Глава 3. Сны о детстве

«Когда я снова стану облаком,

Когда я снова стану зябликом,

Когда я снова стану маленьким.

И мир чудес открою заново.»

А. Галич

1990

Октябрь. Меня только что привезли из роддома. Мимо проносятся зеленые электрички, трава ещё не пожухла – бабье лето. Всю дорогу из центра до Володарки папка сидел на заднем сидении опеля, уткнувшись носом в кулёк и сиял от счастья. С утра он уже успел заскочить в загс и оформить свидетельство о рождении Веры Викторовны. Это был смелый поступок, ведь жена, тёща и бабушка всё никак не могли решить, как назвать девочку, и, если бы не  папа, быть бы мне пришлось скорее всего Евдокией, в честь пра- пра-бабушки.

1991

Долго лежу в большой комнате в мокрых пелёнках.

Обсмотрела уже весь потолок. Когда же появятся эти руки? Где же они? Они появится и станет сухо. Хочу руки … А вот мои первые шаги – от печки до папы и от мамы

до двери. В печке дрова. Мурлыкает кошка Никушка. Баба разгадывает кроссворд. Меня купают в тазике под яблоней – представляю себя островом.

Мчатся электрички и самолёты опускают шасси перед посадкой в Пулково. Так будет всегда.

1992

Мамочка заочно оканчивает полиграфический техникум. На на один из зачётов, вместе с портфелем, взяли и меня. Чтобы никому не мешать и не отвлекать сокурсников от выполнения заданий, мама села на заднюю парту сред- него ряда, на «камчатку». Я только начинала ползать и, пока мамульчик мой была занята подготовкой к ответу, решила совершить исследовательское путешествие. И вот я ползу! Ноги – парты! Ноги-Парты! Снова ноги, снова парты …

Руки! Ко мне тянутся чьи-то взрослые руки, поднимают в воздух и над головой раздается вопрос: «Чей ребёнок?» Мамуля спохватилась, да поздно, я уже у преподавательницы в руках. Мама и не заметила, что дитё уползло. Через 14 лет я сидела в том же самом кабинете и сдавала вступи- тельные экзамены в тот же самый техникум. (Поступила, но учиться передумала).

***

Прабабушка смотрит сериал «Санта-Барбара». Я забралась с голыми пятками на стульчик и рисую каляки-маляки под звуки скандала. 1184 серия, Келли и Мейсон опять не разберутся: кто чей сын, и кто кому отец, и в нашу большую комнату набиваются соседки с нашего переулка, любительницы повздыхать и поохать над чужой вымышленной жизнью.

1993

Мне довелось ходить в три детских садика. Первый – ясли на Васильевском острове. Это был первый драматический опыт моей двухгодовалой жизни. Мама довозила меня на санках до дверей, раздевала и отдавала сонную девочку воспитательнице, а сама бежала на Большой проспект, чтобы запрыгнуть в трамвай, увозивший её на занятия в техникум.

Так и вспоминаю: стою на лестнице в колготках и реву, не хочу отпускать худеньких мамулю с папой. Папе двадцать четыре, он стоит серьезный в меховой армейской шапке, а мамуля заставляет себя улыбаться, и машет варежкой. На ней тонкая курточка и аккуратная шерстяная шапочка. Добрые близорукие мамины глаза в квадратной оправе очков смотрят на меня с грустью. Расставаться не хочется ни на минуту, но надо.

Группа небольшая, в памяти запечатлелся пятиэтажный серый дом с холлом и лестницей из семи-десяти ступенек наверх. От посещения этого учреждения у меня остались три – четыре воспоминания.

Вот мы, шестеро мальчиков и девочек, лежим в маленьких кроватках во время тихого часа. Кроватки стоят под арочным пролётом, через который устроен проход из группы в музыкальную комнату. Нянечка подходит к каждому из нас по очереди, и, поднимая одеяла, проверяет наши попки, повторяя, что под кроватками стоят горшочки и мы уже большие детки.

Ясельный обед. Передо мной тарелка манной каши с комочками, её запихивает в меня насильно воспитательница. (Каши, особенно молочные, не переношу с тех пор).

Нет! Сбежать, единственный выход, – сбежать! И после музыкального урока, натянув колготки повыше, устраиваю великий спасительный побег – сердце разрывается от горя, как же к маме с папой хочется!  Тёмный  коридор,  где-то там улица и родители! Плачу! В таком виде меня ловит пожилая нянечка, берёт на руки, утешает и говорит на ушко что-то ласковое. Успокоилась.

Каждое утро я вцепляюсь в маму и прошу её не водить меня в ясли. И после одного случая мама соглашается. Однажды страшная «воспиталка» криками и понуканиями до- водит вновь и себя и меня до белого каления и выставляет меня в майке, колготках и чешках на холодную лестницу дожидаться маму.

До сего дня с того памятного стояния хронический гайморит. Даже уже не реву от холода и ужаса, а тихо превращаюсь в сопливую сосульку. Наконец открывается уличная дверь и там моя Мамочка! В тот же день из Яслей она меня забрала. И впоследствии сказала, что воспитательницу нужно было немедленно уволить за непедагогические методы.

Бог ей судья. Понимаю теперь, что, скорее всего, у нее были проблемы в личной жизни, неустроенность и человек занимался совершенно не своим делом.

***

Тревожно поглядывая в черно-белый телевизор, прабабушка Нина штопает кофту. Танки, люди, выкрики. А  я сижу на горшке, издавая «невкусный запах». Ну что поделаешь, в животе тоже революция! Кто как запомнил обстрел Белого Дома, а я именно так.

1994

Тёплый летний день. Я сижу на плечах у папы и кручу головой во все стороны. Мы о чём-то весело болтаем. Васильевский остров, улица Шевченко, рядом с нашей Детской. Память запечатлела перекрёстки, запахи, дома, машины, пешеходов. Из окна дома гремит песня Тани Овсиенко

«Школьная пора», и мы подпеваем. Слова знаем наизусть, ведь каждый раз папка, садясь в запорожец, включает протертую в нескольких местах до неразличимости звука кассету с песнями певицы.

– Знаешь, пап, а когда я вырасту, я обязательно подружусь с Таней, – мечтательно произношу я.

– Ну конечно, доча! И меня познакомишь, – подмигивает мне отец. А в голове только и мысли о том, как мы будем с Таней прыгать по очереди через лужи, есть мороженое и петь песни, держась за ручки.

… Однажды, двадцать лет спустя, Господь исполнил по- желание маленькой девочки. Я так понимаю, что у Творца великое чувство юмора и Ему ничего не стоит воплотить наши мечты и молитвы, но с одним условием: всему свое время.

В 2012 году, побывав на схождении Благодатного Огня, возвращались мы с инокиней М. в монастырь. А аэропорту Бен-Гурион, регистрируясь на рейс «Тель-Авив – Москва», я обратила внимание на стоящую впереди меня женщину, и подумала: «Не может быть!» Держа в руках раскрытый паспорт, Татьяна была занята своими мыслями, а я не верила своим глазам. Это была она, героиня моих детских грёз. Таня Овсеенко повернулась к молоденьким монашкам и проговорила с нами до самой посадки на рейс.  А  затем – приехала в гости в монастырь.

***

Звенит звоночек, и в прихожей появляется снежная морозная Мамочка, как долго мы её не видели! За время её отсутствия папа подстриг меня под горшок, а бабушка научила готовить яичницу. Бросаюсь обниматься. «Мамочка, ну как же там наш кулечек? Ты не забыла братика в роддоме? Дай мне его, пожалуйста! Игрушки, проснитесь! Знакомьтесь, это маленький Данилка!» – несу с бабушкой драгоценный сверток в комнатку. «Данилка, посмотри! Это медведь Бибу, а это Щеня, а это куклы!» Но девятидневный малыш, сам похожий на пупсика, блаженно спит и мило шевелит губками.

***

А вот бабушка Аня забирает из садика, сейчас поедем на трамвае по Большому проспекту к ней на работу. Длинный коридор со множеством дверей. Пахнет сигаретами и путешествиями.

У бабушки на работе свой большой стол и черная гигантская лампа, и циркуль, и несколько луп, отточенные карандаши. Бабушка у меня красивая, молодая (ей всего- то сорок один), с ней рядом интересные тёти и дяди, рулоны с картами, яркая лампа и вкусный крепкий чай в большой кружке. У неё в столе стоят солёные грибы и вкуснятные шпроты. Она геолог-картограф.

Один усатый дядька отвлекает бабушку взрослыми разговорами, а меня приглашает сфотографироваться на портрет. «Сделаем тебе модную карточку!», – ухмыляется он.  Распускаю косичку и, надув щеки, изображаю из себя важную четырехлетнюю даму, у которой уже есть младший брат.

Знакомьтесь, игрушки – мой маленький  брат,

Он спит и с роддома, и он смешноват!

– Кружится – искрится трёхлетка-сестрёнка,

Устало мамуля полощет пелёнку.

Чихнёт порошком из скрипучего шкапа

– Расстроенный быт. Ох, мечтательный папа!

Глушитель опять починить занемог.

 Соседки на лавках сидят без сапог…

Профессор – сосед коммунальный расстроен,

Он физику счастья понять не достоин.

Васильевский, кажется, дышит финалом,

Двадцатый, прощаясь, пахнёт перегаром

Котельных, заводов, дворов и пивных.

Кирпичное эхо – неконченый стих.

1995

Преодолеваем два двора от дома, и мама открывает дверь заветного детского сада – «для совсем взрослых детей». Нас встречает воспитательница – молодая приятная женщина, которая сразу называет нас с мамой по имени. Она уволилась из тех самых яслей и перешла сюда – вот здорово!

– Видишь, дверка с грибочком? Это теперь твой шкафчик.

Здесь, в саду, всё по-взрослому. У нас большая группа, и, как в любом человеческом коллективе, свои интриги. Свои дружбы-вражды.

Однажды у нас прошел Конкурс (честнее – соревнование замученных родителей) на лучшую поделку, и вот дети выставляют принесенные изделия.

Игорь вместе с папой построил танк из картонной коробки. Мальчишки не сводят глаз. Катя Шевченко при- несла из дома яичного Петрушку – раскрашенную и облепленную пластилином пустую яичную скорлупу. Эта поделка меня и других детсадовцев очень впечатлила. Петрушка улыбался как настоящий.

А моя Бабушка Аня, моя дорогая мастерица, придумала макет зимнего леса в пустой коробке. Мы набрали мха в Володарском лесопарке, желудей. Бабушка показала мне, как вырезать елочки из зелёного картона и наклеивать на них снег из ваты. Мы провели увлекательный вечер  на даче, конструируя чудо, и … победили! На мой день рождения бабушка сколотила мне – деревянный самолёт!

***

Декабрьский вечер. Прибегают Машка с Катькой.

– Вера! Там за рельсами дом горит! Побежали смотреть! Натянув валенки и пришпандорив шапки, мчимся по переулку на бульвар. Издалека зарево. Соседи и соседки стоят и с одной, и с другой стороны шпал. Подойти к горя- щей хате никто и не пытается, бесполезно. Хорошо хоть хозяйка успела выскочить.

Ночь почти. Красный факел делает её похожей на ворота в иное пространство. Люди быстро сползают с насыпи и отходят подальше. Пожар пожаром, а вечерние электрички по расписанию. Поезд замедляет ход, как будто ради того, чтобы дать не уснувшим ещё пассажирам созерцать пламя и разрушение.

Я впервые вижу пожар. Вот и машина пожарная подъехала. От огня веет древностью, первобытностью. Он завораживает, и его не боишься. Но тут  и я задумалась: «Куда же пойдёт бабушка? Ведь и одеяло сгорело, и кровать, и кухня? Куда идут люди, когда у них всё сгорает?»

1996

Однажды в моём сердце поселилась первая любовь. Её объектом стал белокурый мальчик Игорь в смешной кепке, пошитой на манер будёновки. Этот молодой человек был основательным строителем куличиков из песка и знатным лепщиком снеговиков. В порыве чувств, желая немедленно «выйти замуж», на прогулке подошла к нему и напрямую заявила: «Игорь, я тебя люблю!». Не знаю, чего я ожидала в ответ, но он совершенно спокойно и невозмутимо изрёк:

«Ты чего?» – и важно пошел к качелям. Потом мы с ним ещё три года проучились вместе в начальной школе в одном классе, но чувства куда-то подевались, и было немного стыдно. … Игоря скоро затмил Вова Яшкин,  он  подарил мне банку с рыбками, а после я подружилась с Яном, но это уже другая история.

***

Много солнца у бабушки на даче. Ветерок щекочет шею и колышет высокую траву. Детские ладошки цепляются за папоротник. Тельце в желтой кенгурушке съезжает с проселочной дороги в сухую канаву, отделяющую посёлок от бывшего колхозного поля. Ножки в красных сандалиях и голубых колготках осторожно переступают ромашку и не спеша вышагивают по заросшему высокой травой полю. Безвременье. Защищенность.

Снимаешь с травинки божью коровку, ложишься в траву. Привет вам, жучки с муравьишками! Облачные всадники превращаются в клоунов, улитки, расплывшись, оказываются балеринами. Привычный шум пролетающего самолёта приковывает взгляд к увеличивающейся железной птичке. Бабушка всё время поправляет меня, когда я рассказываю подружке Машке, что самолёт летит не в Булково, а в Пулково. Какое смешное название, а Булково всё же лучше, вкуснее.

Над Володарочкой моей самолёты выпускают шасси, и мама Оля каждый раз немного волнуется, а иногда даже крестится. Она боится, что когда-нибудь самолет упадет нам на голову. Странная. А я, конечно, машу людям, они- то нас с «олименатора» видят и машут в ответ! А китайцы ещё и фотографируют!

***

Частенько заходит к нам в домик соседка Лена с моей ровесницей Машей и годовалой Катюшей. И у моей мамочки полуторагодовалый Данилка. Пока наши мамы беседуют о том, о сем, мы с Машенькой занимаемся важными девичьими делами – варим кашу из листьев клёна, чирикаем фломастерами на обоях и переодеваем кукол.

Мамы наши зазевались, выпустили дочек из вида. А две закадычные хулиганки, набрав полные ладошки сушек, решили спрятаться и «исчезнуть», устроить сюрприз. Мы юркнули в щель за кровать, притаились. Мамы очнулись и стали нас искать, но безрезультатно. Посмеиваясь и перемигиваясь, мы тихонько стали грызть припасенные запасы сушек. Мамы убежали на наши поиски, усадив мелких в коляски. Ой, как весело!

Спустя час нам с Машкой стало скучно и неудобно си- деть в паутине и тесноте, и мы решили наконец вылезти и объявиться. Но ни мам, ни братиков, ни сестричек во дворе не было. Только через двадцать минут появились заплаканные и испуганные мамки. Они обежали всю округу и уже собирались звонить в милицию. … Мягкому месту попало.

***

Мама в прихожей заматывает ноги в носках газетой. А поверху закручивает полиэтиленовые пакеты вместо сапог. Мы спускаемся по лестнице и оказываемся во дворе.

Наш двор на Васильевском острове широкий и приветливый. И живем мы на улице Детская. В соседнем подъезде магазин игрушек, и от этого факта настроение у меня всегда отличное! Можно в любой денёк и любоваться на машинки, конструктор и мишек с обезьянками. А иногда и получить что-нибудь в подарок от хозяев.

Возле нашего дома начинается старинное краснокирпичное здание – начальная школа №36, в которую совсем скоро предстоит пойти, осталось только стать взрослой. Большие дети играют во дворе на качелях, на горке. Учительницы в беретах ищут какого-то мальчика.

Маме нужно братика отвезти на массаж в детскую поликлинику. Можно доехать на трамвае, но лучше быстрым шагом пройти от Детской до Наличной с коляской. Так не надо платить денежку. У нас же никогда нет денежек. Раз в неделю бабушка Аня закупает у знакомой на углу Большого проспекта куриные кости и мама варит бульон. Одно, случайно попавшее к нам яблоко, делим на всех. В коляске сестричка и братик тесно прижались друг к другу, с интересом вылупились на большой мир. В гардеробе детской поликлиники мы с Данилкой сидим на видавшей виды коричневой кушетке и ждём, пока мама сдаст наши вещи и коляску. Мой взгляд упирается в репродукцию, висящую прямо над бабушкой-вахтёршей. Там на бумаге какая-то красивая-красивая девушка любуется своим малышом! Так и наша мама смотрит на братика и на меня, когда нас спать укладывает. Нежный трепет охватывает меня. Мама объясняет, что это Мадонна, мама Младенца Христа, нашего Боженьки (репродукция  эрмитажной  картины  Леонардо  да  Винчи «Мадонна Литта»). Смотрю на нее. Я уже знаю Мадонну. У Бабушки в Володарке над большой кроватью в углу приклеена Сикстинская Мадонна, стоящая на облаках с Мальчиком. А внизу ангелочки. Мечтая, люблю её рассматривать. А недавно бабушка Аня повесила рядом с Мадонной моего кота Федора, нарисованного в Васкелово в лесном домике.

1997

Папа решил стать предпринимателем. Он купил на всю зарплату стиральный порошок «Капель» и, вместо сдачи и права выбора, получил зубную пасту «Дракоша». Мы целый вечер и ночь расставляли пахучие коробки в нашей тринадцатиметровой комнате в коммуналке. Сосед по квартире, Анатолий Иванович, отозвал в кухню маму Олю, где они о чём-то тихо побеседовали. Мама вернулась почему-то покрасневшая.