Это было хуже дожихи. Это было в четыре, в шестнадцать, в шестьдесят четыре раза хуже дожихи, потому что Зоя была одна, а казаронов – множество. Мало того, за каждым казароном катилась свита. Крутила усы, бряцала оружием, благоухала только что слопанным обедом и чем придется. Усугубляя суматоху, сновали слуги – разносили вино, фрукты и сласти, над которыми жужжащими тучками вились мухи и осы. Гайифец насекомых не терпел, как и пропитавших чертоги курений, напоминавших одновременно о клириках и морисках. Маршалу отчаянно хотелось сунуть нос хотя бы в пороховницу, заткнуть уши и закрыть глаза, но когда это командующему имперским корпусом удавалось избежать местного гостеприимства?!
Незнание языков превращало вырывающиеся из общего гула слова в лай, фырканье, гогот, визг. Верный Курподай не единожды выражал готовность переводить, Капрас вежливо благодарил, но до сих пор не удосужился воспользоваться помощью. Это становилось неприличным, и гайифец указал на двух красивых казаронов, окруженных немалой толпой.
Казарон в летах что-то со страстью втолковывал более молодому, тот время от времени отвечал, всякий раз отступая на полшага. Старший, напротив, продвигался вперед, размахивая перед собой указательным пальцем, на котором блестел огромный камень.
– Они оба из рода Шаримлетай, – объяснил Курподай. – Более молодой – Вариф-ло-Капрунчп, после Дарамы он стал очень богат. С ним говорит его двоюродный дядя по матери Поррехт-ло-Капабуна. Он трижды овдовел, и у него в прошлом месяце родился сын.
– Его каза… – Леворукий знает, как сказать, не казаронша же. – Его супруга умерла родами?
– Нет, она благополучно разродилась, умерли предыдущие жены. Теперь Поррехт-ло-Капабуна просит родича одолжить ему восемь тысяч на ремонт подъемного моста, так как замку угрожают набеги подручных Лисенка. Вариф-ло-Капрунчп деньги дать отказывается, ведь у него возникли многочисленные траты. Кроме того, он уже одалживал родичу большие деньги на похороны предыдущей супруги, последующую свадьбу и ремонт моста, но Поррехт-ло-Капабуна их истратил на празднования в честь рождения сына. Счастливый отец возражает. Он просил Варифа-ло-Капрунчпа стать одним из шестнадцати вторых отцов ребенка, и тот согласился, следовательно, упомянутые деньги являются даром новорожденному. Который теперь из-за невозможности поднять мост подвергается угрозе вместе со своей матерью, одиннадцатью единокровными сестрами и девятью братьями. Вариф-ло-Капрунчп…
– Спасибо, – прервал переводчика Капрас, – я понял.
Дядюшка-транжира вымогает деньги у племянника… Как же это по-казаронски, и как же это надоело! Туча казаронов пятый день клубилась в одном из доставшихся Хаммаилу замков Адгемара. Капрас по совету Ламброса задержался на два дня, надеясь пропустить хотя бы пиры, он мог пропустить еще столько же – ни казара, ни толку на съезде пока не наблюдалось. Туча, впрочем, не скучала. Разве может скучать казарон среди других казаронов, жареных баранов и винных бочек? Карло тоже не скучал – он злился на весь свет и Хаммаила, то ли набивающего себе цену, то ли получающего наставления от дражайшей супруги, в свою очередь живущей умом гайифской родни. То, что какая-то Антисса знает, что творится в Паоне, а маршал живет чуть ли не зимними приказами, вызывало желание кого-нибудь придушить. Если не дальнего Забардзакиса, то хотя бы ближайшего казарона. Капрас сдерживался, как сдерживался всю жизнь, но кипящая вокруг бессмыслица доводила до зубовного скрежета.
– Я не могу надолго оставлять корпус, – брюзгливо сообщил Карло Курподаю, предусмотрительно уступая дорогу оранжевому носатому смерчу, с саблей в руке преследовавшему меланхоличную золоченую гору. – Почему бы казару не запретить во время съезда кровопролитие?
– Это обидит гостей, а Пургат-ло-Прахонджак из рода Парасксиди никого не убивает. Он опасен только окрестным собакам. Я понимаю вашу озабоченность, маршал, во время войны полководец должен быть во главе своей армии, а не проводить время на чужих пирах. Боюсь, не-кагету тяжело принимать наши обычаи всерьез. Вы, имперцы, люди дела, а многие из нас – люди хвастовства и пустых разговоров.
Капрас ограничился поднятием бровей. Он не настолько доверял Курподаю, чтобы делиться с ним мнением о Военной коллегии Гайифы, но по части переливания из пустого в порожнее Доверенный стратег его величества Забардзакис обставил бы дюжину казаронов, благо те предпочитали молоть языками, а не составлять инструкции и циркуляры.
– Маршал чем-то озабочен? – Курподай заговорщицки понизил голос. – Никто из нас не сомневается в победе гайифского оружия…
– Я не вижу здесь тех, кто достаточно разбирается в военном деле. Достаточно для того, чтобы оценить силы как империи, так и морисков. И я не уверен, что моему императору не потребуются все имеющиеся в его распоряжении войска.
Говорить в таком тоне было ошибкой, но окружающее гоготанье и бряцанье бесило все сильней. Сидеть в Кагете, когда дома творится Леворукий знает что! Одна радость – уроды из Военной коллегии обнаружили, что враги бывают не только на бумаге и ведут оные враги себя отнюдь не так, как им предписывал Забардзакис… Четверть маршальской души гаденько радовалась посрамлению настольных стратегов, но три четверти переживали из-за творящегося на побережье.
– …ства Дивина пока неизвестна, – пропело над ухом, и Капрас сухо кивнул. Он зря сорвался, но с другой стороны… Пусть знают, что корпус может в любой момент сняться и уйти. Вдруг да допрет, что разжигать войну с Лисенком не ко времени. Может, хоть до кого-то допрет?!
Прокатившийся по увешанному чудовищным оружием залу ураган звуков позволил многозначительно пожать плечами и проорать, что некоторые вещи лучше обсуждать в тишине. Курподай понимающе кивнул, а вокруг трубило, стучало, гудело, звенело и завывало. Его величество Хаммаил-ло-Заггаз возвещал о том, что готов почтить возлюбленных подданных своим августейшим присутствием.
Дальше оставалось либо продолжать злиться, либо смеяться, но этого-то Капрас себе позволить и не мог. Маршал стоял по правую руку Хаммаила и сохранял величественное спокойствие, а Хаммаил говорил. По-кагетски, что создавало дополнительные трудности: дружественный казар, пользуясь случаем, мог брякнуть что-то от имени Капраса, а в некоторых мозгах не опровергнутое на месте становится подтвержденным.
Гайифец как мог напрягал слух, выуживая из бурлящего потока знакомые слова и имена. Пока до империи не доходило – Хаммаил яростно поминал Лисенка и надрывно – убитых при набегах казаронов. Вряд ли искренне поминал, ну так на то и политика – интриганов, от души оплакивавших погибших, Капрас еще не встречал. Вот генералы, те убитых, случается, жалеют, только генерала из Хаммаила не выйдет, даже кагетского. В этой суматошной стране воевали по-дурацки, но от души, а ло-Заггаз уродился трусом и ябедником, уместным в паонских приемных, но не в седле и не с саблей, которую даже держать толком не умел.
– Фршт… храштв… пршушт… пхмак! – возгласил казар. – Шмурж… бжахт!
– Грм… пш… бры, – подтвердил удивительно тощий для Кагеты кардинал. – Орстон!
– Мэ… ра… тхон! – откликнулось из казаронских рядов. – Пш… манх!
– Хыррр!
Привычный к обстрелам Капрас увернулся от чего-то оранжевого, пронесшегося совсем рядом и лихо шмякнувшегося о стену.
– …прымс… хучфа… хып!
Второй снаряд баловавшийся в юности мячом маршал поймал на лету прежде, чем сообразил, что делает. Оранжевое нечто оказалось потертым сапогом с огромной золоченой шпорой. Сомнений не было – добыча не только выглядела как сапог, но и должным образом пахла. Гайифец оглянулся, не зная, куда девать летучую обувь, а вокруг кипело, шумело и бушевало.
Хаммаил вздымал кулаки и топал ногами, как истый кагет, и при этом визжал на гайи. Казару басовито вторила казаронская разноголосица, гремела доспехами стража, усугубляя суматоху, за какими-то кошками выли трубы, метались потревоженные мухи и осы.
– Казнить! – потрясал кулаками Хаммаил. – Повешу! На месте… Это заговор!.. Талига и Бааты!.. На меня… Против меня! Пршт… камрусха… ып!
Не имевший обыкновения орать даже на проворовавшихся интендантов Капрас считал крик слабостью, но в Кагете маршал был чужаком. Если подданные галдят и орут, казар тоже вправе орать, желательно на понятном подданным языке. А вот чего хоть казар, хоть император не вправе, так это получать прилюдно по морде. Пуля, стрела, кинжал, не достигнув цели, возвеличивают, сапоги, тухлые яйца и похабные песенки предвещают катастрофу. А уж союз императора с казаром, в которого швыряют сапогами…
– Хр-р-р-рыф!
Пара статных седых стражников выволокла из толпы босого носатого казарона. Того самого никогда не убивающего Пургата, что гонялся за снулым здоровяком.
Хаммаил что-то гавкнул, и злоумышленника умело швырнули на колени. Рот ему заткнуть не догадались, и рот этот не закрывался. Зато разноцветная казаронская стена притихла и слилась в нечто единое и выжидающее.
Подоспел вездесущий Курподай, встал чуть позади.
– Может, хоть вы объясните, что за… – начал Капрас и понял, что все еще сжимает в руке орудие покушения.
Суд был скорым. Подобной прыти от Хаммаила маршал не ожидал. Босого Пургата приговорили к смерти минут за десять. За оскорбление казара и союзной Гайифы. За участие в заговоре в пользу Лисенка и Талига. За покушение на жизнь гороподобного казарона и грабежи на дорогах. За затравленных собаками мирных путников и оскверненный храм. Казароны молчали не то чтоб уважительно, но с пониманием. Приговори по осени Военная коллегия самого Капраса, друзья и соратники молчали бы не хуже: имел глупость проиграть, вернуться и не вывернуться – получай! Капрас, спасибо обожавшему подписывать инструкции Забардзакису, вывернулся, ну так он и не швырял гнилыми грушаками в возомнивших себя стратегами обезьян, хоть и следовало… Маршал хмуро наблюдал, как вопящего смутьяна волокли к двери. Если б хоть одна сволочь встала рядом или хотя бы вякнула… но в Кагете защищают только свои задницы. Как и в Паоне.
Капрас наподдал ногой свалившийся с подноса абрикос, тот лопнул, плюнув желтой мякотью и некстати напомнив про Фельп и тамошние бешеные огурцы. Стража уже выволокла не прекращающего вопить и плеваться мятежника, казароны начинали потихоньку гудеть и поглядывать на подносы, а Хаммаил пощипывал отпущенные по случаю возвращения на родину усы и косился на дорогого союзника. Зажужжала привлеченная раздавленным фруктом оса, гайифец отмахнулся и внезапно понял, что стоит перед казаром и порет чушь.
– Ваше величество! От имени моего императора прошу отсрочить казнь и передать преступника в мое распоряжение. Я обязан доложить о сговоре Бааты и Талига во всех подробностях.
Молчит, думает. Ну и отвратная же физиономия. Красивая, холеная и отвратная. Если откажет… Если откажет, проглотим и запомним. Это если откажет…
– Пургат-ло-Прахонджак упрям и лжив, как и все прихвостни Лисенка. Он не станет говорить.
– Не получив доказательств сговора, мой император не даст разрешение на выдвижение вверенного мне корпуса на северо-запад. Я и так превышаю свои полномочия, прикрывая резиденцию, в которой проходит высокое собрание. Гайифа не желает войны.
Раньше надо было думать, раньше! Ввязываясь в фельпскую авантюру и сговариваясь с Адгемаром. Покойный казар унес сговор в могилу, но Алве и багряноземельскому зверью нужны не доказательства, а повод. Теперь он у них есть, а подавшие этот повод болваны пишут свои поганые циркуляры и требуют осторожности.
– Хорошо, – протянул Хаммаил, – если преступник признается в сговоре с Лисенком, я его передам в руки Гайифы.
Такие упрямцы не признаю́тся, и вообще незачем лезть в дело, которое не касается ни империи, ни корпуса. Кто-то в кого-то чем-то швырнул, но что до того Карло Капрасу? Его дело – выполнять приказ. Или не выполнять, а поднять корпус по тревоге и форсированным маршем гнать в Неванту, где он в самом деле нужен. Или наплевать на Неванту с Коллегией и ввязаться в местные делишки. Само собой, не даром. Даром или почти даром они с Ламбросом уже навоевались. Не развяжи мориски войну, самое время было бы подумать о себе, мешали беззащитное Побережье и придурки в Паоне; придурки, которые видят лишь бумаги и слышат лишь себя… Карло маялся среди чужого говора с кубком в руках, а перед глазами вставали то белые прибрежные городки, то муторные столичные рожи.
«Вы слишком много думаете о том, в чем слишком мало понимаете. Руки не спорят с головой…» Именно так вещал Забардзакис накануне фельпской кампании, и Капрас это съел. Съел бы и больше, по крайней мере тогда.
От поганых воспоминаний отвлекло отнюдь не кагетское покашливание, минут десять назад его было бы нипочем не услышать. Карло обернулся и едва не помянул загадочную «бацуту». Перед ним торчал некто в мундире Иностранной коллегии его величества Дивина, но без ленты с имперским павлином.
– Как приятно увидеть в столь диком сборище лицо просвещенного человека! – пропел он. – Позвольте представиться. Младший конхессер граф Марко Каракис. В прошлом – соученик нашего славного казара, а в настоящем – кузен его трогательной супруги. Прошу простить мою фамильярность, как видите, я в отставке, а вдали от родных мест в каждом соотечественнике поневоле видишь брата.
– Если жизнь на чужбине вам в тягость, не нужно было выходить в отставку и покидать отечество. По крайней мере в его нынешнем положении.
– Ах, если бы вы смогли объяснить это Антиссе! Бедняжка не может обойтись без родственной поддержки, и семья пожертвовала мной. Вы приедете к нам в Гурпо?
– Вряд ли я смогу в такое время оставить свой корпус ради личных дел.
– Я так и думал, но не мог не попытать счастья. Позвольте полюбопытствовать, на что вам этот пустоголовый Пургат? Дорогому Хаммаилу свойственна излишняя горячность и некоторая мнительность. Заговорщики не бросаются обувью, заговорщики подсыпают яд. Вряд ли ваш казарон расстался с сапогами по приказу Лисенка, и еще более вряд ли он привлечет внимание Иностранной коллегии. Вы не представляете, что сейчас творится в Паоне…
– Мое дело – доложить, – буркнул доведенный паонским аргументом до кипения маршал, но кузен и соученик не унимался.
– Желаю вам успешного доклада. – Каракис улыбнулся и понизил голос: – Признаться, меня больше волнует сын Адгемара. Он, в отличие от глупца Пургата, опасен по-настоящему. Хотелось бы верить, что хотя бы это собрание надежно защищено…
Капрас не понял ни этого намека, ни следующих. Пока маршалу удавалось увязывать военную прямоту и краткость с вежливостью, но Каракис не отставал. Теперь его занимало, почему для размещения отрядов прикрытия избраны те поселения и замки, а не эти и наилучший ли это выбор для защиты Гурпо. Вот, скажем, Пирхаллуп, замок прибывшего с маршалом казарона, который, кажется, знает гайи? Чем он, разумеется, замок, а не казарон, столь привлекателен? В ответ пришлось полюбопытствовать, сколь хорошо отставной дипломат сведущ в делах военных, а выяснив, посоветовать не забивать голову незнакомыми премудростями.
– Места дислокации, – Капрас взял с подноса шедшего мимо слуги что-то липкое, но очень вкусное, – выбраны исходя из правил военной науки и моего опыта.
– Тогда я спокоен и постараюсь успокоить кузину. Мы понимаем, как вы заняты, превращая левкрийскую глину если не в золото, то в сталь, но все же нам стоит сойтись поближе.
О проекте
О подписке