– Ей Богу! – перекрестился приказчик, – Не так, что будто бы вы убили, а отдельно этак. Я ж там долго толкался, потому как дело и правда непростое. Там… я потом всё объясню по убитому, Алексей Юрьич. А просто, знаете… вот так вот – убитый и все эти…

Он скривился, будто надкусил гнилой лимон.

– … разговоры бабские. А потом р-раз! Вас уже обсуждают. Несколько слов, и мутно этак, с душком. Сразу и не сообразить, но ежели всё в кучку собрать, то так выходит, будто у вас мильоны немеряные, и вы их не иначе как грабежами заработали.

– Та-ак… – медленно протянул я, пытаясь собрать в кучку разъезжающиеся мысли, – это кому я дорогу перешёл?

– Вот уже чего… – развёл руками Антип и тут же замолк, покосившись в сторону возвращающегося из сортира Евсеича.

– Благодарю, – киваю я, – буду должен. И по возможности…

– Поспрошаю, Алексей Юрьевич, – согласился «щегол», – но сами понимаете…

А я, вот честно, не понимаю ни-че-го…

Домой я возвращался, сжимая в кармане пиджака рукоять пистолета и подозревая всех и вся, готовый чуть ли не стрелять на поражение при первой оказии. Даже в ванную комнату, памятуя о первом этаже, пошёл с пистолетом, взяв притом ещё и запасную обойму к нему.

Признаться, я изрядно струхнул, да и… а кто, собственно, и не испугался бы?! Мазурики, это страшно, но в общем-то понятно и не то чтобы безопасно, но зло знакомое уже не так и страшно. У них есть свои «Иваны», с которыми можно договориться, а вернее всего – разговаривать через скупщиков краденого. Я, как букинист и немножечко антиквар, имею о них некоторые представления…

А здесь – нате! Убийство! Ладно ещё, если мои недоброжелатели просто в толпе были и случаем воспользовались… А если нет? Если убийство затем и было, чтобы обо мне слухи распустить?!

– Да ну, бред, – успокаиваю сам себя, проверяя прочность шпингалета и вытирая полотенцем голову подрагивающими руками, – точно случай! Совпало так!

Однако потряхивает… логика в таких делах слабо помогает. А я, хотя и несколько более тёртый жизнью, чем большая часть московских обывателей, и сам по сути обыватель. Училище и армия, это конечно та ещё жесть, но скажем так… упорядоченная. Структурированная. Бытие нелегалом в Испании тоже «по лайтам» прошло.

Ну да, были в моей жизни поножовщины и драки толпа на толпу, но всё это в безмозглой юности и на адреналине. А так, ждать непонятно чего и не понимать при этом, чего же мне собственно бояться…

– Стрёмная ситуация.

– … на стол накрывать прикажете, Алексей Юрьевич? – прервала мои размышления Глафира.

– А? – не сразу понял я, тупо глядя на служанку, застывшую смирным сусликом, – Давай, накрывай. Отец к обеду будет?

– Нет, – поджала губы служанка, – с сослуживцами обедать собирался.

– Хм… – потираю подбородок, озабоченный грядущим появление пьяного тела. У папеньки «встреча с друзьями» всегда этим заканчивается… Да собственно, вообще любая встреча.

Обедал без особой охоты, в голову лезла всякая конспирологическая дрянь вперемешку с предположениями, кому и как я мог перейти дорогу. А эта тема такая… не самая простая.

С одной стороны, я не то чтобы вовсе уж головастик, но и никак не серьёзная добыча, а так… карасик костлявый. Шипов и чешуи больше, чем мяса. Схарчить в общем-то несложно, но особого смысла нет. Серьёзные люди должны знать, что собственно запасов ценностей я в доме не храню, а несерьёзные…

– А вот здесь могут быть проблемы, – сказал я вслух.

– Вы что-то сказали, Алексей Юрьевич? – озадачилась Глафира.

– Сам с собой, – отмахиваюсь от неё и доедаю молча, обдумывая не такой уж невозможный вариант музуриков залётных, из числа тех же дезертиров, к примеру. Эта публика кровь лить не боится, но вот собственно уголовного ремесла почти не знает, а ведь в нём немало тонкостей! Слежка, наводка, проверка информации… продажа награбленного, наконец.

Случаев, когда такие вот резкие и дерзкие вырезали в Москве целые семьи по факту из-за мелочи, хватает. Кто-то что-то сказал, другие не поняли, третьи додумали… а итог известен. Из-за копеечных безделушек людей убивали, думая, что у них дома несметные сокровища хранятся.

– Очень вкусно, благодарю, – через силу улыбаюсь служанке, вставая из-за стола.

– А съели-то всего ничего, – вздыхает та.

– Мигрень, – глазами показываю на окно, где хорошо видны нависшие над городом тяжёлые тучи, – сама понимаешь.

– А… ну да, ну да… – мелко кивает та, моментально преисполняясь сочувствием, – вы бы полежали, Алексей Юрьевич!

– Вот чтоб я без тебя делал, – улыбаюсь ей, но женщина принимает мой мягкий сарказм за чистую монету и расцветает, убирая стол с сияющим видом человека, достигшего неких вершин. Аж неловко…

Запершись в спальне, пытаюсь думать, но всё время сбиваюсь на неизвестных злоумышленников, и ругнувшись на свою мнительность, раскладываю по комнате оружие, и только после этого несколько успокаиваюсь.

– Может, набрёл на что-то? – спрашиваю сам себя, валясь на скрипнувшую железную кровать, – Какой-нибудь фолиант, ценности которого я не понимаю… Да нет, бред! Обокрасть проще! Слухи-то зачем?

К какому-либо выводу я так и не пришёл, так что отставил на время упаднические мысли и принялся за переписку с мамой, но надолго меня не хватило.

– А может, действительно? – задумался я, – Отойти потихонечку от Сухаревки…

Некоторое время я помечтал, что могу спокойно заниматься переводами и лингвистическим анализом, но…

– Деньги! С-сука… – озлившись, я с хрустом разгрыз карандаш, зажатый доселе в зубах, – Да тьфу ты!

– Деньги за это не то чтобы большие, – продолжаю, отплевавшись и немного успокоившись, – в основном репутация. Всё это, конечно, взаимосвязано… но нет, без Сухаревки я проживу, но хреново…

Цены в последнее время поползли вверх вовсе уж без удержу, а папенька и сёстры, как нарочно, не замечали ровным счётом ничего.

Дражайший родитель витает в алкогольных парах, приправленных несколько сдвинутой уже психикой. Он давно не в адеквате, и такое впечатление, начал всерьёз верить собственным же завиральным байкам.

По крайней мере, он уже начал намекать мне (притом достаточно толсто), что у меня есть знакомые писатели, и он, Юрий Сергеевич, готов поделиться с ними бесценными воспоминаниями о своей необыкновенно интересной молодости. Интересуется притом настойчиво, сколько платят соавторам, и сомневается, хватит ли талантов Гиляровского для написания авантюрного романа о его, папеньки, приключениях.

Люба живёт предстоящей свадьбой и семейной жизнью, а любая попытка поговорить с ней, объяснить ситуацию как есть, заканчивается дрожащими губами, слезами и полным нежеланием принимать хоть что-то. Нина живёт отражением чужого счастья, и пусть пока ещё мальчишки это «Фу!», она уже мысленно примеряет на себя фату и… что там ещё девочки делают, не знаю.

В общем… я пытался, честно! Это не первая проблема, с которой я сталкивался, но после недавних слов старшей сестры, с какого-то перепугу решившей считать наше (моё в том числе!) детство чем-то идиллически-буколическим, плюнул. Она и так-то не интеллектуалка…

Собственно, если бы не Севастополь с его переизбытком молодых мужчин и незамужних девушек, шансы Любы на удачное замужество были бы не слишком велики. Всех достоинств, что происхождение аристократическое, да восемь классов гимназии окончила, а так…

Бесприданница при не самой интересной внешности и далеко не сахарном характере могла бы ожидать предложения руки и сердца скорее от заурядного мелкотравчатого чиновника, или может быть, какого-нибудь «вечного» студента, с соблазнительной перспективой погрузиться в народничество и народ. А с её-то характером…

От папеньки она унаследовала не только внешность, но и гонор, разве что с поправкой на возраст и пол.

Головная боль начала проходить, и на смену ей пришло отупение. То самое, когда физически всё нормально, а голова способна выдавать только шаблоны, притом самые примитивные, едва ли не животные. Помучавшись и попытавшись перебороть это, плюнул, и начал отрабатывать выхватывание пистолета из разных позиций.

Меня учили. Сперва в военном училище, потом в Испании пересекался с бывшим наёмником. Не то чтобы я сильно хотел, просто тот тип был кем-то вроде смотрящего в нашем гетто, а мне он благоволил. Ну и… иногда проще кивать и играть в поддавки, особенно когда тебе это ничего не стоит, а плюшки получаешь изрядные.

Энтузиастом практической стрельбы, да и стрельбы вообще я не стал, да и с военной подготовкой после гетто в общем-то завязал. Нет, было пара случаев…

Заключал как-то крупный для меня контракт с пожилым швейцарцем, и слово за слово… Опомниться не успел, а мы уже на личном стрельбище, и учить меня не абы кто, а призёр и победитель международных чемпионатов. Две недели стреляли, пили, ели, бродили по горам… и к слову, так и остались друзьями. Харизматичный дядька.

Н-да… чемпионом я не стал, но точно знаю, как надо, и что ещё важнее – как не надо.

– А с другой стороны, – пробормотал я, с тоской глядя на разложенные пистолеты и предвкушая сбитые до крови руки и не самое интересное для меня времяпрепровождение, – во времена перемен такие таланты более чем востребованы! К сожалению…

Начал как всегда медленно, вбивая движения в подкорку. Я делаю иногда эти упражнения, но так, от случая к случаю. С перерывами в несколько месяцев.

Я уже успел пропотеть и сбить руки, когда неожиданно в дверь позвонили. Похолодев, я вбил обойму в рукоятку и…

– … ой, барышни приехали! – суетилась в прихожей Глафира, сияя искренней радостью и помогая им разоблачаться.

«– Как нельзя вовремя» – мелькнула сардоническая мысль, и я вышел встречать сестёр.

– Алексей! – обрушился на меня вихрь объятий, тормошений и поцелуев, едва уловимо пахнущий духами, – Как мы рады тебя видеть!

– … завтра утром уезжаем, – делилась Люба, помалу кусая знаменитые пирожки Глафиры и закатывая глаза, показывая млеющей служанке, как она скучала без её стряпни, – я оказией воспользовалась и…

… дальше, очевидно, было то самое, женское, от чего у меня только белый шум в голове и отдельные слова, никак не вяжущиеся друг с другом.

– … а по подолу пустим… – поясняла Люба.

– … нет, нет и нет! – Нина энергично размахивает руками, изображая не иначе как флажковую азбуку, а далее снова женский шифр, в котором я понимаю только междометия.

«– Как мало человеку нужно для счастья, – старательно удерживая покерфейс, думал я, – замуж позвали, и всё, переменился человек». Не выдержав этого потока сознания, извинился самочувствием и ушёл к себе.

Достаточно быстро тон разговора переменился, и через закрытую дверь до меня начали доноситься фразы о счастье материнства, хихиканье и все эти словечки, которые в общем-то невинны, но тон…

… но хихиканье! Ужасно, право слово. Понимаю умом, что ничего «такого» в гостиной не говорят, но не могу отделаться от ощущения, что они тайком листают иллюстрированную «Камасутру», не меньше!

Потом они несколько угомонились и я вышел в гостиную. Люба, которую опять повело на ностальгию по тому, чего никогда и не было, начала вспоминать какие-то эпизоды из детства, густо приправляя их фантазией и розовыми соплями.

Я сдерживался, напоминая себе, что через три недели она выходит замуж, но помогало слабо. Особенно с учётом надвигающихся революционных событий…

Досиделись допоздна, и до появления папеньки. Растрёпанный, с мутными глазами и невообразимо воняющий алкоголем, перегаром, табаком, дешёвыми женскими духами и почему-то маринадами, он с трудом держался на ногах, вцепившись в дверной косяк.

– Юрий Сергеевич… – тут же захлопотала Глафира, подбегая к нему и норовя подлезть под руку, чтобы подпереть нетвёрдо стоящее тело.

– Я сам, – решительно отстранив горничную, с трудом выговорил дражайший родитель, и сделал первый шаг, расставив по-кавалерийски ноги.

– Эк, эк, эк… – говорил он при каждом шаге, приседая всё ниже и ниже, пока я не подхватил его под руки.

– А? – уставился на меня папенька, и опознав, полез с поцелуями и признаниями в любви.

– Наследник, – он нетвёрдо выговаривал слова, так что я скорее угадывал, – молодец… весь в…

Он отвлёкся, и я было испугался, что папенька обоссыться, но обошлось.

– Сын! – прошепелявил он, пьяно улыбаясь, – Наследник!

– Они-то что… – папенька кивнул в сторону дочерей, – замуж, и чужие люди. Будут стараться…

Мерзко хихикнув, он пальцами левой руки сделал колечко и ткнул туда указательным пальцем, продолжая хихикать и сально улыбаться.

– Мать бы порадовалась… – внезапно переменил он тему, погрустнев и обвиснув брылями, – мы с ней когда-то…

Не договорив, он сосредоточился и с необыкновенно интеллектуальным выражением на лице обоссался.

– Пошли в спальню, Нина, – сухо сказала Люба младшей сестре, сидевшей с окаменевшим лицом.

– А я ведь проигрался, сын, – доверительно сообщил мне дражайший родитель, хватая за руку, – много! Ты теперь дож… должен. П-нял? А карточный долг, он того… чести… П-нял?

Пристально посмотрев на меня и убедившись, что я «п-нял», Юрий Сергеевич уронил голову на грудь и заснул.