Тот незамедлительно выглянул из-за полога на входе. Весьма кстати прихватив по дороге второй фонарь, вкупе к тому, что мерцал в герцогском «кабинете». (Свечам и факелам, по известным причинам, в палатки и шатры ходу не было.) Мало того – вслед за ним ввалились два прибывших монаха и часовой. Ждали, сволочи. Ждали, когда позовёт… Значит, Винсент не прозевал лазутчицу, но оценил степень опасности как среднюю, потому и допустил к телу, помня, что к спящему герцогу ни один чужак не подберётся безнаказанно. Почему-то ему надо было пропустить сюда эту женщину. Зачем? Чтобы себя выдала?

И как она посмела притворяться Мартой?

Подавив очередной приступ ярости, он приказал:

– Глянь, что там на полу.

Капитан шагнул ближе. Приподнял фонарь, подкрутил колёсико регулировки пламени для большей яркости.

– Кинжал, ваша светлость. Эльфийской работы, без ножен. Ножны у дамы на поясе, выпирают из-под верхней юбки… – Сделал ещё шаг, отступил. Бросил через плечо: – Всем видно?

– Неслыханное злодейство, – прогудел отец Исаак. – Вот ведьма, а? Покусилась на самого нашего государя! Смерть ей!

– Тише, тише, брат… – Тук внимательно вгляделся в обронённое оружие, сиротливо валяющее на дощатом настиле, затем в посеревшее лицо жертвы, которую его светлость так и держал почти распятой на постели, не думая отпускать. – Лезвие-то по кромке смазано ядом, какая уж тут смерть… Тут попытать сперва надо: или кто послал, или своей волей пришла, а может, зачаровали?

Пленница, дёрнувшаяся при слове «попытать», вскрикнула:

– Да! Да! Меня заставили!

Брат Тук покачал головой.

– Что-то не видно на тебе следов чужого воздействия, дочь моя… Ваша светлость, извольте не напрягаться и чуть сдвинуться влево, мы сейчас возьмём её под контроль. Готов, брат Исаак? Отпускайте, ваша светлость.

Пленница, казалось, перестала дышать. Лишь конечности судорожно подёргивались, когда её поднимали и привязывали к стулу. На последнем действии настоял брат Тук, пояснив, что постоянный ментальный нажим может вступить в конфликт с чужим настроем, внедрённым, возможно, в это тело, а потому – особо давить не следует, лишь иногда, в целях безопасности…

– Я не хотела, – торопливо забормотала женщина, едва получив относительную свободу и возможность говорить. – Это… Не смотрите на кинжал, он только для того, чтобы защищаться. В лесу полно хищников, я боялась…

– Настолько, что привели вслед за собой сопровождение, – прервал её лепет капитан Винсент. – Под ножи которого упорно пытались согнать наших людей.

Сказал наудачу. Но по дёрнувшей всем телом жертве понял – угадал.

– Так-так, – несколько удивлённо протянул вдруг герцог, усаживаясь на койке поудобнее. – Риа Сандриэль, вы ли это? Первая фрейлина её величества Аквители Поднебесной! Не верю своим глазам! И что вы можете сказать в своё оправдание? Вы пришли назначить мне свидание со своей королевой? Несколько странный способ. Или решили лично изъясниться в высоких чувствах наедине? Так я весь внимание! Начинайте же, сударыня!

Женщина задрожала. Брат Тук, насторожившись, провёл ладонью у неё над головой, словно снимая невидимую паутину.

– Ну, вот, больше никто не помешает… Можешь смело отвечать, дочь моя: из тех, кто за тобой следил, тебя никто не слышит.

Фрейлина закрыла глаза. Словно нервничая, облизнула пересохшие губы, дёрнула головой.

– Можно воды?

– Нет, – жёстко отрезал герцог. – Ни воды. Ни еды. Ни жалости. Вы заявились с ясно обозначенным намерением меня убить, риа. Брат Тук, как духовное лицо, облачённое властью, зафиксировал картину происшедшего. Сейчас в лагере нет менталистов, но, будьте уверены, завтра не ранее полудня они прибудут по моему вызову из Дижона и вскроют вашу прелестную редкую черепушку, вытянув наружу всё, слышите, всё! Эльфийские мозги ничуть не крепче человеческих, поверьте. Я не блефую и не запугиваю. Я жду, риа. Жду добровольного признания.

– Нет, – севшим голосом ответила та. И гордо вскинула голову. – Не дождётесь. Вас тут четверо на одну слабую женщину, но я… Не сдамся. Зовите ваших менталистов!

Его светлость усмехнулся.

О двойной личине шпионки он пока не знал. Но зрительная память была хорошая. А потому – на серьги с изумрудами, качнувшиеся в мочках острых ушек, покрытых лёгким пушком, герцог обратил внимание. Не из-за того, что они дисгармонировали с цветом глаз носительницы – а это уже само по себе казалось странным, ибо эльфийки всегда предпочитали украшения в тон радужке глаз, – а потому, что не далее как вчера видел эти самые серьги совсем на другой женщине. И та вряд ли поделилась с фрейлиной любимым украшением, подарком от последнего, пока ещё чересчур милого сердцу, аманта.

– Ради любви я вынесу всё, – услышал он, и едва удержался, чтобы не вытаращить глаза от изумления. Кто это тут вякнул о любви? – Пусть я погибну, пусть над телом моим надругаются менталисты, но, может, хоть эта жертва смягчит ваше жестокое сердце, герцог Жильберт д'Эстре! Ах, на какие унижения я иду, как низко я пала!

И хоть руки пленницы были перекинуты за спинку стула и схвачены кушаком, вдруг показалось, что сейчас эти руки, хрупкость которых просвечивает сквозь полупрозрачное кружево, красиво заломлены. В прекрасных сапфировых глазах проступили слёзы.

– Ради любви, – всхлипнула она, низко опустив голову. – Только ради…

Рывком поднявшись с койки, его светлость навис над покусительницей на его тело и душу.

– И для того понадобилось принять облик герцогини? А что же вы раньше плели, что вас якобы заставили?

– Ах, вы не понимаете! – Прелестница закусила губку. – Я испугалась и солгала, лишь бы меня не пытали. Клянусь, это вы похитили моё сердце навсегда! Но вы такой недоступный и неприступный, все вокруг только и твердят, как вы обожаете супругу. У меня не было никаких шансов завоевать ваше сердце. Вот я и подумала: проберусь в лагерь тайком, украдкой… Как вор! – вскрикнула патетически. – Да, как вор! Украду хоть крохи любви, предназначенные той, о которой вы грезите днём и ночью. Ведь вы даже не замечаете нас, самых красивых женщин Поднебесной, вы игнорируете даже королеву; неужели герцогиня прекраснее? И что мне оставалось делать? Только пуститься на хитрость…

Она тихо всхлипывала, полностью, казалось, погрузившись в своё горе.

«Какой артист умирает…» – вспомнились капитану Винсенту собственные слова, сказанные недавно Максу Фуке.

Брат Исаак пребывал в замешательстве, потому как с женской природой дел почти не имел, верить подозрительной особе не хотел, но уж очень она в тот момент трогательно рыдала.

Брат Тук лишь покачал головой. Как более опытный, он давно уже разглядел языки лжи, опутывающие голову незнакомки…

Часовой у входа подумал: «Шлюха».

Ложь, ложь, и не во спасение, а лишь с целью разжалобить, отвлечь… Опустив глаза, брат Тук сощурился… и, стремительно нагнувшись, быстро задрал на женщине атласную юбку и выдернул из-за голенища сапожка сверкнувший жалом стилет. Да столь споро, что дама даже не успела сообразить, и вскрикнула с большим опозданием.

– И ещё кое-что, – пробормотал брат Тук. – Ваша светлость, мне, как лицу духовному, желательно оной особы в некоторых местах не касаться, а вы, человек светский, загляните ей, прошу прощения, под корсаж. Там есть один интересный кругляшок.

– Не смейте! – завизжала эльфийка. – Ко мне нельзя прикасаться! Герцог, взываю к вашей справедливости! Защитите меня от посягательств на мою честь!

Брови его светлости недоумённо взлетели вверх.

– Честь? – медленно и со вкусом повторил он. – Лгунья, убийца, прикрывающаяся чужим именем, возможно, и не одним – и вы ещё смеете говорить о чести? У вас её нет, риа. Капитан, вам там, сзади, удобнее, сделайте то, о чём говорил брат Тук.

Пожав плечами, Винсент Модильяни, стоявший за спиной пленницы, запустил руку ей… за шиворот, и не успела та ахнуть – вытянул наверх массивную золотую цепь, что, оказавшись спрятанной глубоко под лифом, натянулась под его рукой и потащила за собой из ложбины меж плотно сжатых грудей массивный золотой медальон. Который капитан и стащил через белокурую голову, едва успев увернуться от острых, клацнувших зубов.

– Ехидна, – не удержался герцог. – Дайте-ка глянуть…

Но внезапно посуровевший монах, протянув лапу, шустро отобрал трофей у капитана.

– Не так быстро, ваша светлость. Нам с братом Винсентом подобная штучка уже встречалась. Аккуратного обращения требует…

Эльфийка угрожающе зарычала. Вздохнув, брат Тук прижал пальцами несколько точек у неё на шее и за ухом – и та обмякла на стуле, закатив глаза.

– Пусть отдохнёт. Брат Исаак, это ведь больше по твоей части, взгляни.

Без особого почтения, даже с какой-то долей брезгливости его товарищ повертел в руках плоский кругляш, чрезвычайно напоминающий «Нюрнбергское яйцо» – карманные часы, диковинку, недавно вошедшую в обиход. Колупнув крышку, внимательно осмотрел содержимое. Кивнул.

– Тот самый случай. Портал и вызов.

– Дистанция? – поспешил уточнить капитан. Кому, как не ему, помнить подобное «яйцо», оказавшееся так не вовремя в руках умирающего барона де Бирса, и дальнейший бой с орками! – Готовилось нападение?

Брат Тук развёл руками.

– Заставить оную особу откровенничать и проникнуться любовью вряд ли получится, слишком сильна на ней защита; от духовного воздействия, кстати. Кому-то сильно не понравилось, в каком состоянии вернулся наш вчерашний гость. Похоже, приняли меры.

А брат Исаак добавил:

– Ежели вы о дистанции выхода – то он недалече. Похоже, там, где у оной грешницы якобы застряла карета. Мыслю, выпрыгнули бы из портала зелёные молодцы в помощь тёмным. А вот откуда будут прибывшие – точно не скажу, на пяти десятках лье моё чутьё заканчивается. Значит, подалее того будут. Но только всё это, я вам скажу, теперь тьфу, фитюлька… – Заметив, как насторожился герцог, пояснил: – Давеча мы с братом Туком прошлись по этому, как его…

– По периметру, – любезно подсказал Винсент.

– Вот-вот, да и сработали охранный барьер. Через него эта фитюлька не сработала бы, нет. Я там на всякий случай глушилки повтыкал, вот и они пригодились.

Помедлив, его светлость сказал неожиданно мягко:

– Винсент, напомни, когда вернёмся, поговорить с его высокопреосвященством. Мне нравится его система обучения. Итак, господа…

Прихлопнув по коленкам, задумчиво встал.

– Даму изолировать. Наши гости, думаю, продержат её до рассвета в стабильном состоянии. Винсент, утром к побудке установите по центру лагеря столб для наказания. Придётся устроить суд. К тому времени, думаю, как раз прибудут высокие гости с той стороны леса, дабы застукать меня в непотребном виде в постели с прекрасной риа Сандриэль… Или мёртвым. В первом случае у них в руках был бы прекрасный повод для давления, во втором – сорванные переговоры и…

Он задумался.

Неужели такая подстава? Не пожалеть крупнейшую фигуру, снять с доски… возможно, разыграть партию со своим претендентом на трон… Ведь он бы не умер мгновенно даже от отравленного кинжала, а его убийца живым из лагеря уже не вернулся бы.

– Ждём до утра, – дополнил вслух. – Тогда всё прояснится окончательно. А пока – унесите её куда-нибудь, не могу же я спать с этой блудодейкой под одной крышей. Я, в конце концов, женатый человек.

***

Павильон графа Бургундского сиял великолепием. В отличие от шатра самого герцога, он возвышался в центре лагеря, как небольшой дворец, притягивая всеобщие взгляды вымпелами на деревянных башнях и зубчатыми куртинами. Ещё две башенки высились при входе, служа, заодно, опорами для натянутого гобеленового полога.

Наружный слой павильона представлял собой отнюдь не парусину, как на прочих шатрах, а был пошит из верблюжьей шерсти, хорошо удерживающей как тепло изнутри, так снег и воду снаружи. Второе покрытие, внутреннее, из красной тафты было обвешано гобеленами со сценами охоты, пиров и романтической любви, а полосы между ними расшиты жемчугами и золотом. Жёсткость деревянного настила здесь умягчалась драгоценными персидскими коврами, столь мягкими, что даже капризные эльфы, сидя за круглым столом переговоров, украдкой от людей разувались, дабы погрузить ступни выше щиколоток в приятную мягкость кашемира. Павильон-дворец с лёгкостью вмещал до сорока пяти человек и эльфов, это не считая слуг и стражи, скрывающихся в пространстве меж наружным и внутренним пологами.

Вот к этому-то самому павильону-дворцу, у которого, дожидаясь герцога и сопровождающих лиц, столпилась делегация эльфов, и подошла странная процессия.

Занимался рассвет. Но в появлении дроу в этот час не было ничего удивительного: остроухие, живя с природой в едином ритме, любое важное дело начинали с восходом солнца, и на привычки людской знати спать иногда допоздна взирали со снисходительным высокомерием. Людям, скрепя сердце, приходилось приспосабливаться к их режиму, дабы не провоцировать гостей на новые неудовольствия. Однако сегодня ранние гости поджидали хозяев с каким-то нездоровым энтузиазмом.

Первое, что увидели высокие лица при подходе к месту переговоров – это оцепление солдат вокруг высокого столба со скобами для цепей, установленного по центру утоптанной перед павильоном небольшой площади. Заспанные, будто после бессонной ночи, физиономии гостей, и без того с утра не отличающиеся приветливостью черт, помрачнели в предчувствии неприятного сюрприза.

Его светлость герцог Эстрейский появился через полчаса томительного ожидания, жив-здоров, бодр и весел, чего нельзя было сказать о скуксившихся островитянах. И – о чудо! – дроу не роптали, не строчили ноты протеста, не выражали явно или тайно негодование по поводу оскорбительной для них задержки. Одним словом, поведением своим напоминали ту самую кошку, что поджимала уши и берегла зад, памятуя о сожранной накануне хозяйской говядине. Отчего-то их не удивило, что в сопровождении герцога шли не только граф Бургундский и маркграфы Дижонский и Аваллонский, но и давно и печально известный им капитан Модильяни, а также два лица духовного звания, наличие которых явно не вписывалось в протокол.

– Прошу извинить, господа, – без тени раскаяния произнёс герцог. – Дела, дела. Как видите, даже по ночам мне не дают покоя… Сегодня я невольно нарушу нашу обычную процедуру протокола, ибо обстоятельства таковы, что я вынужден обратиться к вам с неким заявлением. Ситуация довольно щекотливая…

Он обвёл взглядом присутствующих. На большинстве эльфийских ликов, абсолютно лишённых намёков на возраст, застыло угрюмое ожидание. Однако кое-кто – меньшинство – искренне недоумевали. Так. Определённо, во вчерашней акции участвовали не все, есть и несведущие. На них и делал ставку его светлость.

– Но что это? – Он замер в показном удивлении. – Её величества здесь нет? Блистательная не почтит нас сегодня своим присутствием? Должен ли я расценивать это как выражение протеста на какое-либо действие со стороны галлов?

– Её величество нынче в недобром здравии, – поспешил выступить вперёд с разъяснениями первый министр Аквители, вечно унылый Пантанюэль. – К сожалению, минувшая ночь была чересчур сыра, что не могло отрицательно сказаться на её голосе. Согласитесь, с больным горлом трудно вести переговоры. Однако я уполномочен…

– И, соответственно, её прекрасных фрейлин мы сегодня не увидим, – в задумчивости продолжил герцог, словно не замечая вопиющего нарушения этикета со своей стороны. Перебить первого министра эльфячьего… эльфийского двора! Но островные остроухие проглотили и это. Министр лишь сдержанно поклонился.

– Сожалею. Наши звёзды остались при своём светоче.

– Восхитительно сказано, господин министр! При светоче… Однако вынужден огорчить: одна из оных звёзд, похоже, сорвалась с небосклона и закатилась раньше времени. Что такое? Вы отчего-то побледнели? Впрочем, я отвлёкся. Не слишком ли большой вольностью с моей стороны будет уточнить: все ли фрейлины её величества остались при её величестве? Не случилось ли минувшей ночью какого-то неожиданного происшествия, трагической случайности, я не знаю… в результате чего в свите прекрасной Поднебесной оказалось на одну звезду меньше?

– Не понимаю ваших намёков, ваша светлость, – занервничал Первый Министр. – Не более получаса тому назад я видел свиту её величества в полном составе…

Его помощник с помертвевшим лицом делал какие-то знаки, то отрицательно мотая головой, то плотно сжимая губы, с которых, казалось, вот-вот сорвётся какое-то признание.

– В полном составе, – раздражённо повторил Пантанюэль. – А чем, собственно, вызваны подобные нескромные расспросы?

– Увы, моим искренним огорчением, – воздохнул его светлость. – Что мне за судьба досталась – уже второй раз в жизни вынужден обвинять женщину в самозванстве… Прошу извинить, господа, мы скоро закончим с этим неприятным делом. Итак, прошу внимания!