Глава 3

 
Быть кому-то нужной –
Нет мечты прекрасней.
Слабой, безоружной
Стать пред этим счастьем.
 
 
Не железной леди
В латах и с забралом.
Я такой, поверьте,
Быть уже устала.
 
 
Нужной быть кому-то
Не корысти ради.
Просыпаясь утром,
По щеке погладить.
 
 
Быть кому-то нужной,
Разве это прихоть?
Приготовить ужин,
Сесть напротив тихо.
 
 
Ласковым котёнком
На груди пригреться.
Засмеяться звонко,
Разморозить сердце.
 
 
Чувствовать заботу,
Быть необходимой.
Знать, что для кого-то
Больше всех любима.
 
 
Быть ежеминутно,
(Поделюсь секретом),
Нужной не кому-то,
А тебе конкретно.
 

(Автор: Марина Яныкина)

Ее мозг оплетал паутиной непонимания тот факт, что Джокер то применял силу, то вдруг становился мягким, полностью человечным – интересовался ее мнением, даже прислушивался к нему, кивал. А иногда будто срывался с цепи – приезжал в три часа ночи, требовал открыть ему дверь и даже грозил вырезать по одному соседей, если Райна не послушается.

Райна открывала, потому что боялась. И тогда ее называли «хорошей».

Он начал следить за ней с их первой встречи: если шла в спортзал, присылал смс «откручу твоему тренеру голову», если в магазин – «не забудь купить шампанского и на меня тоже. Люблю Грандо», если на работу – «не вздумай флиртовать с начальником». Казалось, что чертов Джокер везде – за спиной, за каждым углом – разлит, как окись азота, в воздухе. И куда бы ни поворачивалась голова, Райне мерещилась выезжающая из-за поворота белая Лунди.

Она стала ненавидеть белые машины.

В один из приездов он нагло заявил:

– Сниму тебе квартиру, будешь жить в ней. Ждать моего звонка, быть «готовой».

Что означало «быть готовой» не пояснил – мастурбировать в его отсутствие двадцать четыре часа в сутки, чтобы мочь принять мужской член тогда, когда он вздумает скользнуть внутрь?

Требование напрягало.

– А почему ты не хочешь, чтобы я просто жила с тобой?

Спросила не потому что хотела жить вместе – из любопытства.

– Потому что я уже живу с женщиной на постоянной основе.

Райна только в этот момент заметила на его пальце тонкий ободок золотого кольца.

Женщина? Вторая половина? А она тогда кто – любовница?

– А ее ты тоже, прежде чем поиметь, ставишь на колени и зовешь шлюхой?

Знала, что любопытство – не всегда безопасная штука, но не сдержалась.

И в ответ получила полный злости предостерегающий взгляд.

* * *

Аарон Канн. Человек, при первой встрече которому она выстрелила в живот. Человек, которому располосовала лицо – оставила на виске кривой и некрасивый шрам, человек – которого она спустя какое-то время полюбила.

Почему так случилось?

Потому что Барни – парень, с которым она жила на Восьмом, прежде чем испариться, оставил именно его – Канна – номер телефона?

«Он поможет тебе, если со мной что-то случится».

Кто он? Почему он?

Почему не кто-то другой, но именно угрюмый коренастый тип – жилистый и сильный, как медведь, и немногословный, как великая статуя Унтая на гористых холмах островов Оно? Что за отношения связывали вместе ее безалаберного дружка – как оказалось, торговца наркотиками, – и волка-одиночку – мужчину с военной выправкой?

Сие так и осталось для Райны загадкой. Как и причина, по которой ей потом нравилось жить у него дома, печь торты, убираться в квартире, мечтать о нем же – о хозяине приземистого домика – по ночам.

А ведь в ту зиму вместе они прожили совсем недолго.

Ей часто вспоминалась их первая встреча – нет, не на улице, когда, будучи под кайфом, Райна выстрелила с разворота, как она предполагала, по мусорному баку и попала в человека, – а та, другая, когда после ее отловили для того, чтобы отомстить.

– Хочешь, я переломаю тебе руки и ноги? Хочешь? Или, может, искалечу всех, кто тебе дорог? А, может, просто, как и ты, мне выстрелить тебе в живот? Что ты скажешь на это, Райна Вильяни?

Она ничего не сказала попросту потому, что от страха в тот момент напрочь разучилась говорить. Знала, что поймают, знала, что пожелают отомстить, но не знала, как именно, а потому, будучи запихнутой в чужую машину, едва не поседела от ужаса.

А жертва ее пари с Барни оказалась человеком не просто суровым, но жестким, как окаменелые сгустки лавы, некогда извергшиеся из недр вулкана.

Жестким, но не жестоким.

Да, плюнул ей в лицо, да, обрил наголо. Но ведь не изнасиловал, не выстрелил в живот – даже не ударил, когда она ножницами располосовала ему лицо…

А после помогал. Когда среди зимы, оставшись совсем одна, – без исчезнувшего в неизвестном направлении Барни, – она набрала незнакомый номер телефона и попала вновь на того, кого с того злополучного дня видела лишь в кошмарных снах. Не отказал в помощи – приютил ее у себя, кормил, заботился, как умел, – молча, но тщательно. Следил, чтобы спала в тепле, чтобы ела досыта, чтобы не нуждалась хотя бы в самом необходимом.

А после, когда Райна немного оклемалась, отпустил, предварительно снабдив ее деньгами на обучение, одеждой и ключами от новой квартиры.

Он дал ей все. Не дал одного – себя, своего сердца. Не оттолкнул, когда в один из темных студеных вечеров она забралась к нему на колени, но и не принял в дар то, что она предлагала. Поцеловал, а после долго держал в тишине, прижав голову к своей груди, – грел, успокаивал, прощался.

Но не прощалась она. Знала, что уходит не навсегда, что когда-нибудь они вновь встретятся. И к тому времени она станет другой – не тощей девочкой, которую он, шутя, звал «Рейкой», но прекрасной женщиной, достойной его – Аарона – любви.

Прошло время. Она встала на ноги, сумела подняться из грязи на верхний этаж придирчивого социума. Вот только красивой, достойной его любви женщиной так не стала – вместо этого, пытаясь забыть того, кого так и не смогла завоевать, превратилась в искалеченного изнутри и снаружи урода.

* * *

(Hoobastank – The First Of Me)

– Прекрати мучить себя, Марго. Забудь его.

– Не могу.

– Можешь. Найми сенсора, сотри память и живи дальше.

– Не хочу.

– Не хочешь? Ну и дура – всю душу уже себе изодрала.

Дора всегда курила сигареты с ментолом. Эксцентричная, пожилая, красившая волосы в неестественно яркий бело-золотой цвет она всем казалась циничной взбалмошной и слишком прямолинейной старухой, однако с Райной она в корне менялась – вдруг делалась мудрой, понимающей и совершенно адекватной.

Они познакомились на одной из светских вечеринок и сразу же слиплись – молодая и старая. Обе изодранные изнутри, битые жизнью, привыкшие на людях прикидываться совершенно другими личностями женщины. Обе богатые и осознающие простую истину: если смысла в жизни нет, то никакие деньги его не добавят.

И изредка общались – никогда о «погоде» или пустяках, но всегда о чем-то важном.

Как теперь.

Дора сидела в обшитом позолоченным шелком кресле с белой витой спинкой, смотрела в окно и не обращала внимания на то, что пепел с сигареты иногда падал ей прямо на дорогую юбку.

– Сколько ты уже тащишь с собой эти воспоминания?

– С Восьмого.

– С Восьмого! – пожилой голос «подруги» прозвучал цинично и с примесью горечи. – Ты давно уже должна была забыть о нем. Еще на Девятом.

Должна была, но не забыла. Каким-то непонятным образом Райна прятала ценные ей воспоминания так глубоко, что при Переходе до них не добиралась система – сжирала все остальное – память о прежней работе, друзьях, подругах, знакомых, но вот его – Аарона – не трогала. Райна бы ей не дала.

Никому бы не отдала.

– Зачем ты его ищешь?

– Чтобы увидеть еще раз. Чтобы извиниться…за шрам.

– Да он давно забыл о тебе! Тысячу лет назад залечил свой шрам, нашел себе другую женщину и счастлив с ней. Ты это хочешь увидеть? Он не помнит тебя, Марго, не помнит. С чего бы ему помнить?

Райна смотрела в то же окно сухими глазами. Их разговор напоминал ей бусы – всегда одна и та же последовательность слов, а звенья замкнуты на круг – один и тот же результат.

– Может, и не помнит, – отвечала ровно. – Только все равно хочу увидеть.

– Сколько ты уже ищешь? Сколько шерстишь базы данных, справочники, телефонные книги? Шесть Уровней? Марго, ты сейчас на Четырнадцатом. Сколько еще тебе нужно пройти, чтобы успокоиться?

Пока не найду.

Райна и сама не знала, зачем искала его, – Дора была права: Аарон не помнил ее. Давно уже не помнил. И не нужны ему ее извинения, но они нужны ей. В них – смысл ее жизни, потому что другого у нее давно уже нет. Изуродовав, Джокер закрыл ей путь к самому главному и ценному – любви, – а без любви разве есть смысл? Какой?

Райна его не видела. А вот когда найдет Аарона, когда выполнит эту миссию – хоть какую-то миссию в жизни, – тогда спокойно и завершит начатый путь. Уже без сожалений.

– Ты обращалась к информаторам? Я учила тебя, как.

– Обращалась.

Серебряный поднос, чай, меленькие пирожные – все чинно, цивильно. Дорогая комната, шитые золотой ниткой пушистые ковры, мягкие диваны.

– И?

Изогнутая в нетерпеливом ожидании тонкая, аккуратно подкрашенная коричневым карандашом бровь.

– Они ответили, что на эту информацию куплен «обет молчания».

– Тьфу!

Старуха смачно сплюнула и качнула рукой так яростно, что пепел вновь полетел на юбку и соскользнул на ковер.

– Ты предлагала больше денег?

– Все, что у меня есть.

– И что?

– Ответили, что «обет молчания» не перекупается и положили трубку.

– Ну и типок – этот твой Аарон. Не добраться! – короткий взгляд в сторону Райны. – А ты вообще уверена, что его зовут Аарон?

– Уверена.

Молчание. Тяжелый вздох.

– Хорошо, а что ты будешь делать, когда найдешь его. Найдешь и извинишься. И что?

– Позвоню доктору.

– Зачем? Ведь твои шрамы невозможно свести?

– А я не буду пытаться их сводить.

Райна выглядела спокойной – неестественно спокойной, – и Дора тут же заподозрила неладное.

– Зачем тебе доктор, если твое тело не вылечить?

Тишина.

– Марго?

Взгляд в сторону. В глазах ни слезинки, душа прикрыта зеркалом.

– Марго?

– Я не буду пытаться лечить тело.

– А что тогда?

– Душу.

– Что – «душу»?

– Я вылечу душу.

Впервые за все время во взгляде эксцентричной и вечно храброй Доры мелькнул испуг.

– Не вздумай, – прошептала та тихо, – не вздумай, слышишь? Выход найдется. Найдется – верь.

Райна не верила. И потому молчала.

* * *

Сонэкс – инъекция-убийца. Высокотехнологичный кристально-чистый и баснословно дорогой наркотик, доступный лишь избранным.

От «избранных» – от все тех же сливок общества – она о нем и узнала.

«Введешь всего полмиллилитра и окажешься в мечте – никогда в кошмаре. Сонэкс погрузит тебя в самую настоящую живую реальность – реальность твоей сказки. Но если захочешь находиться в ней дольше и введешь чуть больше полкубика, заснешь. Заснешь навсегда…»

Об этом говорили шепотом. Многие об опасной забаве знали, но немногие ее из-за страшного побочного эффекта пробовали – засыпать вечным сном желающих не находилось.

Кроме нее – Райны.

И потому уже составлен был договор с безымянным доктором, а кубик Сонэкса оплачен. Он – наркотик – обошелся ей в четыреста пятьдесят тысяч долларов. Согласный преступить закон доктор – еще в полмиллиона.

И пусть.

Когда Райна устанет – устанет совсем (а думала она об этом безо всяких эмоций), – то просто наберет нужный номер и попросит «погрузить ее в мечту».

В ту, в которой Аарон – на этот раз настоящий, живой и теплый, – будет до самого конца держать ее на руках. Где он в последний раз прошепчет ей свое нежное «люблю».

Не самая плохая смерть – безболезненная и красивая.

* * *

– У меня есть знакомый юрист, – Дора, докурив, неторопливо потягивала чай из тонкой фарфоровой чашки и по-королевски аккуратно откусывала от кремового пирожного, – хороший юрист. Пусть он еще раз взглянет на твои бумаги.

– Нечего на них смотреть, – тихо рыкнули в ответ, – приговоры Комиссии обжалованию не подлежат.

– … вдруг ты чего упустила. Принеси мне копии.

– Зачем, Дора?

– Затем! – старуха неожиданно повысила голос. – Потому что два глаза хорошо, а четыре лучше. И мозг у него незаурядный – может, и отыщет лазейку.

– Лазейку? – Райне хотелось не смеяться, но по-вороньи каркать. И заодно и выть по-волчьи. – Лазейку в документах Комиссии может отыскать только юрист из самой Комиссии – разве ты не понимаешь?

– Я много чего не понимаю в этой жизни, Марго, но знаю одно: если есть шанс, нужно его использовать.

– И тем самым дать себе дополнительную надежду?

– А чего тебе терять? Ты и так вся побитая, как псина. Подумаешь, юрист одним глазом посмотрит – не сломаешься. Съешь лучше пирожное – с утра пекли.

– Не хочу.

Райна давно потеряла вкус к еде, как и ко многому другому, но Доре перечить не решилась. И вообще, попробуй с ней – высокомерной Марго Полански – заговорить в подобном тоне кто-то другой, давно превратился бы от одного только ледяного взгляда в соляной столп. Но старухе дозволялось и не такое.

– Съешь, съешь… совсем уже тощая, как палка.

Как Рейка.

Да, она помнила.

Пирожное действительно оказалось вкусным.

– Что собираешься сегодня делать?

– Поеду на море.

– Значит, как обычно.

На морской берег Райна ездила часто. Она и город этот на Четырнадцатом выбрала только из-за близости воды и соленого воздуха – он, как мог, лечил ее душу. Или то, что от нее осталось.

– Оденься потеплее, сегодня прохладно.

И чего они все к ней привязались? Кого – прости, Создатель, – заботят простуды?

– И не забудь принести мне бумаги, слышишь? – донеслось в спину, когда Райна собралась уходить.

– Не забуду.

– А-а-а?

Иногда Дора не прикидывалась бабкой, а ей и была.

– НЕ ЗАБУДУ!

– Вот и молодец.

И позади провернулось колесико дорогой зажигалки – высеклась искра; в коридор потянулся дым ментоловых сигарет.

* * *

Мужик оказался странным. Но он и должен был быть странным – Осведомитель. Про него поговаривали – «найдет даже тех, кого не выдадут информаторы. Только возьмет столько, что без рубахи и трусов останешься».

Райна была готова заплатить. Поэтому вместо моря поехала по адресу, который ручкой криво нацарапала на правой руке у основания большого пальца. И теперь сидела в похожей на пустую фотолабораторию комнате с забитыми плотной тканью окнами.

Четыре стены, кресло, в нем человек – верхняя часть лица утопает во тьме, нижняя освещена тонким лучом направленного света. Для чего – чтобы виднелся рот? Чтобы хорошо читались произносимые тонкими губами слова?

К чему такая скрытность?

Сама она, чувствуя себя пятым пассажиром в четырехместном купе, сидела на шатком табурете.

– Кого ищем?

– Мужчину. Информаторы про него молчат. Вы сможете узнать больше?

– Посмотрим.

Он не представился, а она не спрашивала. Видела лишь лацкан надетого поверх черной рубашки пиджака – нижняя часть тела Осведомителя, как и все остальное, кроме рта, терялось во мраке помещения.

Дурацкий антураж. Для лохов.

Подбородок мужчины, тем не менее, выглядел внушительным – массивным, квадратным, гладко выбритым и оттого синеватым.

– Имя?

– Канн. Аарон Канн.

– Где виделись в последний раз?

– Девенпорт, на Восьмом.

– После нет?

– После нет.

– Причины для поиска?

– Не ваше дело, – грубить было рискованно, но Райна не желала выдавать лишнего. И следующую фразу добавила лишь для того, чтобы усыпить ненужные подозрения, если те возникли. – Не киллера для него нанимать собираюсь. Личные причины.

– Ясно.

В «фотолаборатории» на неопределенный срок повисла тишина; посетительнице вдруг подумалось, что сюда бы отлично вписались бачки с проявителем и лампа для негативов. А так же ниточки-лески, на которых после можно развесить мокрые снимки.

Или рояль. В эту дурацкую комнату к этому странному типу отлично подошел бы рояль – черный, гладкий, с приглушенным, но чистым звуком.

Абсурдная мысль.

– Готовы выплатить сумму, которую я назначу за работу?

– Готова.

Он не стал озвучивать цифры – наверняка успел навести о ней справки, знал, что мисс Полански сумеет расплатиться.

– Мне понадобится три дня – вас устроит?

– Да. А если вы никого не найдете?

– Тогда вы платите лишь четверть от запрошенной суммы.

– Договорились.

– Тогда до встречи. Вы свободны.

Как все коротко и просто. Надежды, впрочем, как не было, так и нет. Выходя из комнаты, Райне казалось, что в носу застрял плотный и сладковатый запах фиксажа.

«Детектив-фотограф, тоже мне…»

Пижон.