Жизнь Алишера-Трасинга не сильно поменялась при смене корабля. На дракаре царила жесткая дисциплина, а поддерживали её не менее суровые наказания.
Правда, к гребле прибавились ещё и тренировки по воинскому делу. Алишера постоянно били. То кулаками, то деревянными имитаторами боевого оружия.
Особенно сильно доставалось от Асарда, который скорее мстил за свое поражение, чем учил чему-то.
Казалось, что уже каждая пять тела бывшего раба получила свою порцию ударов, и больнее быть не может, но наступало утро, и всё начиналось сначала. Тренировка, завтрак, гребля, тренировка, обучение управляться с парусным вооружением галеры.
Бывший носильщик уже выучил, что такое шкот и кормовой пал, и где находится майнстры.
С едой и питьем, несмотря на полученные у работорговца припасы, у норманов было туго. Особенно плохо дела обстояли с водой. И Йорик, отчаявшись выследить очередного торговца, взял курс домой. Косые взгляды северян Трасинг чувствовал всегда.
Все стало совсем плохо, когда в одну из ночей, волна облепила тиной светоч Владыки огня —Оберег и талисман судна.
Йохен, дальний родственник Асада по жене, особенно невзлюбивший чужака, занявшего, как считал сам норман его место, то ли специально, то ли ненароком, передал светильник именно Алишеру, влажная тина сделала бронзу фонаря скользкой. Светоч упал на доски палубы и погас. Среди северян поползли злые слухи.
Команда винила в неудачном походе черноволосого юношу с обезображенным шрамом лицом. А когда на подходе к родным фьордам разразилась штормовая буря, ропот дошел до ушей капитана.
Йорик был в ярости. Всех недовольных он просто пообещал оставить в следующий раз дома.
Разговоры стихли, но осадок в сердцах Норманов остался. А когда к причалу вышли женщины в траурном одеянии, Алишер всерьез подумал, что зря он не дал себя зарубить надсмотрщику.
Едва команда спустилась с корабля и вытащила дракар на берег, Йорика обступили встречающие. Они долго говорили, что-то объясняя, и у многих из них в глазах стояли слезы.
Не зная, чем себя занять, ведь языка Норманов Алишер не понимал, юноша оглядел новый край, который теперь должен стать его домом.
После палящего солнца Оштоша, пасмурное небо Виндейла и пронизывающий северный ветер поселили тоску в сердце новоиспеченного Трасинга.
Каменистая почва, редкая растительность. Низкие хибарки у берега. Ни дворцов, ни замков. Лишь на вершине холма возвышалось приличного размера строение с крышей, напоминающей днище дракара.
Он вспомнил сад Юсуфбея и блеск черных глаз Замиры. Грусть и печаль сковала его сердце ещё сильнее. Теперь между ними не только печать раба, но и сотни лиг безжизненной морской глади…
Спустя какое-то время к Алишеру подошел Асард. Он толкнул юношу в плечо и, указав на большое строение пальцем, изобразил ходьбу.
– Твоя и наша туда ходи. Понимай? Все наш там ходить.
В глазах северянина не было ни ненависти, ни злобы. Мужчина ещё раз хлопнул Алишера по плечу и двинулся вперед по неширокой тропинке между огромными валунами.
Внутри строения собралось всё население Виндейла. Мужчины, женщины, старики и дети. Было шумно. Все говорили, и незнакомые слова сливались в какую-то странную тревожную мелодию, которую Алишер не понимал, но по жестикуляции было ясно, что случилось что-то совсем недоброе, а Йорику придется сделать что-то совсем плохое.
Лицо Штормового ветра стало хмурым и серьезным. Норманы ещё долго что-то кричали, потом плакали. А уж потом Йорик поманил Алишера рукой. Юноша повиновался.
Несмотря на то, что на дворе был всего лишь сентябрь, Алишер основательно продрог, и с радостью шагнул к горящему в центре залы костру. Последовала длинная речь, из которой бывший раб понял только имена Йорика, Асарда и свое – Трасинг.
Вождь повернулся к Оштошцу и продолжил уже на языке султаната:
– Я представил тебя подданным. Но за наше отсутствие случилась беда. Страшная напасть постигла Виндейл. Почти весь скот пал, и теперь уже от голода и хвори начали погибать люди. Болезнь странная. Животные сначала начинали харкать кровью, а потом сдыхали. Женщины говорят, что перед этим Виндейл окутал густой туман. Я должен идти к ведунье, но она не примет нас без человеческой жертвы. Поэтому я и взял рабов с вашего корабля. Смерть от ритуала легче участи рабыни в Согдинии. Я так же рассказал им о твоей храбрости. Они примут тебя как родного, Трасинг.
– Все девушки должны умереть? – уточнил Алишер, надеясь на то, что вождь просто неправильно выразился, ведь в Оштоше в жертву приносили только ягнят.
– Конечно, нет, только одну. Я выберу самую старую, а у остальных будет шанс понравиться кому-нибудь из местных мужчин и родить детей, обрести семью. В противном случае они все рано или поздно угодят под нож престарелой всевидящей Астрид. Но почему ты опечален? Приглянулась какая-то из них? Так дай знать, и я позволю взять её в жены.
– Та, что полюбилась, осталась в Оштоше, но я ей не ровня, и поэтому меня продали в рабы, пытаясь выведать её имя. Так что нет.
– Да ладно, любовь любовью, но мужчине нужна женская ласка. Без нее он черствеет и превращается холодную бессердечную тварь.
– Без её глаз мне жизнь не мила. Поэтому я жаждал смерти. Сердце разрывается от мысли, что больше никогда не встречусь с ней. Знаешь, что, Йорик, а возьми меня к ведунье. Дай девушкам шанс. Я ведь даже не воин. Всю жизнь тюки на базаре таскал. Да и красотой я никогда не блистал, а теперь с этим шрамом и клеймом раба… да и твои воины считают меня бедоносцем. Вспомни, чуть до бунта не дошло.
– Да будет, по-твоему, Трасинг. Я понимаю тебя, ведь ошейник раба намного легче доспехов воина. А смерть – это избавление. Но мы верим, что только у павшего в бою воина, сердце обретает покой. У тебя сердце воина. Жаль отдавать его старой карге, но я не стану отговаривать тебя.
Вождь повернулся к людям и ещё долго переводил беседу замолкшим сельчанам.
***
Алишеру постелили в большом зале, принесли огромный кусок зажаренной на углях телятины и кусок печеного теста, заменявшего северянам лепешки. Состояние было жуткое. Сытый желудок корил владельца за его выбор.
Ну и что, что небо хмурое и серое? Ну и что, что холодно? Зато какая красотища вокруг. Черно-серые горы, словно тентаклии неведомого морского существа уходили далеко в синеву моря.
Где-то на вершинах гор лежало что-то белое. Необычно белая кожа жителей и глаза голубые-голубые, как небо над Оштошом. И волосы у местных светлые, словно созревшие колосья пшеницы.
И девушки красивые. Не такие красивые как Замира.
Замира…
Сердце снова раскололось на мелкие кусочки. Для нее он лишь презренный раб. Эх…
Нет. Все правильно. Если он не может подарить счастье Замире, то хоть даст шанс троим женщинам с корабля.
Встреча с Безликой не сильно страшила юною храбрую душу. В конце концов, его любимая должна стать её жрицей, а значит, она не может быть страшной и жестокой.
Напряжение последних дней и тяжелые испытания, выпавшие на долю Алишера, сыграли свою роль и отправили юношу в страну сновидений, прервав его размышления.
Парень отправился туда, где он снова мог наслаждаться видом звезд под нежное журчание слов сладкоголосой Замиры.
Алишера разбудили ещё до рассвета. Ему принесли жертвенные белоснежные одежды и шкуру полярного медведя – Аю. Она была огромная, и юноша смог закутаться в нее целиком.
Завтрака не подали. Никто не станет кормить мертвеца. Преподнесли лишь кубок со странной жидкостью, пахнущую медом и хмелем. Почуяв запах алкоголя, Алишер отказался от предложенного напитка, потому что не пил всю жизнь, и глупо было начинать перед смертью.
Он вышел во двор. У дверей стояла странного вида арба, только вместо двух больших колес у нее имелось четыре поменьше, запряжённая огромным тяжеловозом. Алишер и не представлял, что лошади могут быть размером с верблюда.
Йорик сидел на почти таком же скакуне, и даже его огромная фигура казалась маленькой на фоне этого чёрного великана.
– Пора, мой храбрый Трасинг. Кровь должна пролиться на рассвете. Виндейл запомнит твою жертву в его спасение. Твоим именем будет назван первенец, мальчик, рожденный после исчезновения напасти, – Асард указал на повозку, а затем взял в руки вожжи.
Дорога постоянно шла в гору, что заставляло юношу держаться за поручни, чтобы не скатиться вниз и позорно не вывалиться из повозки на землю.
Когда огни факелов Виндейла остались позади, перед Алишером открылось низкое северное небо, усыпанное звездами. Он и не думал, что их может быть так много.
Юноша разглядывал россыпь драгоценных камней небосвода, пытаясь отыскать знакомые созвездия. Впереди сиял ковш большой медведицы, а над ней примостилась малая.
Алишер вспомнил очаровательную улыбку Замиры, когда она с таким увлечением рассказывала о звездах Табигати и пела…
Страх приближающегося неминуемого конца всё же парализовал разум, но сердце пыталось отвлечь носильщика от мрачных мыслей сладкими воспоминаниями.
Он вспомнил слова той странной песни, что пела Замира в первую их встречу, и губы зашептали текст, словно молитву. Это было последнее послание ветру для его любимой…
Я прошу, люби меня вечно,
Даже если мешают дожди!
Даже если любовь под луною не вечна,
Ты не верь,
Ты просто люби!
Ты люби меня, когда утро
Внезапно приходит в твой дом.
Не забывай про меня ни секунды,
Помни, даже если на сердце ком…
Телега остановилась у входа в небольшую пещеру под могучим гранитным утесом. Из тёмной глубины не веяло ни сыростью, ни плесенью, и лишь мягкий аромат трав наполнял ноздри, унося прочь заботы.
Йорик что-то прокричал на Норманском, и мохнатая шкура с налипшим на нее репейником отдернулась. К гостям вышла сгорбленная старушка, опираясь на крючковатую клюку, на которой горела запертая в стекло свеча.
Тем временем восток небосклона уже обагрился алыми отблесками нарождающегося рассвета. Алишер смотрел, как одна за другой гаснут звезды, прячась от лика дневного светила.
– Они как люди, рождаются и умирают. Одни светят долго, другие зажигаются перед рассветом и тухнут, не успев понять, что происходит. Но у каждой свое предназначение, – голос старухи был скрипучим и неприятным, но зато она почти без акцента говорила на языке Султаната.
– От судьбы не уйти, а жить без любви, все равно, что жить камнем. Век долог, но безрадостен, – ответил Алишер.
– Пойдем внутрь, зима приближается, и ветры становятся все злее. Так и захворать недолго. Пойдем, милок. Как звать-то тебя, соколик? И за что на тебя метку рабскую поставили. Совсем свежая ещё, как рубцы и шрамы. Пойдем, у меня чаек есть, не жасминовый, конечно, но брусника тоже очень полезна, – вежливо произнесла пожилая женщина, увлекая парня за собой.
Решив, что старушка просто заговаривает ему зубы для внезапного смертельного удара, Алишер скинул шкуру и смело шагнул в пещеру, позволяя ведунье точнее прицелиться для удара.
На базаре от охранников каравана он слышал, что, если удар точный, даже больно не будет. Ветер снова растрепал волосы носильщика, словно требуя завершения песни, и парень, повинуясь зову сердца, снова запел:
– Я прошу, люби меня вечно!
Не смей забывать никогда!
Я прошу, люби меня вечно,
Даже если минуют года,
Пусть потухнут все свечи,
Пусть расскажут, что я умерла.
Я прошу, люби меня вечно,
Ведь умирая…
Я все так же любила тебя…
Сзади что-то звонко ударилось о камни, заставляя парнишку вздрогнуть и замолчать.
– Йорик! Ты же сказал, что не нашел! – выпалила старуха, сверля вождя гневным взглядом.
– Не было сокровищ! Три рабыни и этот жаждущий смерти юнец. Ни монеты! Даже мяса не было. На обратном пути брюкву жрали… – Йорик развел руками в стороны.
– Если для тебя сокровищем являются только блестящие камушки и проклятый демонами ада металл, так и быть, отныне только это будет твоей добычей. Ждите нас здесь.
– А что с мором?
– Жди здесь, я сказала! – последние слова старуха произнесла на норманском, но Алишер понял их значение, скорее по интонации с которыми они были произнесены.
Ведунья гневно одернула шкуру у входа, и огонь в очаге плавно дернулся в такт движению занавеси.
Пещера изнутри оказалась совсем небольшой. В углах расположились полки с нехитрой утварью и посудой. Наискосок, под самым потолком была натянута веревка, на которой сушились пучки трав, а у задней стены стояло подобие топчана с многочисленными тюфяками и подушками.
– Ты чай-то будешь?
Алишер мотнул головой.
– Да не боись, травить не буду, – хрипло рассмеялась старуха и похлопала по плечу ничего непонимающего юношу. – Садись, милок. Откуда ж ты тайную песню знаешь?
– Так если она тайная, откуда тогда её знаете вы? – насторожился Алишер, даже сейчас не желая выдавать свою любимую.
– А ты не глуп. Молодец, – седовласая женщина оголила обвисшую грудь, и там прямо над потемневшим от времени соском расположился дракон. – Я бывшая верховная Безликой. Раз ты знаешь песню, то наверняка знаешь, что верховная жрица служит богине лишь десяток лет, а потом ее сменяет другая.
– Нет, не знаю. Но зачем?
– Значит, главного ты все-таки не ведаешь… – погрустнев, выдохнула ведунья, налила чай в пиалы и протянула одну из них юноше. – А стало быть, пока я не услышу ответ на свой вопрос, не решу: достоин ты этого главного знания или нет.
То ли от перенапряжения, то ли от стресса, но Алишер, вдруг решил поведать старушке свою историю.
Он рассказал ей все, начиная с того момента, как увидел девушку и принял её за озерную пери.
Рассказал о тайных встречах и долгих разговорах под луной.
Не выдал лишь имени той, которая навсегда поселилась в его сердце.
– А Йорик и вправду везучий, нашел-таки, – усмехнулась старуха и приложила ладонь к груди юноши. – Можно?
Носильщик не сразу понял, на что именно нужно разрешение, но кивнул в знак согласия. Ведунья долго молчала и стояла неподвижно, будто пребывая в каком-то трансе, и Алишер не смел ей мешать.
– Да… это оно. Именно так и звучит сердце избранного. Что рассказывала тебе твоя Пери о Табигати?
– Ну, про спор с Иблисом. Про то, как оживила первого султана и его жену, и про дочку с отметиной.
– И все?
– Всё, – утвердительно кивнул Алишер.
– Ты чай-то пей, тебе ведь силы нужны, и раны быстрее затянутся. Я тебе потом с собой в тряпицу ещё заверну. Я такой сбор тут летом делаю, мертвого на ноги поставит, а на тебе молодом в раз все хвори да болячки повыведет.
Алишер глотнул отвара. Чаем его, конечно, назвать было тяжело, но аромат трав и сушеных ягод был уникален и удивительно вкусен, поэтому юноша залпом осушил пиалу.
– Я ж говорила, что тебе понравится. Ещё налить? – заботливо предложила ведунья, и Алишер кивнул, решив, что отказываться будет невежливо.
– Так вот слушай. Это не вся история. Спор Табигати и Иблиса затянулся не на одну сотню лет, но пророчество рано или поздно должно исполниться, иначе это не пророчество, а сказка. Так вот. Рано или поздно появится мужчина, перед которым сердце верховной рассыплется прахом в пылу истинной любви и страсти. И возжелает она его. И родится от этой связи ребенок. Величайший правитель, которому предначертано объединить земли, выбранные Безликой для народа Арнара. А вот на беду или на счастье, решать избранному. Если жрицу соблазнит сердце, согретое песней о любви – наступит золотой век. Безликая снова станет Табигати и обретет власть матери природы, а если в сердце мужчины будет гореть жажда мести, взращённая песней Иблиса… Подожди, сейчас слова вспомню. Эх, старая я стала, да и Йорик последнее время с жертвами скупился, вот и результат. Сейчас-сейчас…
Спустя пару минут раздумий женщина распрямилась спину и произнесла:
— В далекой молодости юной
Пленён я был и пойман в сеть.
Прекрасной девы взгляд
Мне одурманил разум
И приковал на веки к ней.
Но жизнь жестока,
Мы расстались,
Об этой пытке лучше умолчать.
В пробитом сердце только боль осталась
И жажда мести – худшее из зол.
Не долгим было превращенье.
Мальчишки юного растаял след.
И Монстр в теле народился.
Исчадие растоптанной любви.
Я хуже, чем посланник Ада.
Разврат и похоть – два моих крыла,
Я – меч порока,
Я – копьё соблазна,
Греха стилет, что режет благочестья плоть.
И не спасут тебя любви доспехи,
Все рухнет под напором пламенных страстей.
Ведь только на осколках сердца девы юной,
Вновь обретёт покой порочная душа…
Последние строки старуха уже пошептала, но слова всё равно гулким эхом оттолкнулись от каменных стен пещеры.
– Если в душе избранного поселиться чёрное зло, Табигати навечно останется Безликой. Поэтому верховная жрица и должна быть целомудренна и невинна, до вступления в сан. Её служение в ожидании. Она пустой сосуд, жаждущий наполнения. Но наполнить его непросто. Каждая из сторон сделает всё, чтобы пророчество не сбылось. Без малого четыреста лет потомки первого султана правят Маверанахром, и до сих пор жрицы ждут, чем закончится спор между матерью и Дьяволом. В сан девушка вступает в восемнадцать и ждёт избранника до двадцати восьми. Потом ее место занимает новая. А верховная выбирает место и отправляется искать кандидатов, чтобы подготовить его. Были, конечно, и обиженные на Безликую, те, что вверяли тайну только песни Иблиса. Были и слепо верующие в добро, доносящие лишь песнь Табигати. Были и верховные раздвигающие ноги перед всеми желающими, в надежде свершить предначертанное. Путь избранного тяжел. Его ждут испытания и лишения. Даже золото очищают в огне. Представь какой жар у горнила очищающего истинную любовь. Песни – результат, который…
В этот момент пламя в очаге с ревом поднялось почти к своду пещеры, оборвав ведьму на полуслове.
Старуха лишь отмахнулась, и огонь снова принял обычные размеры.
– Бдит, окаянный. Ладно, тут он прав, – пробормотала старуха, и глотнув отвара из своей чашки продолжила.
– Только избранному под силу решить, каким путем выстроить отношения с Высшей. Как воспитать потомка. Кандидаты, знающие лишь одну песню, обычно гибнут на полпути. Мужчинам сейчас песня Повелителя огня роднее, поэтому ты удивил меня, озвучив иные слова. Да ты ведь не завтракал, поди? Этот тюлень наверняка не кормил тебя, да? Зачем кормить мертвеца? Знаю я его выходки, оттого и вид такой дряхлый. А мне ведь всего семьдесят пять, – старуха улыбнулась почти беззубым ртом. – Ты яичницу любишь? Тебе как? Солнышком? Блинчиком? Болтушкой?
– Блинчиком, – ляпнул Алишер, не совсем понимая, что выбрал, ведь для сына садовника яйца являлись слишком дорогой роскошью.
О проекте
О подписке