не в этот раз…»

Пришлось выпить еще бокал вина, а после лечь спать.

И только я закрыла веки, как меня посетила еще более жуткая мысль, нежели предыдуща: «А что, если лысая доберется до мамы?»

Остаток бессонного времени, чтобы не вляпаться в паутину неконтролируемого страха и не укутаться в панику, я запрещала себе о чем-либо думать.

* * *

Мрачное утро поливало крыши домов дождем; шквалистый ветер гнул ветви деревьев так легко, будто то были не ветви, а птичьи крылья – того и гляди все клены отпустят корнями землю и взлетят. Хмуро и живописно выглядело полное серых облаков небо; я, втянув голову в плечи, шагала к «Карте Судеб».

Вероятно, Дрейк вернется этим вечером или же следующим утром, вот только у меня не было столько времени. Не было. В кармане джинсов лежал телефон с новой смской от «лысой»: «Не выйдешь на связь через три часа, начнешь считать жертвы».

Она сделает что-то страшное – без сомнения. Скоро кто-нибудь сломает руку, ногу или шею, однако вступать в новый «контакт», так или иначе, не имело смысла. Будут угрозы, новые «фильмы» о проделках ложной меня, попытки сломить мой и без того не слишком крепкий сегодняшним утром дух.

«Здесь хорошо думается, заходи», – говорила женщина в тюрбане. И я шла, потому что сейчас мне не просто требовалось подумать, а очень требовалось.

На деревянной двери, когда я толкнула ее внутрь, качнулась табличка «Добро пожаловать», и тут же запахло листьями мяты, малины и лимонной травы. Кафе привычно пустовало. Грубо сколоченные, не покрытые скатертями, столы ждали тех, кто облокотится на них, обнимет пальцами горячую чашку чая. Сделать это собиралась только я.

Выбрала привычный столик, расположилась, окинула взглядом стоящие поодаль на прилавке стеклянные банки с травами. Не стала открывать меню – знала, что закажу то же самое, что и в прошлый раз. Закрыла глаза, попыталась отстраниться от эмоций, которые драли изнутри: страха, безнадеги, накатывающей, словно прибой, тоски.

Почему нет выхода? Почему я его не вижу?

Если я отдам «башке» содержимое криокамеры, меня никто не осудит. Никто – ни ребята, ни Дрейк. Никто не скажет, что я слабачка, что сдалась, когда могла сделать иначе, не укорит ни словом, ни мыслью.

Но сдаваться – последний вариант. Однако где другие? Как найти их?

Кто-то опустился за мой столик напротив – зашуршала ткань длинной юбки. Передо мной уже стоял чай, а из-под зеленого на этот раз тюрбана смотрели проницательные, но невеселые глаза хозяйки «Карты».

– Беда? – спросила она, не здороваясь.

Я кивнула. Поджала губы, шумно выдохнула и промолчала. Отвернулась.

– Пей. Думай, – посоветовали мне лаконично.

Но я уже думала, в том-то и дело. И не особенно верила, что в ближайшие полчаса придумаю что-то новое.

– Помогите мне, – вдруг повернулась и попросила я.

Блеклая на первый взгляд женщина моментально подобралась, прищурила глаза.

– Просишь о помощи?

– Прошу.

И после долго молчала, размышляя.

– Когда просят, надо помогать. Вот только, если касаешься чужой беды, она бьет и по тебе, понимаешь? Это надо учитывать.

Я вовсе не была уверена, что понимаю материи, о которых она толкует, – она тоже чувствовала «лысую», тоже опасалась ее? Эта «гадалка» однозначно имела дар смотреть в тонкие слои пространства, иначе никогда бы не открыла «Карту», никогда бы не чувствовала чужие эмоции. А она их чувствовала.

– Я дам тебе подсказку. То будет помощь без помощи – безопасно. Согласна?

Я была согласна на что угодно. Что. Угодно.

– Говорите.

Мне придвинули кружку с чаем. Сообщили:

– Платить не надо, – дама с круглыми глазами подалась вперед и понизила голос: – Реальность и сон – одно и то же, понимаешь?

Если я и понимала, то лишь отчасти, абстрактно. Гадалка же продолжала говорить:

– Все миры пересекаются, все. Этот и другие. Из одного можно коснуться другого и наоборот. Если решишь этот ребус, все получится. А теперь пей…

И она ушла, оставив меня скрипеть зубами от предчувствия, что в очередной раз ничего не выйдет, и вскоре я начну «считать жертвы».

* * *

«Реальность и сон – одно и то же…»

Я шагала, не выбирая направления, прямо под дождем.

Сон – реальность… Как все это связано?

На бетонной дорожке, проходящей вдоль задней стены пятиэтажного дома, сидели мокрые взъерошенные голуби – прятались от дождя на сухих пятаках под балконами. Мне бы тоже туда, где тепло и сухо, но сегодня не тот день – пока я не найду выхода из положения, тепло мне не будет нигде.

Покрышки машин шипели по раздавшимся лужам, разбрызгивали на обочины фонтаны; укрылись мини-домиками-зонтами редкие прохожие.

Дрейк пока не учил меня осознанным сновидениям, говорил: сложная тема. Более того, опасная. Для того, чтобы войти в режим осознанного сновидения, у меня не было как а) надлежащего опыта, так б) не было и опыта в передвижениях по миру сновидений. Иными словами, я могла убить не одну ночь лишь на то, чтобы увидеть в очередном сне не абы что, но, например, Дрейка, и еще не один год для того, чтобы передать послание.

Не то. Не сработает.

«Миры пересекаются».

Возможно, но как из одного из них попасть в другой? Это ведь не «прыжок», это другое.

Проехал умытый дождем автобус – сверкнула с его бока яркая реклама о новом парке аттракционов «Муринга». Улыбающийся парень, по лицу которого текли дождевые струи, будто плакал.

«Если она имела в виду прямой выход в астрально-ментальное поле, то как это сделать? – ломала мозги я. – Медитацией?»

Медитация – процесс далеко не всегда контролируемый. Да, находясь в ней, можно попробовать передать послание, но оно, скорее всего, будет перехвачено «лысой». И кто-то пострадает.

«Нет, все это «здесь», все слишком близко. Уходить надо, как на радиоволнах, на другой план. Дальше, выше…»

И я вдруг застыла прямо посреди дороги, потому что неожиданно поняла – как.

Поход к Лагерфельду, который из-за инцидента с Тайрой не жаловал меня в гости, стал настоящим испытанием. И всю дорогу, пока я раздумывала, как рассказать ему о моей просьбе, глухо и испуганно колотилось в груди сердце.

«Все это слишком рискованно. Вот только, если не попробовать, уже через час начнутся «жертвы».

Выбирать не приходилось. Прыжок на мокрое крыльцо; звонок в дверь. И шаги за дверью.

Мы сидели в его кабинете: я хмурая и мокрая, готовая к боевым действиям, а док непривычно молчаливый, настороженный.

– Ты, правда, веришь, что я могла сказать ей такое? Своей подруге?

– Я слышал. Я был в той комнате.

– Это была не я.

И долгий взгляд друг другу в глаза. Тяжелый вздох после.

– Ладно. Говори, чем я могу тебе помочь?

Он не верил мне – точнее, верил, но не до конца – не мог уложить в голове поведение меня «той» – ложной – и «этой», которая сидела теперь перед ним.

– Мне нужно от тебя большое одолжение. Большое.

– Я слушаю.

– Погрузи меня в искусственную кому.

Он смотрел на меня долго и тяжело, а молчание в продолговатой комнатушке с двумя кушетками – местной операционной – сделалось свинцовым.

– Ты понимаешь, о чем говоришь?

Я сглотнула. Как зябко внутри, как неуверенно.

– У меня нет другого выхода.

– Зачем, Ди?

– Не могу объяснить.

– Нет, будь добра. Меня Дрейк за такое по голове не погладит.

– Он… разберется.

Мне приходилось с осторожностью сапера подбирать слова.

Свет, льющийся в единственное окно «операционной» из-за непогоды сделался тусклым и серым, но Лагерфельду не требовались ни лампы, ни инструменты, чтобы лечить.

– Сейчас. Не тяни. У меня нет…

– Бернарда, искусственная кома – состояние, когда астральный план полностью отрывается от физического, и возвращение может не пройти гладко. Грубо говоря, ты можешь потерять способности. Все тонкие тела во время комы разъединяются, иногда процесс носит необратимый характер.

– Знаю. Но нет времени.

– Нет, на такое мне нужно разрешение от Дрейка.

– Да не будет у тебя разрешения от Дрейка! Он не успеет вернуться.

Я впервые смотрела на Стива с металлической тяжестью в глазах. Как на войне, как на полевого врача, которого просила отрезать себе руку.

– Нет времени, слышишь меня? Нет. Времени, – повторила с паузой между словами. – Иначе бы я не просила.

И человек, привыкший к стрессовым ситуациям, к увечьям, к постоянным стонам больных и раненых, нервно сжал лежащие на коленях ладони в кулаки.