Когда проблема была решена, я отправилась к себе и порылась в чемодане, пытаясь решить, что же надеть мне. В итоге выбрала черное платье из лайкры, черные колготки и черные замшевые сапоги, решив, что все одного цвета – это шикарно. Но, глядя на себя в зеркало на внутренней стороне шкафа, хмуро подумала: ничего подобного. Я выглядела оплывшей и блеклой. Не такой, как Коринн, – томительно-бледной, – а просто тусклой. Даже жемчуг, крупный, на который я долго копила и которым так гордилась, меня не красил. Я надеялась, что жемчужины придадут моей коже кремовый оттенок и сияние, как то и положено жемчугу, но им оказалось это не по силам, потому что они были ненастоящими.

Мы собрались в холле. Артюр сидел в своей коляске, Шарлотта и Гуго застегивали ботинки. Я снова надела твидовый пиджак, сознавая, что его полы расходятся так, как Коко Шанель никогда бы не допустила. Жан Луи накинул верблюжье пальто, сидевшее на нем как влитое и выглядевшее, что называется, с иголочки.

– Allons-y^[31]. – Он улыбнулся, пропуская меня в дверь первой, а сам пошел следом с коляской.

Мой путеводитель «От А до Я» ни в чем не обманул: Париж оказался таким, каким он должен быть, все находилось там, где ему полагалось, и все было очень близко. Через несколько минут мы уже шли по утоптанной земле Тюильри – парка, который простирался от Лувра до площади Согласия. Все выглядело так знакомо, что казалось, вот-вот в кадр вбежит Одри Хепбёрн со связкой воздушных шаров. Я старалась не выдать своего волнения и выглядеть непринужденно, будто брожу по этим садам изо дня в день. Для Шарлотты и Гуго парк был привычным местом отдыха, и они запрыгнули на низкую стенку круглого пруда, чтобы побегать вокруг него.

– Придется подождать, – улыбнулся Жан Луи, закатив глаза от удовольствия. – Пока они не набегаются.

А потом мы взошли на Королевский мост. Я понимала, что это значит! Сен-Жермен-де-Пре^[32]. Писатели, философы, актрисы, певицы. Мы остановились на полпути, и я посмотрела на реку. Солнце, давно выскользнувшее из постели, светило неохотно, не особо припекая, но заставляя воду переливаться и сверкать. Передо мной открывался прекрасный город, о котором я мечтала. Меня затрясло.

– Вам холодно? – забеспокоился Жан Луи. – Мы уже недалеко.

Я не могла сказать ему, что это волнение, всплеск эмоций. Проявление щемящего неверия в то, что я здесь, сбежала от обыденности и направляюсь на обед туда, где иконы стиля, о которых я читала, ели, пили, ссорились, влюблялись и обретали смысл жизни.

Бульвары Сен-Жермен-де-Пре оказались шире и оживленнее, чем я себе представляла. Мне подумалось, что Шарлотта и Гуго, должно быть, устали – любой английский ребенок, плоть от плоти своих родителей, уже начал бы хныкать,– но в конце концов мы свернули и вскоре добрались до ресторана на углу двух мощеных улиц. Темно-красные двойные двери были отделаны латунью, а между длинными высокими окнами висела панель с надписью «Vins bistro café restaurant pâtisserie liqueurs»^[33] в стиле ар-деко.

Жан Луи поднял Артюра из коляски, захлопнул ее и открыл дверь. Мы вошли следом за ним. Меня сразу окутал аромат дыма, чеснока, горячего масла, ванили, жженого сахара и кофе. Вдоль зеркальных стен стояли переполненные кабинки, батальон официантов обсуждал меню и с благоговением открывал бутылки. Самый крупный официант, с животом, обтянутым белоснежным фартуком, подошел к Жану Луи и, расцеловав его в обе щеки, подтолкнул нас к свободному столику, из воздуха сотворил стульчик и кивнул мне в знак приветствия.

Нам передали бумажные меню, и я взглянула на немой для меня список. Узнала я всего несколько слов, причем некоторые привели меня в ужас. Rognons^[34], я была уверена,– это почки, veau^[35] – телятина, и я ни за что не стала бы это есть. Я искала что-то знакомое, когда Жан Луи взял у меня из рук меню.

– Мы возьмем poulet rôti^[36], – объявил он. – Не волнуйтесь, дорогая, лягушачьих лапок и улиток не будет. Пока.

Он поддразнивал меня, но по-доброму, и я почувствовала облегчение, оттого что мне не придется сидеть над полной тарелкой, не рискуя положить что-то в рот.

Я откинулась на спинку кресла и расслабилась, оглядывая прочих клиентов заведения. Провожала взглядом тарелки с едой, которые несли к столам, слушала смех и обрывки разговоров на языке, к которому пыталась привыкнуть, и поздравляла себя, когда выхватывала знакомое слово или фразу. Не успела я опомниться, как появился еще один официант с двумя фужерами: одним – для меня, другим – для Жана Луи.

– Кир рояль^[37], – объявил он.

Я сделала глоток прозрачной жидкости с розовато-золотистыми пузырьками и пришла в восторг. Это было то, о чем я мечтала, когда увидела рекламу этого напитка, и даже больше.

В ожидании обеда мы вели довольно монотонную беседу на моем плохом французском и идеальном английском Жана Луи. Я говорила ему что-то, он объяснял ключевые слова Шарлотте и Гуго, которые повторяли их и, в свою очередь, переводили мне на французский. Например, я рассказала, что мой отец был машинистом поезда.

– Машинист! – воскликнул Жан Луи. – Мечта любого маленького мальчика, да? – Он взъерошил волосы Гуго. – А ваша мама?

Мама работала на полставки кассиром в строительном обществе. Я понятия не имела, как по-французски сказать «строительное общество», да и есть ли они вообще, поэтому соврала, заявив, что она работает в банке.

– Et vous?^[38] – спросила я, ободренная воздействием коктейля.

– Je suis agent immobilier^[39], – ответствовал он.

Агент по недвижимости? Я вежливо кивнула. Агенты по продаже недвижимости в Англии не пользовались хорошей репутацией. Какие-то из них были шикарными типами в твидовых костюмах, другие – сомнительными личностями в блестящих, и те и другие безбожно обдирали клиентов и лгали напропалую. Жан Луи, похоже, не подходил ни под одну из этих категорий.

– Это семейный бизнес. Мой отец основал компанию. У нас есть офисы здесь и на юге Франции, где живут мои родители. Я отвечаю за Париж.

– А Коринн? Она работает? – Мне было любопытно узнать о его жене.

– У Коринн свой бизнес – она занимается интерьерами для наших клиентов. Но она в длительном отпуске. – С поясняющей улыбкой он наклонил голову в сторону Артюра. – Однако, надеюсь, завтра вернется к работе.

Жан Луи сделал еще глоток из своего бокала, прочистил горло и наклонился ко мне, чтобы дети не услышали его дальнейших слов.

– Ей трудно быть матерью троих детей, – признался он. – Я пока не уверен, что она вернется на работу. Но она полна решимости. – Он указал на меня. – Вот почему нам нужна помощь.

– Для этого я и приехала. – Я улыбнулась ему, радуясь, что могу быть полезной.

– Это была моя идея – взять помощницу по хозяйству. Коринн от этого не в восторге. Но я надеюсь, она скоро привыкнет к вам.

Вероятно, это объясняло холодное и настороженное отношение ко мне Коринн. Я прекрасно понимала, почему ей, еще и обремененной маленьким ребенком, неприятно видеть в своем доме чужого человека. Но возможно, я смогу завоевать ее расположение, если буду помогать по дому, ей самой не мешая.

Не успела я что-то сказать, как к столу подошел официант с целой зажаренной курицей. Ее благоговейно положили перед нами и разрезали с точностью до микрона с помощью смертоносно-острого ножа. К блюду прилагалась башня из тонких хрустящих ломтиков жареного картофеля и охапка зеленого кресс-салата. Была также открыта бутылка красного вина. Мне нравилась вся эта театральность, повышенное внимание к процессу и предвкушение.

Если бы кто-то сказал мне, что на обед будет курица с картошкой, я бы не обрадовалась. Но два кусочка – и я пришла в восторг. Горячая, хрустящая кожица. Тающее белое мясо, которое хранило привкус дыма от открытого огня, на котором его готовили. Соленые ломтики картошки. Я слопала бы все в три укуса, но старалась быть деликатной и не заглатывать пищу, как дикарь. Никогда не пробовала ничего подобного.

Я смотрела, как Шарлотта и Гуго, аккуратно заправив салфетки за воротнички, с упоением поглощают блюдо. Даже Артюр вел себя ангельски – Жан Луи кормил его шпинатом со сливками, который прислал для малыша шеф-повар, с маленькой ложечки.

Когда цыпленок был съеден, Жан Луи заказал целый тарт-татен^[40]. Его поставили на стол – перевернутые половинки яблок блестели золотистой карамелью, – и официант аккуратно разрезал пирог на ломтики. Часть он положил нам, а остальное убрал в коробку.

– Коринн его обожает, – пояснил Жан Луи.

Я подумала, как же ей повезло с мужем, догадавшимся принести домой ее любимый десерт.

К тому времени как мы доели пирог, я чувствовала себя немного утомленной. Обильная еда, вино, жара в ресторане, напряжение от попыток общаться по-французски, вчерашнее путешествие… Мои веки тяжелели с каждой минутой. Жан Луи заметил это и рассмеялся:

– Вы похожи на Артюра, когда ему нужно поспать. Пора доставить вас обоих домой.

Когда мы вернулись, Коринн уже встала и оделась. Джинсы, рубашка поло, волосы убраны в хвост – она выглядела очень собранной и сразу протянула руки к Артюру. Она казалась совсем другим человеком, когда, усадив малыша на колени, слушала, как старшие дети рассказывают ей, что ели на обед. Она погладила Артюра по щеке тыльной стороной ладони, и он прислонил свою головку к ее, глядя на меня так, словно я совершенно ему незнакома и он не ел сливки из моей ложки меньше часа назад.

– Если хотите, можете идти в свою комнату, – улыбнулась мне Коринн.

Я поняла, что меня отсылают, как горничную, но не стала возражать. От еды и вина у меня слипались глаза. Я свернулась калачиком на кровати, намереваясь немного вздремнуть.

Проснулась я только на следующее утро.