II

В дальнем углу старого кладбища, упёршись стеной из шлакоблоков в фабрику игрушек, стояло неказистое здание ритуальных мастерских. Это место на погосте здешние острословы называли живым уголком. Оно представляло собой длинный барак, в котором располагалось несколько помещений для специфических ремесленников. Узкий сумрачный коридор барака время от времени похлопывал тёмно-коричневыми дверями и поскрипывал полом из давно не крашенных досок. На первый взгляд улавливалось некоторое сходство с малосемейным общежитием, где сквозь тонкие стены слышались не только шаги и голоса, но даже и вздохи обитателей комнат. Однако здесь не чувствовалось никаких кухонных запахов и не доносилось привычных будничных звуков, присущих малосемейке.

По накрытым полиэтиленовой плёнкой доскам можно было определить, что здесь находится небольшой столярный цех, где единственный его работник, плотник Коля Белошапка, за пару часов мог сколотить сосновый гроб на любой размер, а также смастерить возле могилы лавочку или столик. Как известно, в таких местах как кладбище человек порой погружается в особое философское состояние, которое предполагает, чтобы мыслитель находился в сидячем положении и желательно в одиночестве. Не потому ли индивидуальные пространства скорби не только оснащены лавочками и столиками, но и ограничены низенькими заборчиками?

Гробовщик беспробудно пил. Впрочем, как почти все остальные служители ритуального сервиса. Изъян для могильщиков, надо сказать, малосущественный. Сама профессия предполагает разбавлять присущую ей мрачность расслабляющими алкогольными парами. Разумеется, выпивка не должна отражаться на повседневной работе кладбищенского люда, иначе провинившемуся грозит немедленное увольнение. Но всё же, незаметно для начальства, работники погоста пили ежедневно, независимо от времени года и настроения, ибо искренне считали, что это невероятно полезно для восстановления их психического здоровья.

Гробовщик Коля с утра выпивал стакан водки и, символически позавтракав, шёл на работу. Он распускал на пилораме доски, пару часов строгал их, затем выпивал второй стакан. Основную и наиболее важную часть своей трудовой деятельности – разметку – Николай совершал с необыкновенной (для подобного состояния) тщательностью. Каково, ежели клиент не поместится в гроб?

Приняв третью дозу, плотник приступал к заключительной и генеральной фазе процесса – сколачиванию гроба. Пил гробовщик очень давно и был хорошо осведомлён о своей алкогольной мере: знал, когда водка хоть ненадолго улучшает состояние, а когда стремительно его разрушает. И надо отдать должное профессиональной сноровке Коли Белошапки: несмотря на изрядное количество употреблённого за день спиртного, временные пристанища покойников получались крепкими и ровными. Потный усталый гробовщик, с прилипшими ко лбу мокрыми волосами, ходил с рубанком вокруг своего соснового детища и, словно живописец перед готовой картиной, добавлял уже ничего не значащие для постороннего наблюдателя символические штрихи. Он поглаживал гроб, похлопывал ладонью по пахнущим живицей свежеструганным доскам и бормотал себе под нос:

– Ну, кажись, Лександер будет доволен.

Николай щедро сыпал в готовый товар бледно-розовые завитки ароматных стружек.

Лександеру, скорее всего, будет теперь безразлично, где лежать, – Сашка Белый вчера упал на мотоцикле в озеро и утонул, – но родственники претензий к качеству деревянного изделия, видимо, не предъявят.

Были у плотника и готовые домовины. Пурпурные, лиловые, бордовые и, конечно, чёрные – разной конфигурации и размера. Желая быть купленными, чтобы вместе со своим хозяином их торжественно пронесли по главной аллее кладбища, гробы угловато выставляли свои печальные бока. Неважно, что они вскоре станут тленом, зато в день похорон все взоры людей будут обращены к ним.

Коля, беспрерывно выглядывая в окно, собрал инструменты и смёл в жестяной совок древесные отходы. С минуты на минуту должна прийти его жена Людмила. Она оббивала изготовленные супругом гробы красной или чёрной – в зависимости от возраста покойного – материей. Повышенный интерес к появлению жены был обозначен не только семейным бизнесом: Людмила должна была принести к обеду бутылку водки. Негласный договор действовал уже несколько лет: после завершения работы Николай получал от супруги поллитровку. «Всё равно ведь нажрётся где-нибудь, ирод!» У очевидного либерализма женщины не было альтернативы.

– Ещё не пришла? – в комнату заглянул мастер по изготовлению надгробий, бригадир Виталик Калошин. Работал он в соседнем помещении со своим немногословным подсобником Гришкой. Виталик некогда творил в скульптурных мастерских художественного фонда города, но пристрастие к спиртным напиткам нанесло ощутимый удар по карьере мастера. Изготовленные им барельефы и изваяния великих сограждан украшали некоторые города и веси Краснодарского края, а одна монументальная работа стала иронично знаменитой в столице Кубани. Надо сказать, что скульптор – во всяком случае, внешне это не бросалось в глаза – не страдал от понижения социального статуса. Быть почти постоянно под мухой для него оказалось ничуть не хуже, чем творить монументы. «Мои нынешние модели не столь знамениты, – он обводил рукой скорбный ландшафт, – но каждая из них имеет право на эпитафию». Баритон Калошина разносился по всему кладбищу и был слышен на фабрике игрушек. Громкоголосости ваятеля соответствовало его недюжинное телосложение. Порой, направляясь на установку памятника в дальний угол погоста, куда по извилистым тропинкам не мог проехать мотороллер «Муравей», Виталий брал два мешка цемента под мышки и, весело напевая какую-нибудь песенку, не спеша добирался до места.

В мастерской у Калошина всегда царил немыслимый беспорядок. Всюду валялись ломы, лопаты, кирки. Между хаотично расставленными глыбами песчаника, ракушечника и мрамора высились холмики гравия. Обрывки бумажных мешков из-под цемента шуршали под ногами. К изысканному камню для богатых клиентов – граниту – мастер проявлял некоторое профессиональное уважение: мрачные глыбы покрывались кусками потрёпанного, выцветшего на солнце брезента. Лишь место, где Виталий иногда выполнял творческую работу, находилось в относительной чистоте и было огорожено древесно-стружечными листами. На эту территорию он никого не пускал. Разницы между работой и удовольствием Калошин не ощущал. Ему нравилось с утра выпить полстакана водки, и после этого его жизнь мгновенно приходила в гармонию с окружающим миром. Когда ваятель на мраморной