Наевшись и напившись чаю, она все-таки решила изменить жизнь, и начать не с понедельника, а с антресолей. Если уж меняться, то основательно, беспощадно расставаясь со старыми вещами и привычками.

Первой преградой на пути к переменам стала объемная картонная коробка. Разумней было бы обстоятельно подготовиться, притащить стремянку, но Ада была нетерпелива во всем, за что не раз получала по голове.

Вот и теперь, подпрыгнув, она дернула за ручку. Дверца открылась. Перепуганной курицей коробка сорвалась с насиженного годами места и, вскользь ударив потревожившую ее по лбу, глухо ухнула об пол, вывалив содержимое. Потирая ушибленное место, Артемида опустилась на колени рядом с рассыпавшимися фотографиями и принялась разгребать потускневшую бумагу, силясь вспомнить, – кто эти люди.

«Для чего столько?» – недоумевала она, перебирая черно-белые секунды, старательно выхваченные объективом доморощенного папарацци. Ада не спешила. Слой за слоем из «родовой породы» бережно извлекались неопознанные мужчины, женщины, дети, собаки. Словно шлак они шли в отвалы. По обе стороны от Артемиды возвышались небольшие холмики, но под тонким слоем чужаков уже угадывались, мерцали драгоценные пласты родимых лиц и пейзажей. Мамочка-мама! Молодая, красивая, веселая. И папа – серьезный, солидный, придерживает её за локоток. Из плечистого модного драпа торчит худая, мальчишеская шея. Коротко стриженая голова с аккуратно прижатыми ушами прикрыта мутоновым «пирожком». Ада гордилась своими ушами, ушами она пошла в папу. Когда нечаянно повзрослевшие одноклассницы вдруг обнаруживали, что уши совершенно лишняя часть лица и всячески пытались их завуалировать, она остригла волосы под модный тогда «сессун», явив миру идеальную форму. Но никто не оценил. Недозревший мальчишеский пол тогда привлекали девочки с большими ушами. В классе таких было две. Одну звали Виола, другую Танечка. Безжалостные мальчишки так и норовили крикнуть гадкие слова в их бледно-невинные оттопыренные и замысловатые ушные раковины. Предательские уши вспыхивали в цвет пионерскому галстуку, еще больше веселя одноклассников. Укрыть их за волосами удалось только Танечке. К выпускному оба ее уха были надежно спрятаны под тяжелыми прядями, и про них все забыли. Танечку считали красавицей. А Виолу спасла самодеятельность. С пятого класса свои жидкие волосенки она прилежно зачесывала на уши, прикрывала атласной лентой или бисерным кокошником и настойчиво пела про «люли-люли, да, во поле береза…» лишь бы не сделаться изгоем и невротиком. Она ездила по стране в составе русского хора и была солисткой. А позже заслуженной артисткой, хотя Ада бы присвоила ей сразу народную, за репертуар и характер.

Ада заботливо сковырнула со снимка засохшую крошечку, кто знает, сколько ей лет…

Голый пупс на другом снимке, с черными, похожими на отборные маслины глазищами, как положено фотомодели молочного возраста, лежал на животе и был не по-детски серьезен. Она себя не узнала, но химический карандаш аккуратно сохранил и имя и время. «Ада. 3 месяца» – значилось на обороте. И Ада не поверила. «У всех младенцев такие огромные глаза, куда потом все девается…»

Улыбающаяся беззубая первоклассница смотрела на неё с другой карточки – в кривых косицах по капроновому банту-пропеллеру, белый фартучек, три гладиолуса зажаты в руке. Рядом подружка Лена. Она вспомнила фамилию подружки и первый сентябрьский день, разлинованный в косую полоску дождя. Этот день, как бумажный кораблик, белый и чистый, словно проплыл по волнам ее памяти. Неужели все это было… и детство и огромное счастье, оттого, что вся жизнь впереди, и ты еще не представляешь, что жить – это тяжелый труд.

Вот они, вот они: выпускные, групповые, итоговые, цветные. Чтобы не забыть, что училась девочка, чтобы не забыть с кем дружила девочка. Свадьба, муж, новые родственники – все как у всех. И снова – голый пупс. Все в той же кукольной позе. Круг замкнулся. Чей это сын? Ада перевернула фотографию «Ксенюшка 3 месяца». Кто такая эта Ксенюшка…

Она оставила несколько самых счастливых фото, остальные, бережно сгребла в коробку и отправила назад на антресоли.

Опять не вышло начать новую жизнь. Не хватило сил расстаться ни с привычками, ни с фотографическими родственниками. «Мои привычки мне дороги. Если вырвать прежние, я постепенно обрасту новыми. И где уверенность, что они будут прекрасней утраченных», – оправдывала себя Артемида. Лукавый дух её логики был таким соблазнительным. Он не насиловал ни души, ни тела, предоставляя последним максимум удовольствий при минимуме затрат. На все находилось и оправдание и утешение. Я ем, а кто-то голодает, я сплю, а кто-то работает, я мыслю, а кто-то даун. Я счастлива, оттого что ем, сплю и мыслю. А что я ем, с кем сплю, о чем мыслю – не важно. Главное – я счастлива. Так пусть счастье станет моей привычкой!

Как бы ни так! Бессилие и лень крепче.

И все же, злясь на себя, Артемида не отступала, всей душой желая перемен. Сознательно изнуряя мозг, она проштудировала от корки до корки купленную накануне газету для безработных. Уборщицы, секретарши, бухгалтерши… Напрасно! Желание работать так и не разгорелось.

Корпоративный муравейник, в котором однажды с тоски она имела неудовольствие трудиться, надолго подорвал её веру в светлое человечество. Ада была не амбициозна, независтлива и независима. Потому выжить в нем не могла априори. Осознавать себя корпоративным муравьем, изо дня в день созидающим чей-то успешный бизнес, смиренно перетаскивая листочки ведомостей, отчетов и докладных записок из кабинета в кабинет, ей надоело уже через месяц. В том, что на её теперешнее место, да за такую зарплату, найдутся полсотни более старательных муравьев, она не сомневалась. «Заменят и не заметят. Стоило ли пробиваться на свет божим человеком, чтобы по-муравьиному покорно предаваться коллективному бессознательному, – думала она в минуты мысленного перекура. – Неужели мое предназначение в том, чтобы охотиться за клиентами, как индеец за скальпами, а после с тупой кровожадностью, напевая корпоративный гимн, забивать и забивать… ими базу данных. Здесь даже цветы в утвержденной сине-зеленой гамме. Мда… Отчаянная мимикрия живых организмов. Лишь бы выжить, лишь бы остаться».

Ада была яркая. Таких не любят, таким завидуют. Она и раньше не верила в сахарную пудру женской дружбы. Оголодавшие тетки не могли простить ей мужа, достатка, физической привлекательности, а более – независимости от бонусов и слухов. Мужчины поначалу норовили пригреть её взглядом и не только. Это будоражило зависть и возбуждало злословие обделенной половины коллектива. Но она пренебрегла их плотоядным вниманием и поплатилась. В конце концов, её сожрали, тихо выпили кровь, улыбаясь, лишили праны. Ещё бы чуть-чуть… Она физически ощутила, что такое «сглаз и порча» в отдельно взятом обществе с ограниченной ответственностью. Она не смогла приспособиться. Каждодневные прения по гендерной проблеме за чашкой чая с кофе Ада считала ещё одним возмутительно бездарным занятием, потому прослыла высокомерной и нечуткой. И она ушла, подразнив на прощание унылых теток тем, что женщина не должна бояться замужества. Совершенно не нужно долго раздумывать, взвешивая все «за» и «против». Нужно смело выходить замуж и разводиться, выходить и разводиться… И так до тех пор, пока не обретешь гармонию.

И вот она, воплощенная идея! Разведенная и ничья…

Последняя страница газеты, которую теперь просматривала Артемида, предлагала креативно заработать на антирекламе, точнее – партия «синих» организовала всемирный конкурс АНТИРЕКЛАМЫ. Призом для победителя значилась поездка на ближайшей саммит всемирный и торговый. Вот там-то победитель и развернет свой призовой плакат, с придуманным им же антирекламным слоганом. И станет пикетировать до посинения, выражая протест и просто нецензурно выражаясь по поводу глобализации и опасной, предположим, колбасы. Колбасу Ада пригвоздила сразу, выбрав её из перечня прилагаемых продуктов и событий. Она давно не уважала ее за повышенную канцерогенность и запятнанное коммунистическое «вчера». Строчки явились сами собой. Вышло задорно, по-молодежному:

Забей на колбасу, дружище!

Она отрава, а не пища!

С таким резюме можно было запросто претендовать на вакансию антиглобалиста, готовить загранпаспорт и рисовать плакат. Ада «намылила» вдохновенное письмо организаторам и заодно «ку-кукнула» Натану.

После приключения с Жуанским, она прибывала в меланхолии и на все натановы предложения отвечала отказом. Теперь же имея полный карт-бланш от мужа и новую шубку от него же, Ада желала развлечься, если уж не удалось измениться!

Праздничный ярлык напротив «ника» уверенно сигналил о дне рождения Натана. Это был отличный повод возобновить контакт. Правда, она немного удивилась, ей помнилось, что по этому поводу поэт уже напивался.

Натан оказался «онлайн» и так обрадовался, что немедленно пригласил ее к себе поиграть в нарды и поесть фисташковой халвы. Артемида с удовольствием приняла предложение, несмотря на то, что халву не переваривала, а нарды считала настольной игрой драгдилеров.

Весна только проклевывалась, но на улице уже вовсю торговали солнечным товаром. По пути Артемида примерила пару-тройку очков и ничего не купила.

Настроение было отличное. Резвый ветерок, веселясь и радуясь вместе с ней ясному дню, задорно гонял по бесснежному тротуару разноцветные обертки и жестянки.

Из привычного хаоса городских звуков слух ее выудил музыку, живую и какую-то залихватски печальную. Музыка была так невообразимо хороша, что Ада пошла на ее призыв вроде очарованного гамельнского ребенка.

Музыка привела ее к метро.

Курносый блондин в узорчатом пончо и с огромным кольцом в ухе прижимал к нижней губе дудку, выдувая из глубины тонкого тростникового горла необычайно густые, какие-то простужено–протяжные заунывные и вместе с тем чарующие мелодии. Бледная женщина в яркой грубой накидке вроде индейской, стояла рядом и сосредоточенно перебирала струны укулеле, подвешенной на расписной широкой ленте.

Экзотический дуэт собрал немного сочувствующих. Люди спешили мимо – своих печалей хоть отбавляй! Но стоило музыкантам прибавить оборотов, и тут же редкие молчаливые слушатели превратились в зрителей страшных танцев. Не понятно откуда взявшиеся полупьяные баба и похожий на шлагбаум мужик в камуфляже, разметали народ по сторонам, включив перпетуум-мобиле своих конечностей.

В шаманской первобытной дикости, парочка самозабвенно скакала вкруг музыкантов под ритмичную мелодию, беспорядочно выбрасывая в стороны руки с уродливыми растопыренными пальцами. И делала это так азартно, что иные сочувствующие искусству личности из зевак, поддавшись куражу, резво впрыгивали в круг безумного перепляса.

Под эквадорскую народную одни выкаблучивали «барыню», другие брейк, а некоторые и вовсе степировали. Чтобы скрыться от похабных танцев соотечественников, Артемида прислонилась спиной к стеклянной стене ларька, закрыла глаза и отдалась солнцу, точно ласковому любовнику.

Сиплый голос печальной дудки уносил ее все выше и дальше… к другому краю неба. Туда, где, прячась в легкие меха туманов, царственные Анды безмолвно взирали на каменистую дорогу, серой рекой скользящую по солнечному склону… на греющих шелковые бока пугливых викуний… на…

– Почем кал? – заслонив пейзаж, вопрос повис поперек музыки, и перед очнувшейся Адой возникло огромное, мясистое ухо, проход в которое зарос седой щетиной. Мужчина, такими в час пик забит весь общественный транспорт, высматривал за стеклом ларька нужную книжицу. И видно нашел.

– Двести, – лениво ответила ничуть не смутившаяся продавщица, небрежно бросив на прилавок «экскременты» в твердой обложке.

– Беру! – обрадовался библиофил, перебирая засаленные купюры. Через мгновение говнокнижица нырнула в его заплечную торбу к пивку и пельмешкам.

Мужик, так бесцеремонно опустивший ее с Анд на землю, унес радость. Музыка смолкла. Да и солнце играло недолго. Неожиданно небо нахмурилось, опустилось ближе к земле и стало выдувать снежные хлопья. Холодные, скучные они летели вдоль улицы, натыкаясь на такие же лица прохожих, не радуя и не удивляя. Ада подняла воротник и, скрывшись до глаз в уютном тепле шубки, побрела на остановку.

Объявление, прилепленное скотчем к остановочной беседке, выглядело абсурдно:

«Требуются писатели…»

Два бумажных язычка с номером были оторваны. Этот факт позабавил Артемиду и она, отрывая третий, подумала: а не податься ли ей в писательши. «Тоже работа, не хуже остальных. Ноги в тепле. Почет, слава, уважение. Станут интервью брать, – размышляла она. – На шоу приглашать, советов спрашивать, мнений…» Сейчас ее кому интересно. Если только барышням из службы обзвона: «Как вы относитесь к тренажеру «тонкая талия?» А никак я не отношусь к хала хупу… А будь она модной писательшей, тот же вопрос звучал бы на порядок значительней, что-нибудь вроде: «Сегодня вы на стороне гламура или антигламура?» – а по сути тот же хала хуп…

Нынешняя литература все больше напоминала Артемиде публичный акт дефекации. «А вдруг и у меня получится, если поднапрячься… Может попробовать… может что-нибудь выйдет… этакое… в духе социального порно… назвать позабористей… вроде «Блудни гламурной падонши». А что? Главное продать подороже… А потом ещё и ещё. Так и втянусь…»

Глава седьмая

Натан был пьян. Он спал, разметавшись в кресле. Из расстегнутой рубахи торчал круглый гладкий живот. Его бледная кожа была густо усыпана родинками, отчего живот походил на звездный глобус. Разомкнутая брючная молния демонстрировала веселенький нательный трикотаж. На полу валялись: пиджак, ботинки, галстук и связка ключей. Непосвященный мог бы заподозрить Натана в бурном сексе, но не Артемида.

Ничего отвратительного в пьяно–спящем она не находила. Напротив, солидная емкость по имени Натан, вместо храпа быка задыхающегося в петле, воспроизводила интимную мягкость барочной флейты. Ада приблизилась к инструменту почти вплотную и навострила ухо. И тут, давая проход выдыхаемому воздуху, губы Натана слегка зашевелились. Виртуозное джазовое глиссандо её поразило. Но больше, – светлая грусть очередного звукоизлияния, напомнившая заслушавшейся Артемиде саундтрек к кинофильму «Однажды в Америке».

«Браво, Натан, брависсимо!» – поощрила она именинника, слегка хлопнув ладошкой по его голому пузу.

Натан медленно раскрыл глаза и тут же зашторил. «На-та-аан… С днем рождения…» – щелкнула его по носу Артемида. Натан проснулся окончательно и, спохватившись, стал неловко задергивать ширинку.

– Да ладно! Что там скрывать-то? Не посягну! – зафиксировав поцелуй на примятой душистой щеке приятеля, она протянула подарок.

– Спасибо, спасибо… положи вон на столик… Я что заснул? – истово растирая ладонями и без того красное лицо, поинтересовался именинник.

– Ты в каком состоянии был, что дверь не закрыл входную? Хорошо я пришла, а если бы серый волк!

– Чо-то сегодня сильно… На фирме поздравили… Потом вроде довезли… Дальше – занавес… Ох… У тебя пива нет?

– Пива нет, есть квас… бонусный, – Ада достала из сумки двухсот пятидесяти граммовый пластик бесплатно и неожиданно доставшейся ей в магазине, где она покупала подарок.

– Все равно… Давай. – Натан залил в рот жидкость, стряхнул последние капли на обложенный желтоватым налетом язык, сглотнул и посмотрел на бутылку. Квас назывался «После бала».

– Совсем распоясались криэйторы… или мне с бодуна померещилось?

– Нет, не мерещится… Креаторы, Натан, – циничные боги консьюмеризма! – гордо выдала Артемида и помотала перед носом Натана маленькой брошюркой на ниточке, только что снятой ею с пластикового горла бутылки. – Глянь что придумали…

– Я не вижу ничего, мелко… сама… – с трудом выговорил именинник, прикрывая глаза, и отвалился на спинку кресла.

– Ладно, сама зачту. Это не простой вынос мозга, а художественный! Слушай и вникай, как нужно увеличивать продажи:

«Мы рады, что вы приобрели НАШ продукт! Мы гарантируем вам традиционное качество и новые возможности!

Серия русских классических напитков, разработанная совместно с министерством образования и рекомендованная к употреблению министерством здравоохранения включает в себя морс, квас, медовуху. Напитки выпускаются в емкостях по 0,25 и 0,5 литра. И предназначены, соответственно, для младших, средних и старших школьников. К каждому из напитков прикреплена краткая аннотация литературного произведения или стихотворный текст. Теперь школьнику не составит труда самостоятельно сформировать «библиотечку» изучаемых произведений. Мы предлагаем освежиться и освежить в памяти любимые литературные произведения вместе с НАШИМ продуктом! Классика – пейте с удовольствием!»

– Каков слоган! В чистоте своей незамутненной! «Классика. Пейте с удовольствием!» Вот то, что ты выпил, – Ада указала брошюркой на пустую бутылку, – «послебало–освежило» для девятого класса. И это не все… – она наспех штудировала синопсис на ниточке. – Во! Нашла! Ты хоть помнишь в чём суть? – вдруг засомневалась Артемида.

– Чего суть? Послебало? Что-то про неуставные… – неуверенно вспомнил Натан.

– Автора-то припоминаешь? – подозрительно глядя на свинскую рожу поэта, уточнила она.

– Чего там припоминать… Если не Пушкин, то Толстой… Голова раскалывается… Кого-то там херачил полковник после бала… Чо ж так плохо-то… Ох…

– Угадал! А гениальный спонсор этого пересказа никогда не догадаешься кто! Креативно–юридическая фирма «Отмазник». Тут и мейл, и телефон имеются. Вник?

– Не то слово… Гарнизонными ужасами запугивают молодежь… на классических примерах так сказать… Представляю, что там ещё… Хмельной «идиот» и клюквенное «обломово»… Что ж так плохо-то…

Натан взял со стола бутылку, в надежде высмотреть хоть каплю, покачал из стороны в сторону.

– На дне есть!

– Не-а… – роняя бутылку, возразил он печально. – Пусто…

– «На дне» – медовуха для одиннадцатого, – продолжала щуриться в текст Артемида. – С градусами! Опс, тут еще из поэзии есть! «Мцыри» – пейте охлажденным!

– «Мцыри»! – оживился Натан, – «Мцыри»… хорош наверное со льда… Минералочка? Ох… Может, сходишь на кухню за водичкой… из-под крана хоть…

– А может тебе головушку под водичку? Давай-ка вставай, вставай, пойдем…

Через четверть часа, смахивая со лба последние капли холодного душа, в комнату вошел Натан. Он был практически трезв. Махровая мантилья ультрамаринового цвета, покрывающая его голову и плечи, золотилась логотипами Гранд Отеля страны, которую недавно посетил смекалистый турист.

– Так как? Работаем?

Ада была готова к сотрудничеству, но можно ли доверять человеку, увозящему с курортов подобные сувениры. И все же она кивнула, как всегда простодушно надеясь на лучше.

– Тогда слетай вниз к машине. Там пакет, принеси. Договор о намерениях подписывать будем.

– Может, хватит тебе подписывать…

– Все нормально. Там бумаги, – Натан подобрал с пола ключи и кинул Аде.

– Машина у подъезда… Должна быть… Длинный – от входной двери, короткий – от зажигания. Смотри не перепутай, – заржал он, – и на красную кнопку не нажимай! Микрорайон обесточишь!

Спускаясь по лестнице вниз, Ада лишь на минуту допустила мысль о побеге. Через десять она вернулась с пакетом и протянула Натану ключи.

– Значит так. От квартиры себе оставь. У меня командировки случаются. Придется тебе за бабусей присмотреть. – Ада попыталась возразить, но Натан не позволил. – Это первый и обязательный пункт договора.

Неожиданно-гранитный тон ее слегка удивил. Но она решила выслушать все условия работодателя, молча и стоя.

– Готовить есть кому. С тебя только продукты по списку. Командировки не часто, но случаются. Бабуся вся моя семья. Понятно?

Ада поняла.