Психологические знания, формирующиеся в древнерусской культуре, представлены также в первых письменных памятниках XI–XVII вв. В работах Климова и Носковой предпринята попытка реконструкции психологического знания о труде и его субъекте в русской летописи «Повесть временных лет» (первая половина XI в.). В качестве материала для исследования служили высказывания о личностных качествах людей в связи с прогнозированием их деятельности.

В частности, в летописи обнаружено, говоря современным научным языком, «описание диагностического исследования личности военачальника, проведенного в целях обоснования государственного прогноза и решения: продолжать ли войну с ним или откупиться любой данью?». Авторы считают, что в тексте источника фактически содержится указание на связь свойств личности и ее поведения в типичных (модельных) обстоятельствах, «идея о связи личности и деятельности»²² (Климов, Носкова, 1992, с. 52).

Анализ других древнерусских памятников также позволяет авторам реконструировать имплицитно представленные в них психологические знания о труде. Так, в «Послании Даниила Заточника к великому князю Ярославу Всеволодовичу» или «Молении Даниила Заточника» (первая четверть XIII в.) содержатся, по сути, «рекомендации» в области «организационного консультирования», ориентированные на коррекцию стиля правления князя и состояния дел в княжестве. Фактически описываются те принципы, которых должен придерживаться руководитель при подборе своих советников. Идеи, касающиеся учета личных качеств человека при выборе направления трудового обучения, выявлены авторами в тексте «Домостороя» (XVI в.). Рассматриваются содержащиеся в «Стоглаве» (XVI в.) правила организации иконописного дела, а также личностные требования, предъявляемые его исполнителям (смирение, кротость, религиозность, отсутствие пороков – завистливости, сварливости, лености, склонности к пьянству и т. д.). Подчеркивается, что, по сути, в них идет речь о составлении личностных «психограмм» (там же, с. 52–53).

Представляет интерес также попытка вычленения особенностей профессиональной деятельности и самосознания ремесленников древней Руси на основе анализа их материальной и духовной культуры (расселения в городах по профессиональному принципу, создания патрональной церкви, разработки ремесленных уставов, регламентирующих формы и способы работы, взаимоотношения в цеховых организациях, зарождения мануфактур и т. д.).

Важным стимулом развития психологической мысли является практика, которая выступает сферой накопления житейских психологических представлений, ставит перед психологией задачи, обнаруживает актуальные зоны ее прикладных разработок.

В книге «Психологическая мысль России: век Просвещения» (2001) основным предметом изучения являлись житейские психологические знания, возникающие в различных сферах практической деятельности людей. Такая предметная направленность была обусловлена состоянием психологии того времени, еще не выделившейся в самостоятельную научную дисциплину, в связи с чем накопление психологической феноменологии осуществлялось в других, уже сложившихся науках либо в реальной практической деятельности человека. Соответственно, в книге исследовались деятельность и взгляды педагогов и учебных центров (В.А. Кольцова; Б.Н. Тугайбаева), медицинская и юридическая практика (Ю.Н. Олейник), военное дело и ремесленное производство (Е.А. Климов; О.Г. Носкова), сфера религии (В.А. Елисеев). Было показано, что в каждой из этих областей практики был накоплен богатый и разнообразный материал, касающийся понимания личности, ее свойств и факторов развития.

В работе Ю.Н. Олейника подчеркивается, что именно в этот период в русской культуре «складываются объективные предпосылки актуализации интереса к познанию индивидуально‐психологических особенностей человека, происходит осознание проблемной ситуации в данной области. Возрастание интереса к человеку, усиление антропологических тенденций в русской культуре стимулировалось, согласно мнению автора, особенностями социально‐экономических преобразований, происходивших в России под влиянием петровских реформ. Так, многочисленные войны и освоение новых земель, вошедших в XVIII в. в состав российского государства, требовали мобилизации всех людских ресурсов, что стало причиной зарождения практики учета населения, его демографического состава, фиксации профессиональной принадлежности и уровня мастерства работающей прослойки общества²³. «Все эти мероприятия выступали предпосылкой осознания обществом ценности отдельного человека, возрастания его значимости в жизни государства» (Олейник, 2001, с. 164).

Усиление ориентации на личностное и индивидуально‐психологическое знание о человеке выявлено и в области медицинской практики. Этому благоприятствовала политика государства по сохранению и увеличению «здравия» народа, ориентированная на воспроизводство физически и психически крепкой и жизнеспособной популяции людей²⁴. Автор делает вывод, что осуществление государственных мер, направленных на решение этих задач, «приводило к утверждению основ индивидуального подхода к больному в медицинской науке» (там же, с. 165). Особенно значимым в этом контексте представляется введение в медицинских учреждениях историй болезни, включающих описание их течения и методов лечения, анамнестические сведения о больных, а в случае их смерти – данные патологоанатомического вскрытия (Инструкция 1753 г.). Примечательно появление в это время специальных законодательных и нормативных документов, вменявших в обязанность медиков фиксацию индивидуальных особенностей течения болезни²⁵ и предусматривающих их поощрение за качественное выполнение этих предписаний. Умение детального описания хода болезни становится одним из критериев присвоения лекарского или докторского звания. «Таким образом, врачебная практика в России ХVШ века, с одной стороны, формировала потребность в знаниях о конкретном человеке, а с другой – способствовала увеличению числа людей, по роду своей деятельности занимавшихся изучением индивидуальности человека, накоплением и обобщением сведений об индивидуально‐психологических особенностях людей, разрабатывавших детализированные схемы описания психологических различий» (там же, с. 166).

Важной сферой накопления индивидуально‐психологического и личностного знания, согласно Олейнику, выступала также законодательная и юридическая практика. Обращение к материалам юриспруденции позволяет выделить в них ряд тенденций, характеризующих рассматриваемую проблему.

Во‐первых, установлен факт «фиксации в юридических документах личного достоинства граждан как ценности и защиты государством личной неприкосновенности граждан» (там же, с. 166). Так, согласно Указу 1701 г., в обращениях народа к государю предписывалось указывать «полные», а не уничижительные имена, как это было ранее. Проявлением тенденции защиты достоинства личности государством было изъятие из ведения фискалов дел о личных обидах и юридическое закрепление ответственности за ложные доносы (Указ от 17 марта 1714 г.). С 1716 г. к числу преступлений против чести человека причисляются клевета и изнасилование. В 1775 г. учреждаются «совестные суды», осуществляющие правосудие не на основании законов, а опираясь на принципы естественной справедливости. Им вменялось рассмотрение широкого круга вопросов (непреднамеренные преступления, совершенные безумными или малолетними, случаи колдовства и т. д.). В учебнике В.Н. Латкина по истории русского права отмечается, что в Указе зафиксирована и получила отражение идея значимости личной безопасности «каждого верноподданного» для монарха. Гуманистический характер имели принципы, лежащие в основе деятельности «совестного суда»: «1. Человеколюбие вообще. 2. Почтение к особе ближнего, яко человеку. 3. Отвращения от угнетения или притеснения человечества» (цит. по: Олейник, 2001, с. 167).

Свидетельством осознания ценности личности автор считает также появление в законодательстве ХVIII в. статей о незаконнорожденных детях, введение санкций за убийство детей, приравниваемых к наказаниям за убийство взрослого человека.

Во‐вторых, в законодательную практику ХVIII в. вводятся нормы дифференциации и индивидуализации наказания. Оговариваются условия, определяющие силу наказания – увеличивающие его или смягчающие (состояния опьянения и аффекта, «служебная ревность», возрастные характеристики подсудимых – несовершеннолетний и престарелый возраст, их психический статус, случаи рецидива). Автор ссылается на мнение С.И. Викторского, согласно которому «устепенять более детально вину и наказание законы начали не раньше, чем личность стала пониматься как нечто самостоятельное» (Викторский, 1912, с. 172).

Подтверждение растущего осознания обществом ценности человеческой личности Ю.Н. Олейник видит в научно‐мировоззренческих позициях русских просветителей и практиков. «Так, Феофан Прокопович вводит в русскую общественно‐политическую фразеологию термин “общая польза” как выражение основного идеологического принципа государства и господствующего класса. Его утверждение в общественном сознании приводило к пониманию значения и роли личностных качеств человека вне зависимости от его сословного происхождения; мерилом ценности человека становится критерий общественной пользы его индивидуальных свойств и особенностей поведения» (Олейник, 2001, с. 168–169). В работах В.Т. Золотницкого подчеркивается роль самопознания человека, осознания им своих природных способностей как условия правильного, соответствующего его природным дарованиям, выбора сферы деятельности. Важность учета индивидуальных особенностей человека в практической деятельности отмечали и русские врачи. Например, профессор Московской госпитальной школы П.И. Погорецкий писал, что знания об индивидуальных особенностях больного помогают проникнуть во внутреннюю природу человека и являются значимыми для любого врача. Игнорирование этого аспекта врачом оценивалось им как проявление непрофессионализма. При этом особенности больного не исчерпываются, в его понимании, только индивидуально‐психологическими характеристиками, но включают также рассмотрение, говоря современным научным языком, как их генетических, природных предпосылок, так и национально обусловленных свойств. О необходимости отказа от стандартных способов лечения и его организации в соответствии с возрастом, полом, темпераментом и образом жизни людей говорил известный русский клиницист ХVШ в. К.И. Щепкин.

Ю.Н. Олейник делает вывод, что «на протяжении ХVIII века в русском обществе формировалось и последовательно укреплялось понимание ценности человека, признание гражданских и юридических прав отдельной личности, происходило утверждение индивидуального подхода и осознание важной роли индивидуально‐психологических различий людей в разных сферах общественной практики. На этой основе в общественном сознании возрастал интерес к проблеме индивидуально‐психологических различий людей, возникали новые подходы в познании человека, в понимании личности и индивидуальности, шло активное развитие самосознания людей» (там же, с. 169).

Исследование Ю.Н. Олейника – одно из немногих, в котором реконструкция психологической мысли осуществляется на основе анализа материалов социальной и политической жизни общества, и в этом плане оно имеет не только конкретно‐научное, но и методологическое значение.

При изучении развития психолого‐педагогической мысли в России в XVIII в. объектом рассмотрения выступали работы русских педагогов, воспитателей (Кольцова, Тугайбаева, 2001). Исследование показало, что разработка психолого‐педагогических проблем была непосредственно связана с разворачивающейся в период Просвещения реформой образования, развитием и укреплением системы учебно‐воспитательных учреждений. Наряду с просветительскими западно‐европейскими идеями, большую роль в развитии психолого‐педагогической мысли этого времени сыграли работы русских педагогов‐практиков: И.И. Бецкого, Ф.И. Янкович де Мириево и др. Известный русский педагог И.И. Бецкой выдвинул идею целостной гармоничной личности, формирующейся под влиянием комплекса воздействий, утверждал, что сам по себе разум еще не составляет достоинств человека, а становится таковым только в связи с его нравственным развитием. «Один украшенный или просвещенный науками разум не делает еще доброго и прямого гражданина, но во многих случаях паче во вред бывает, есть ли кто от самых нежных юности своей лет воспитан не в добродетелях и твердо оные в сердце его не вкоренены…». Он ставит вопрос о важности формирования социальной позиции человека, воспитании его как гражданина (Бецкой, 1766б, с. 150). Бецкой подчеркивает роль семьи и социально‐психологических внутрисемейных отношений как необходимого условия развития у детей нравственно ценных качеств и наклонностей. Он пишет, что долг родителей детям своим те же «прямые и основательные воспитательные правила в сердце вселить, какие получили они сами…» (там же, с. 151). Oбращаясь к проблемам психического развития ребенка, Бецкой дает его периодизацию. Он доказывает, что возникновение речи существенным образом изменяет психический облик ребенка: «двух лет, или около того, чувствительная в детях происходит перемена. Они начинают понимать, рассуждать, помнить и прочее» (Бецкой, 1766a, с. 13). Представляет интерес разработанный Бецким, утопический по своему характеру, проект создания интеллектуальной элиты российского общества – «новой породы людей», лишенных пороков и недостатков, призванных быть максимально полезными для своего Отечества, носителями идей Просвещения. Целенаправленное формирование этого нового типа личности требует, согласно Бецкому, создания благоприятных условий, в том числе здоровой среды общения. В качестве путей реализации намеченной программы Бецкой предлагал помещать детей в возрасте 5–6 лет в изолированные от внешнего окружения учебные заведения, где бы они пребывали «безвыходно» до 18–20 лет, избавленные от дурного влияния семьи, и не имея «ни малейшего с другими сообщения» (Бецкой, 1766б, с. 151). Большое внимание уделял мыслитель и личности учителя, видя в этом важное условие и предпосылку эффективности воспитательного процесса. Он дает психографическое описание учителей и воспитателей, указывая, что «им надобно быть всем известной и доказанной честности и нравоучения, а поведение их, нравы долженствуют быть наперед ведомы и непорочны; особливо же надлежит им быть терпеливыми, рассмотрительными, твердыми и рассудительными, одним словом, таковыми, чтобы воспитывающееся юношество любило их и почитало и во всем добрый от них пример получало» (там же, с. 152).

В исследовании Е.А. Климова и О.Г. Носковой выявлены психологические знания о труде, представленные в работах практиков – общественных деятелей, военачальников, инженеров (Климов, Носкова, 2001). В качестве примера можно привести представленные авторами результаты реконструкции психологического знания о субъекте профессиональной деятельности, содержащегося в работах выдающегося русского полководца А.В. Суворова. Исследование системы его взглядов и практической военной деятельности позволило выделить ряд важных выдвинутых им проблем, относящихся к области психологии труда. Большое внимание Суворов уделял вопросам формирования и организации деятельности воина, подготовки рекрутов, формирования их ратных навыков, т. е., согласно современной научной терминологии,– проблеме профессионального становления и развития. Обеспечению целенаправленности процесса подготовки молодого бойца способствовали сформулированные Суворовым предписания, касающиеся поведения бойца, его психического состояния и личностных характеристик. Солдат, согласно выдвинутым им требованиям, должен обладать развитым самосознанием, способностью правильно оценить свои чувства, психические состояния, а также мысли и переживания других людей – противников или соратников, людей, равных себе по статусу, и начальников. Чрезвычайно важны в психологическом отношении сделанные им описания военной деятельности, ее влияния на состояние и личностные характеристики воинов. К числу важных регуляторов поведения и деятельности бойца Суворов относил и нравственные нормы. Оценивая эти и другие психологические взгляды полководца, авторы пишут, что «психологическую концепцию военного труда и подготовки профессионала, созданную А.В. Суворовым, можно было бы назвать оперативной, так как она, во‐первых, существует для него как промежуточный продукт, определяющий его собственные военные решения, предписания, действия; во‐вторых, целенаправленно обслуживает собственно активное исполнительско‐практическое поведение в динамических условиях (как военачальника, так и солдата)» (там же, с. 230).

Исследование роли житейского психологического знания о труде и трудящемся как результата осмысления и рефлексии человеком своего жизненного практического опыта и его влияния на становление психологии труда как научной дисциплины представлено в кандидатской диссертации О.Г. Носковой (Носкова, 1986).

Объектом изучения в ней выступали содержащиеся в русских периодических изданиях и журналах профессиональной направленности публикации специалистов‐практиков разных сфер деятельности: земских врачей, инженеров, фабричных инспекторов, учителей. Целью работы являлось: (1) выявление и рассмотрение практического запроса к психологии на основе описания спектра значимых социальных задач, возникающих в различных сферах жизнедеятельности русского общества конца XIX–начала XX вв., требовавших привлечения знаний о труде и трудящихся; (2) анализ способов их решения (внедрения психологических идей); (3) выявление «исследовательских ситуаций» в самой психологической науке России этого времени и в смежных с ней научных дисциплинах. К числу осознанных обществом и требующих психологического обоснования социально‐важных практических проблем О.Г. Носкова относит подготовку профессионалов, проектирование и организацию труда, управление персоналом и пр., устанавливая их аналогию с проблемным полем современных психологических дисциплин: инженерной психологии, эргономики, психологии труда, психологии управления, организационной психологии, профессиональной педагогики.